Сколько это длилось? Наверняка не больше десяти минут, но оба были уже полумертвы, ещё ни разу не достав друг друга, залитые потом, осыпающие друг друга руганью и оскорблениями, но чаще всего крепко сжав зубы. Оба напряженно думали об одном и том же: нужно кончать, и как можно скорее. Внезапно Тюльпан решил, что все кончено. Отступая назад, чтобы уклониться от противника, чей клинок рассек воздух у него перед носом, он потерял равновесие и зацепился за люстру с подвесками, которую сбил в свое время. Не увернись он достаточно быстро, был бы разрублен надвое. Сабля Рампоно рассекла ему сюртук на спине, обрушилась на подвески, которые ещё уцелели, и сломалась пополам.

Некоторое время царило молчание, во время которого они смотрели друг на друга безумными и пустыми глазами, и Тюльпан подумал: - "Я не могу сражаться с безоружным человеком.".

Неужели он был до такой степени наивен и чист? И забыл о том, что знал о мерзости Рампоно? Поэтому выпрямившись (и занявшись несколькими осколками подвесок, впившихся ему в спину) он ослабил внимание, и в этот момент Рампоно прижал его руку обломком своей сабли и ударом ноги отшвырнул в другой конец салона саблю, которую Тюльпан выпустил из рук с криком боли и гнева. Хватит играть в лояльность, черт возьми! Хватит заниматься уравниванием шансов! И он прыгнул к далеко отлетевшей сабле как раз вовремя, так как его противник, пришедший в безумную радость, бросился на него с тем, чтобы проткнуть ему горло обломком своего клинка. Упав ничком, Тюльпан в следующее мгновение схватил свою саблю, сделал пол оборота и одновременно вскочил, бешеный от ярости, и здесь Рампоно совершил свою последнюю подлость.

- Стой! Не шевелись! Брось саблю. И молись, Тюльпан.

Этот мерзавец приближался мелкими осторожными шагами, наведя на Тюльпана пистолет, который тот положил на камин и который Рампоно схватил, осклабясь от наслаждения. Почти тут же последовал выстрел. Пуля разбила висевшую на стене камею, изображавшую профиль мадам Рампоно, покойницу с бледными спирохетами, о которых Рампоно совершенно забыл. Тюльпан бросился на землю. Его сабля описала великолепную параболу и поразила противника.

Какое-то мгновение тело Рампоно продолжало стоять, что было очень странно, если учесть, что с ним произошло. Тюльпан успел во время схватить его за воротник, чтобы не позволить рухнуть всей массой, и осторожно опустил на землю.

На другом конце комнаты на полу между китайской вазой и творением Мануэля де ля Кавальери голова господина Рампоно продолжала гримасничать, скалясь всеми своими гнилыми зубами. В конце концов этот человек умер довольным.

Пятерых полицейских агентов, прибывших вместе со слугами, ожидал большой сюрприз. Они прибыли арестовать сумасшедшего, а обнаружили обезглавленный труп. Можно ли было предположить, что в том приступе ярости, который так красочно описывали кучер, слуга, садовник и кухарка, он сам себе отрезал голову? Такую гипотезу поддержать было слишком трудно, даже учитывая известную экстравагантность господина Рампоно; естественно, никто её и не поддержал, тем более, что явно были видны следы схватки - причем достаточно свежие, например, кровь генерала, умершего на поле бесчестья. Вот почему полицейские, за исключением одного, оставленного на месте, чтобы составить протокол, немедленно поспешили наружу. Месть, преступление бродяги, печальный исход дружеской беседы - всё это выяснится потом, сейчас же нужно принять все меры, чтобы найти убийцу, который не мог уйти далеко.

Поиск не дал никаких результатов. Однако тот, кого искали, был совсем близко. Дело в том, что собираясь дать деру, Тюльпан увидел появившихся господ и ему не оставалось ничего другого, как спрятаться в винном погребе за бочкой, надеясь, что её не станут сразу откупоривать. Он отметил про себя колоссальную скорость, с которой начала работать парижская полиция, прибыв на место преступления буквально через минуту после того, как оно совершилось!

Примерно до трех часов утра, насколько он мог судить, над его головой раздавались песни и смех веселившихся слуг, даже звуки фарандолы. Произносились тосты в честь отрубленной головы и при этом было разбито немало бокалов. Когда гвалт улегся и по-видимому все в доме покойника были мертвецки пьяны, Тюльпан поднялся наверх и вышел.

