По мере того как проходили дни, вся команда стала разделять беспокойство капитана, постоянно пребывая в состоянии тревожной настороженности. Никогда еще реи на мачтах не были усеяны таким количеством добровольных впередсмотрящих. Грубые шутки и веселье были забыты, и жизнь на корабле замерла, словно все ощущали нависшее над ними проклятье. «Ройял Джеймс»с пустыми орудийными портами и с переполненными трюмами, как тать в ночи, украдкой пробирался к Тортуге, ожидая за каждой волной увидеть роковую западню.

В один из дней Тич, потный и грязный, появился из грузового трюма, где он инспектировал перераспределение драгоценных слитков, сместившихся от тяжелых качков шлюпа. Он был угрюм и раздражителен. Анна попыталась развеселить его, спросив мимоходом, во сколько примерно он оценивает свою добычу. В ответ Тич ударил девушку по лицу.

— А тебе какое дело? — прорычал он. — Достаточно того, что ты получишь свою долю!

В эту ночь Анна не сомкнула глаз и проплакала до утра. Ей почему-то вспомнился лейтенант Мэйнард, и горячее, непреодолимое желание снова увидеть его овладело всем ее существом…

Капитан Флай был маленьким тщедушным человечком, отчаянным головорезом и известным сквернословом, о котором молва утверждала, будто на его совести лежит больше убийств, чем у любого буканьера в Испанском Мэйне55.

Он сидел за грязным столом у одного из многочисленных припортовых кабачков на Тортуге и обмахивался, словно веером, обрывком пальмового листа. У его локтя стояла фляга с голландским джином и кувшин с соком недозрелого кокосового ореха, о которых он совсем забыл, поскольку следил за тем, как шлюп Червой Бороды лавирует при входе в узкую и переполненную якорную стоянку в бухте Кайона Бэй.

Для того, чтобы войти в тщательно охраняемую пиратскую твердыню, Тичу пришлось вывесить на мачте свои опознавательные знаки, что он сделал с большой неохотой, ибо отлично сознавал, какой интерес возбудит он своим прибытием. Капитан Флай был только одним из многочисленных буканьеров, наблюдавших за входом в гавань своего знаменитого коллеги по разбою. Состояние корабля Тича интриговало их и давало пищу для различных домыслов и предположений, поскольку шлюп сидел в воде очень низко, зияя пустыми орудийными люками, со снесенными за борт большинством палубных надстроек. Из всего этого можно было бы сделать заключение, что корабль прошел через отчаянные передряги, ураганные штормы и бури. Но проницательный глаз Флая подметил в этом куда более любопытную деталь. Капитан Тич, прославившийся на весь Карибский архипелаг отчаянной храбростью, был не менее известен своею предусмотрительностью и точным расчетом. Он никогда не пожертвовал бы орудиями, если бы его корабль не был перегружен до предела чем-то более ценным, чем пушки. И тут уже не могло быть двух мнений относительно того, чем именно нагрузил Чернобородый трюмы своего шлюпа…

— Потрафило косматому дьяволу, — проворчал Флай, подводя вслух итого своих наблюдений. — Не иначе, как набил себе брюхо сокровищами с испанского галеона. Ну-ка, Джессон, собирай ребят! Наклевывается небольшая работенка…

Хорошо смазанная якорная цепь «Ройял Джеймса»с грохотом пошла в воду. Капитан Тич стоял на палубе и неспокойно хмурился, пристальным взглядом обшаривая скопление мачт стоявших в гавани судов и одновременно наблюдая за тем, как огромные полотнища парусов с выступившими на них пятнами морской соли одно за другим свертываются над его головой. Оживленные голоса матросов на реях доносились сверху, перекликаясь с пронзительными криками чаек, гнездившихся на обрывистых скалистых берегах бухты.

«Мщение королевы Анны» уже давно должен был находиться здесь, ожидая прибытия своего капитана, но Тич, сколько ни вглядывался, не мог обнаружить даже намека на его присутствие. Зато он сразу распознал корабли двух своих злейших врагов — шестидесятипушечную бригантину «Сольдадо» капитана Шиверса и меньшее по размерам, но не менее опасное «Ночное Облачко» капитана Неда Флая.

— Взгляни-ка, барышня, — хмуро сказал Тич, обращаясь к Анне. — Запомни эти две лоханки — бригантину и шхуну. Хорошенько запомни, ради своего собственного благополучия! Ибо их ни в коем случае нельзя причислить ни к твоим, ни к моим доброжелателям. Сдыхая я от жажды, и ни один из них не задаст себе труда даже плюнуть в мою пустую кружку! Запомни их, как самых опасных разбойников!

Анна весело рассмеялась тому, что не кто иной, как Черная Борода обозвал других опасными разбойниками. Долгие недели на море покрыли кожу девушки коричневым загаром и придали ее телу твердую упругость спелого яблока. Она давно перестала замечать тяжесть шпаги у бедра. Шпага теперь стала для нее такой же привычной, как некогда была громоздкая юбка, и без нее она считала бы свой костюм неполным.

— Вам очень жалко тех пушек, которые вы бросили в море?

Тич выпучил на девушку глаза, раздраженный тем, что она угадала его сокровенные мысли.

— У-гу, — сердито проворчал он.

Это было большой ошибкой — до такой степени разоружить корабль, направляясь в наиболее опасный из всех разбойничьих портов в мире. Тич полагался на то, что встретит на Тортуге «Мщение», который мог бы взять тяжело нагруженный сокровищами шлюп под защиту своих орудий. Алчность заставила его пойти на рискованный шаг, и теперь, убедившись в своем просчете, он готов был обвинить в нем кого угодно, но только не себя. Он не был суеверен, но сейчас даже присутствие Анны раздражало его, поскольку, как утверждает матросская молва, женщина на борту приносит несчастье. Поэтому, если Тич и упрекал себя в чем-либо, то только в том, что позволил себе поступить вопреки общепринятому предрассудку.

Команда его состояла из отборных головорезов, но это отнюдь не означало, что они послушно подчинялись всем требованиям дисциплины. Как только якорь касался дна, ничто не могло заставить их оставаться на борту, даже если речь шла об охране сокровищ. Каждый считал, что эта задача может быть возложена на товарища. Все таверны и злачные места Тортуги неудержимо манили их на берег. Вздумай Тич запретить им это, они все равно нашли бы способ улизнуть с корабля, подрывая тем самым авторитет своего капитана и заставляя его терять лицо перед такими же, как и он, пиратскими вожаками. Тич перебрал в уме всех, на кого бы мог положиться, и обнаружил, что их отчаянно мало. Израэль Хендс, доктор Блайт, да еще, пожалуй, Гиббонс были достаточно рассудительными, чтобы понимать, что сокровища не следует оставлять без присмотра. Останется также молодой Том Гринсид, ибо он неизменно пребывал в состоянии молчаливого и безграничного очарования Черной Бородой. Осторожный Французик Танти тоже может предпочесть остаться на борту, хотя в драке от него и мало толку…

— Шестеро мужчин, считая меня, чтобы держать вахту в гавани, битком набитой ворами! — в сердцах произнес Тич.

Анна стянула с головы шелковый шарф и, встряхнув волосами, заставила их заструиться и засверкать под горячими лучами утреннего солнца. Она понимала причину тревоги своего капитана и, хоть и ощущала некоторую неловкость, однако старалась не показывать этого.

— А меня вы не принимаете в расчет? — спросила она. — Ведь я тоже могу оказаться полезной, не так ли?

Тич ответил коротким смешком. Право же, она представляла собой чертовски приятное зрелище, эта девчонка, — да и к чему было обращаться с ней сурово? Бросить ее за борт — что ж, он не остановился бы и перед этим, если бы обстоятельства вынудили его пойти на такую крайность. Но теперь?.. Чем это могло бы помочь им теперь?

— Клянусь Сатаной, в тебя вселился сам веселый Роджер56, — сказал Тич, скаля в улыбке крупные желтые зубы. — Браво, мой верный и храбрый помощник: ты можешь рассмешить даже висельника перед казнью! Подай-ка мне вон ту флягу с ромом, — мне нужно промочить глотку…