Как в тумане Порция проезжала через кольцо сторожевых постов вокруг деревни Декатур. Часовых на постах не было, и никто не поддерживал сигнальные огни. Опустевшая деревня перестала быть военным лагерем, и ее немногочисленные обитатели в своих нехитрых повседневных хлопотах не опасались внешней угрозы.

Джордж привел Пенни на самую окраину, к приземистому строению. Сложенное из дикого камня в виде простого квадрата, оно имело зарешеченные оконца и толстенную дубовую дверь с целым бревном вместо наружного запора. Декатур устроил здесь камеру для заключенных.

Джордж протянул руки, и Порция кулем свалилась с седла. При этом она продолжала цепляться за Джуно, как будто щенок служил ее последней связью с миром живых. Не обращая внимания на окружающее, пленница с трудом стояла, покачиваясь на непослушных ногах, пока Джордж поднял окованное железом бревно и открыл дверь. А потом повел ее внутрь, в пыльную духоту. Здесь имелось две камеры. Тесные каменные клетки с узкими нарами и отхожим ведром. В тюрьме не полагалось заботиться об удобствах.

— Иди сюда, малышка. — Джордж распахнул одну из решетчатых дверей и легонько подтолкнул Порцию. — Я сейчас принесу воды и хлеба. Хозяин велел тебе оставаться здесь, покуда он не решит, что делать.

Порция рухнула на нары. Жесткие, прикрытые всего лишь парой тощих одеял, они показались ей раем. Джуно мигом пригрелась у нее на груди. Она уже не слышала, как Джордж вернулся, чтобы поставить на пол кувшин с водой и положить краюху хлеба, как он лязгал ключом в замке на решетке и грохотал бревном на внешней двери.

Джуно разбудила ее своей возней через несколько часов. В камере было темно, и Порция испытала несколько жутких мгновений, покуда сообразила, где она находится и — что самое страшное — кто она такая. Щенок суетился возле двери и поскуливал, явно желая облегчиться.

— О Господи! — Порция с трудом уселась. Вместе с памятью возвращалась и ставшая уже привычной мучительная тошнота. Ссадины на лице горели, язык во рту чудовищно распух. Порция проковыляла к ведру и согнулась в приступе сухой рвоты — уже давно в желудке не было ни пищи, ни воды, и теперь он корчился впустую. Джуно по-прежнему просилась на двор.

— Да не могу я тебя выпустить! — Пленница уселась на корточки на каменном полу и впервые осознала, что оказалась за решеткой. — Я и сама не могу выйти.

Тут в узком зарешеченном оконце под самым потолком мелькнул слабый свет, и она решила, что это блеснула луна. Вокруг царила полная тишина. Неужели ее заперли здесь навсегда?!

Это была невыносимая мысль — еще более жуткая, чем то, что могло ждать пленницу в Йорке. Усилием воли Порция подавила приступ паники, проглотила слезы и отломила кусочек хлеба. Черствый хлеб иногда помогал справиться с тошнотой. И она не спеша жевала его, чувствуя, как желудок мало-помалу успокаивается. Джуно не смогла больше терпеть и пристроилась, в уголке, виновато поглядывая на хозяйку.

И тут она услышала этот звук. Царапанье окованного железом бревна, служившего запором для внешней двери. В открывшуюся щель проник свет масляной лампы, и у узницы вырвался возглас облегчения.

— Эй, как ты тут поживаешь?

Никогда в жизни Порция не слышала ничего чудеснее, чем старческое ворчание Джозефа. Ноздри защекотал аппетитный аромат, сочившийся из прикрытого крышкой котелка. Он поставил свою лампу и котелок на стол снаружи, по другую сторону решетки. А потом не спеша подошел поближе. Теплое желтоватое сияние осветило его голову с венчиком белоснежных волос вокруг блестящей розовой лысины.

— Выпущу-ка я щенка на двор… Ох ты, уже поздно. — Он сердито покачал головой при виде свежей лужи. — Я уже заглядывал сюда пару раз, да вы оба спали как убитые. Ладно, так и быть, принесу тебе тряпку.

— Ты не можешь нас выпустить? — Порция вскочила и схватилась за прутья решетки.

— Только щенка. Так Джордж велел. — Джозеф отпер замок и открыл дверь. Джуно прошмыгнула у него между ног, и старик тут же снова захлопнул решетку. — Погоди, сейчас схожу за этой чертовой тряпкой. — И он вышел из здания. Джуно понеслась впереди.

Порция уселась обратно на нары и попыталась оценить свое положение. Конечно, на поверку все вышло не так ужасно, как ей представлялось всего пару минут назад, но все равно при мысли о том, что она стала пленницей в этой вот каморке, становилось не по себе.

Тем временем вернулся Джозеф с ведром воды и тряпкой. Передавая все это Порции, он с чрезвычайным усердием всякий раз отпирал и запирал дверь.

— Ну, чего ты там начудила? Из вашего Джорджа сроду слова не вытянешь!

— Собственно говоря, ничего, — мрачно отвечала Порция, вытирая лужу за Джуно. — Но Руфус решил, что это не так.

— Наш хозяин судит только по справедливости, — возразил Джозеф, явно не поверив ей. — И делает так всегда, сколько я его знаю. А знаю я его с тех пор, когда он мамкину сиську сосал. — Старик отпер дверь и забрал ведро и тряпку.

— Послушай, тебе вовсе ни к чему каждый раз запирать и отпирать эту решетку, — устало заметила Порция. — Никуда я отсюда не денусь. А где Джуно?

— Носится где-то по деревне, — отвечал Джозеф. Смерив узницу подозрительным взглядом и оценив ее жалкий вид, он нерешительно отошел к столу, не запирая дверь. — Ужинать будешь?

Как и всегда за последние дни, желудок отозвался на предложение смесью совершенно противоположных ощущений, однако Порция понимала, что ей необходимо подкрепиться.

— Можно я выйду к тебе и поем за столом?

Джозефа снова охватила нерешительность. Наконец он проворчал:

— Коли ты пообещаешь…

— Никуда я отсюда не денусь, — торопливо повторила Порция. И вышла из камеры. — А что вообще тебе сказал Джордж?

— Только то, что хозяин велел держать тебя под замком, пока не получу другой приказ. И мне придется за тобой присматривать, потому как в деревне остались одни старики. — Он снял крышку с котелка и сказал: — Там есть ложка для супа.

Порция ела стоя, поскольку стула не было. И с первых же ложек поняла, что изнемогала от голода.

— Как ты думаешь, можно принести мне теплой воды, чтобы помыться?

— Ага, мне приказано доставлять тебе все, что потребуется, — закивал он. — Выносить помои и все такое… теплая вода, обеды-завтраки. Завтра утром постараюсь раздобыть для тебя вина или эля.

Порция поставила на стол опустевший котелок и вернулась в камеру.

— А ты бы не мог принести мне что-нибудь, чтобы заниматься? Бумагу, перо и чернила. И какую-нибудь из книжек Руфуса. Можешь выбрать любую.

— Это что же, взять у него из дома вещь без спросу? — помрачнел Джозеф. — Нет, никак нельзя.

— Вряд ли он рассердится, — уверяла Порция. — А даже если и рассердится — виноват будешь не ты, а я.

Джозеф сосредоточенно нахмурился, пристально глядя выцветшими водянистыми глазами на свою подопечную. Она выглядела на редкость жалко, и старик не мог не вспомнить живую, веселую и полную жизни девушку, какой она была совсем недавно. Что бы там ни было, само по себе заключение в тесном каземате на окраине заброшенной деревни являлось для нее жестоким наказанием, и не стоило его усугублять.

— Пожалуй, что так, — подумав, согласился он. — Не больно-то повеселишься, сидя взаперти.

— Спасибо. — Порция постаралась улыбнуться как можно ласковее.

Однако когда вернулась Джуно и Джозеф ушел, с грохотом опустив засов на внешней двери, узница бросилась на нары, охваченная отчаянием.

Она не в силах была вытерпеть холодный, пустой взор Руфуса, брезгливое осуждение в его голосе и самое ужасное — его уверенность в том, что Порция изменница. Она любила его всем сердцем и даже позволила себе надеяться, что он хоть немножко любит ее. Но Декатур так уверен в ее измене… Если бы он действительно любил Порцию, этого бы не случилось. Если бы Руфус любил ее, то принял бы целиком, такую, какая есть, и тогда ей не грозил бы теперь столь ужасный, жестокий конец.

Боже, как же она устала, пытаясь пробиться к его сердцу, закованному в железную броню кровной мести! Как ей надоело постоянно подавлять что-то в себе — в угоду Руфусу!.Вряд ли стоило платить столь высокую цену за его… за его — что?