Вдали уже пели петухи, но ещё стояла ночная тьма. Он совершенно выдохся и не знал что делать. Была опасность наткнуться на ночной патруль. Не могло быть и речи о том, чтобы вернуться в такой час и в таком виде в отель - в лохмотьях, в распоротом сюртуке, в разорванных чулках и штанах, разрезанных сзади осколками люстры. Необходимо было на рассвете пробраться в центр Парижа и прикупить новую одежду. Слава Богу, он не потерял кошелек с алмазами и в карманах у него водились монеты, но его шпага осталась в том страшном салоне, и помимо опасности наткнуться на патруль он боялся попасть беззащитным в руки одной из банд, которые по ночам хозяйничали в Париже.

Вот почему он решил спрятаться на некоторое время для того, чтобы с одной стороны немного отдохнуть, а с другой стороны, не лишиться всего своего состояния. Но где это сделать, черт возьми? Он не слишком хорошо ориентировался в этом районе и у него сложилось впечатление, что вокруг нет ничего, кроме полей и виноградников. До рассвета и в таком виде на пристанище рассчитывать не приходилось. Бредя невесть куда, он вспоминал свою первую ночь в Англии, когда он спал в овчарне среди овец, прикинувшись глухонемым, и как одна девчушка, весьма симпатичная, но немного грязная, разбудила его легким прикосновением. Её звали Эмма Харт. После своей не совсем приличной карьеры в Лондоне под именем Эммы Лайон она стала леди Гамильтон и женой посла в Неаполе, где они вновь встретились в 1815 году. Апофеозом её жизни стало то, что она вошла в историю как любовница такой великой исторической личности, как адмирал Нельсон.

Всего этого он не знал тогда и не мог знать сегодня, так как эти события ещё не произошли.

Пока что он шел вдоль высокой стены - ограды какого-то большого и богатого поместья. Слыша за стеной шум деревьев из-за поднявшегося ветра и решив, что любая самая неожиданная встреча в сени этих деревьев будет все же лучше, чем в том месте, где он сейчас находился, Тюльпан оценил высоту стены, прыгнул, но трижды потерпел неудачу и лишь четвертая попытка принесла успех. Он мягко упал на рыхлую землю и несколько минут лежал неподвижно, с трудом различая окружающее. Глаза его начали понемногу привыкать к темноте, и среди больших и мрачных деревьев он заметил что-то большое и странное, что, как ему показалось, слегка шевелилось. Когда он приблизился, подталкиваемый столь сильным любопытством, что оно возобладало над осторожностью, то увидел, что это такое и разинул рот от удивления.

Это был огромный сферический воздушный шар, чуть более светлый, чем окружающая его тьма.

В Пруссии, а может быть и в России, он слышал разговоры об этих удивительных машинах, с которыми несколько лет тому назад экспериментировали в Париже братья Монгольфье, а также некий Пилатр де Розье, и которые с тех пор позволяли челове ку соперничать с птицами. Аппарат этого последнего он сам видел в газете, но созерцать его в натуральную величину ему довелось впервые. К внушительной, но тем не менее производившей впечатление очень легкой громаде воздушного шара, мягко покачивавшейся на ветру, была прикреплена довольно большая круглая гондола. Внутри находились различные инструменты, несомненно предназначенные для навигации, одеяла и, как он определил на ощупь, меховые куртки. Видимо готовился полет?

Это должно быть прекрасно - повиснуть над всем миром как орел, и оттуда посмотреть на людей, по размерам сравнимых с муравьями.

Он подтянулся на руках, прыгнул в гондолу, зарылся под меховые куртки для того, чтобы согреться, и какое-то время помечтал о том, как летит среди прекрасных облаков, свободный человек, который всегда нежно любил небо, далекий от всех печалей и жестокостей мира внизу; далекий от полиции. Усталость, мягкое тепло, в которое он п? огрузился, казалось, отодвинули в прошлое неприятные события прошедшего дня и стерли в памяти голову Рампоно. Он уже не знал, был ли он доволен тем, что он сделал, или нет - хотя все ещё называл свой поступок актом возмездия - но мягкое покачивание воздушного шара, которое его убаюкивало, придало всему уютную и мягкую нереальность, и едва он сказал сам себе: