Несколько часов спустя, в грязной придорожной таверне он угрюмо грызет пригорелое мясо домашней птицы, умершей от старости и болезней. Запивает перебродившими помоями, поданными ему вместо вина, и пытается сообразить, что делать дальше. Его верные люди большей частью при нем, но их немного, всего десяток. Слишком много, чтоб скрыться незамеченными. Слишком мало, что бы суметь отбиться от серьезного отряда. А в том, что отряд, высланный на его поимку оскорбленным в лучших чувствах Хосе Мигелем, будет серьезным, сомневаться не приходилось.

Как и в том, что война между Марбуром и родной Иглезией, которую надеялись избежать с помощью этой свадьбы, теперь фактически неизбежна.

Пытаться пробраться во дворец, добиться аудиенции у находящегося в бешенстве короля, объясниться, попробовать уладить все миром, пока не стало еще слишком поздно? Нет, бесполезно, что он скажет в свое оправдание? Будь брачная звездочка на его руке непорочно чиста — еще могли бы быть варианты. Теперь же… Никто не поверит в его невиновность, в его непричастность. Его обвинят в намеренной провокации конфликта. Все. И король Марбура Хосе Мигель Двадцать Пятый. И король Иглезии Георг Двенадцатый. И их подданные по обе стороны и без того очень спорной границы.

Случившееся было катастрофой. Но герцог даже мысленно не задавал вопросов, за что ему это. Он вспомнил.

Девушка на углу рыночной площади. Она действительно держала в руках букет фиалок. Но она не торговала ими. Просто наслаждалась их нежным ароматом. И ждала его.

Он узнал ее сразу, едва взглянул. Этот искусственно-крестьянский наряд пастушки из тончайшего шелка — такие были в моде лет двадцать назад, когда любили рассуждать о естественной красоте и близости к природе. Эти чуть растрепанные локоны, выбивающиеся из-под узкой ленты — такие светлые, что солнце просвечивало сквозь них, окутывая голову сказочным ореолом. Эти огромные голубые глаза невинной девы и лукавая, чуть порочная улыбка уголками губ, что так волновали его всегда, заставляя сердце биться чуть громче. Всегда, сколько он ни смотрел на ее портрет. Анабель Мария Дешо, в замужестве Уэстли. Она пропала восемнадцать лет назад, выйдя из храма вместе со своим молодым супругом, сев в карету и умчавшись с ним в неведомую даль.

Анабель пропала, а вот супруг нашелся. Точнее, он и вовсе не пропадал никуда. Жил себе в своем имении, потягивал вино, постреливал куропаток… И знать не знал никакой Анабель Марии. Несмотря на наличие брачной звездочки на руке, брак с девицей Дешо отрицал, как и знакомство — даже шапочное — с ее родителями. Дело могло бы стать громким, но его замяли. Родители предпочли забыть про дочь, лишь бы в свете не ходила сплетня про то, что они выдали ее непонятно за кого неизвестно как. Церковники предпочли замолчать тот факт, что алтарный камень способен порой сотворить нечто настолько странное. Сквайр Уэсли в попытках развестись с неизвестной девицей, к тому же бесследно пропавшей, пытался шуметь больше всех, но и ему объяснили, что при любом раскладе он первый подозреваемый. Он умер лет десять назад, так и не сумев ни развестись, ни жениться вновь, род пресекся, дело легло в архив… И если бы не юношеское увлечение герцога Александра, продолжения бы эта история не имела.

Ему было пятнадцать, а может и меньше, когда, гостя в поместье одного из приближенных отца, он увидел портрет юной девушки, показавшейся ему прекраснее всех на свете. Он задал вопрос и услышал историю, поразившую юношеское воображение. Тайна Анабель не давала ему покоя долгие годы.

Нет, конечно, потом он забыл о ней, прошел через войну, возглавил Тайный Сыск, заменив на этом посту своего рано ушедшего отца. А там было столько мрачных тайн, грязи, подлости, черного колдовства, что исчезновение Анабель Дешо казалось просто милой забавой.

Пока он не наткнулся на свидетельства того, что случай с Анабель был далеко не единственным. Вот уже как минимум лет пятьсот (а может и больше, но более ранние архивы сгорели в пожаре) время от времени случаются свадьбы, в которых жених не участвует. Он просто просыпается однажды с брачной звездочкой на ладони и до конца своих дней уже не может от нее избавиться. Невесту же после подобной свадьбы не видит более никто и никогда. Как и Анабель, она уносится прочь от церкви в роскошной карете вместе с самозванцем, которого все считают ее мужем, и пропадает на веки вечные.

Десятки подложных женихов. Десятки родов, пресекшихся без наследника. Десятки юных дев, сгинувших без следа. И десятки раз, когда алтарный камень совершал немыслимое, противное самой своей божественной природе: подлог! Кто мог быть настолько силен, что бросал вызов самому Деусу? Кто мог быть настолько опасен, что подрывал основы существующего миропорядка? Ведь если алтарный камень возможно обмануть, выходит — Деус не всесилен. Или не честен. А значит — и это страшно — не бог!

И Тайный Сыск занялся этой проблемой. Он лично занялся этой проблемой.

А тут — свадьба. И Анабель.

Она стояла на углу с букетом фиалок. В той самой позе, что была изображена на портрете. В том самом платье. И даже солнце, совсем как на полотне живописца, сияло в ее чуть растрепанных волосах. Она встретилась с ним взглядом. И улыбнулась. И поднесла фиалки к лицу, вдохнув аромат. И кивнула ему, будто всегда его знала. И, чуть качнув приглашающе головой, двинулась прочь — сквозь толпу многолюдного рынка. А он, как мальчишка, выскочил на ходу и бросился следом.

Почему этого никто не заметил, он не знал, предполагал — отвлекли. Предполагал сейчас, тогда ему было неважно. Он бежал за ней, расталкивая прохожих, и все не мог догнать. Она казалась ему порой бесплотной тенью, прозрачной настолько, что сквозь нее просвечивали другие люди. А порой ее фигурка обретала объем и краски, и становилась совсем неотличима от прочих женщин в толпе. Если бы не платье, вышедшее из моды еще во времена его детства. Если бы не светлые локоны, крайне нетипичные для южанок Марбура. И не шелковые бальные туфельки, идеально белые и чистые, несмотря на навоз, грязь и лужи, то и дело встречавшиеся на пути. Она словно скользила над реальностью этого мира — легкая, невесомая…

— Анабель! — кричал он ей вслед, безнадежно отставая. — Анабель, постойте!

Она остановилась уже потом — в комнате с шелковыми занавесями вместо стен и огромным ковром с высоким мягким ворсом.

— Мне сказали, вы хотели меня видеть, Александр, — обернулась она к нему, чуть склоняя набок изящную головку и глядя на него огромными, чистыми, как небо, глазами.

— Да, — он сглотнул, чувствуя непонятную самому себе робость, — я хотел. Я всегда хотел вас найти, Анабель.

— Ну… вы нашли, — она лукаво улыбнулась, вновь вдохнула аромат своих фиалок. — Значит, это — вам, — и протянула ему цветы.

Он взял. И тоже поднес к лицу, вдыхая нежный лесной аромат.

Чтоб очнуться две ночи спустя, женатым на неизвестной девице, которую уже никто и никогда не найдет.

Он вновь отхлебнул из кубка омерзительного пойла, вновь поморщился, раздражаясь на собственный идиотизм. Его поймали, как дурака, развели, как лоха. Анабель. Девчонка, пропавшая без вести восемнадцать лет назад. И не постаревшая ни на день. Как он мог на такое купиться?!

Дело о пропавших невестах принимало очень скверный оборот. Если тот, кто за этим стоит, не побоялся поставить два государства на грань войны, лишь бы только щелкнуть его по носу и наказать за излишнее любопытство, останавливаться он явно не намерен. И похищениями невест дело не ограничится. А человек, способный заставить алтари признать правдой любую ложь, поистине страшен.

И действует он в Иглезии. Именно там пропадали невесты, именно главу Иглезийского Сыска только что убрали с доски… Значит, надо домой! С Хосе Мигелем пусть разбираются дипломаты. Конечно, он оставит своим марбурским агентам инструкции выяснить все про девушку с фиалками, да и прошлого своего приказа — разузнать все про тот опиумный притон, где его обнаружили — он не отменял. Но почти не сомневался, что результатов это не даст.