Мы молча пожали плечами, а старик кладовщик просветлел, словно вспомнил что-то радостное, и сказал:

— Не поднялась бы… кабы не моя справедливая старуха. Досталось мне тогда от них. И за то, что старуху не пустил силос выгружать, и за то, что жаднею. — Дед повернулся к ящикам с товаром: — На, держи пяток яиц, стало быть, и… чего там ещё?

— Творогу триста граммов и сметаны, — подсказал Яша.

— Не расщедрился Матвеюшка. Я творожку-то вам полкило дам. Свежий он, полезный. Мне тута кое-что причитается, так оно уж от меня будет. И поклон, конечно, от меня передайте.

— Передадим, деду, — охотно сказал Яша. — Как ты накажешь, так и будет.

— Ишь ты какой покладистый, — засмеялся дед и вдруг поинтересовался: — Не бросил ещё курей с поросятами-то стращать? Ну-ну! У меня в младенчестве тоже одна напасть была. Приохотился я змеев ловить. Вот поймал я один раз гадюжку, и такой у нас случай произошёл…

Из-за воспоминаний кладовщика мы чуть не опоздали на автобус. Руками с косогора замахали, чтоб подождал. Зато доехали быстро и хорошо. Сидели друг за другом, и оба смотрели в окно.

Остановился автобус у самой больницы. Она была обнесена высоким забором. На углу забора — проходная будка. Сунулись мы в неё, а нянечка не пускает:

— Нельзя, не приёмный день, — и закрыла дверь.

А на двери объявление: «Свидание с больными разрешено только по субботним и воскресным дням». А сегодня — вторник.

— До субботы все продукты испортятся, — сказал Яша и спросил меня: — Ты ел чего?

— Когда? Сам же заторопил.

— Давай съедим сметану, — предложил Яша. — Она нежная, самая первая портиться начнёт.

— А если я её в погреб спрячу? — сказал я.

— В автобусе ещё прокиснет, — заверил Яша.

— Ладно, сметану съедим, а остальное оставим, — согласился я.

Мы съели сметану.

— Творог тоже скоропортящийся продукт, — сказал Яша. — Оставишь, так обязательно выкинешь. Молочное всё быстро портится.

Мы съели и творог.

— Посмотри-ка, окорок ещё не заветрил? — спросил меня Яша.

— Как это?

— От воздуха не потемнел? На него знаешь как свежий воздух действует!

Мы осмотрели окорок.

— Вроде заветривает, — сказал Яша. — Видишь, края темней середины…

— Что же делать? — спросил я.

— Съесть, пока вконец не испортился, — предложил Яша.

— Без хлеба не вкусно.

— Давай яйцами заедим.

Мы съели окорок и яйца.

Заканчивая завтрак, Яша по-хозяйски смахнул со скамейки крошки, точно прибрал после еды стол, и предложил мне:

— Напиши деду записку. Были, мол, да не пустили. Чтоб знал, что мы приходили.

— Верно, — обрадовался я и снова постучался в проходную.

— Дайте, пожалуйста, листок бумаги, — попросил я нянечку. — Мы дедушке записку напишем.

— Это можно, — сказала нянечка. — Записки всякий день писать можно, и если что передать, давайте.

— Что передать? — насторожённо спросил я.

— Ну, чего принесёте: творожку там, яичек али фрукты какие, — объяснила нянечка.

— Что ж вы сразу-то нам не сказали? — расстроился я. — Мы только что съели дедушкины продукты.

— Съели так съели, — засмеялась нянечка, — беда невелика. Нате вам бумагу, пропищите деду про такую оказию, повеселите его.

Я присел к небольшому столику и стал писать: «Здравствуй, дедушка. Мы с Яшей Пучковым принесли тебе продукты. Их тебе дал колхоз… Но нас к тебе не пустили, и продукты мы съели. А как съели…»

— Погоди, — остановил меня Яша. — Ты тут добавь: «Если бы мы их не съели, то они все испортились бы».

— Почему ж испортились бы, если мы их передали бы, — возразил я и не стал дописывать, что предложил Яша. Написал, что сам думал: «А как только всё съели, то узнали, что продукты передавать можно каждый день. По нам, кроме этой записки, передать уже нечего. Дедушка, мы придём ещё раз и принесём тебе то, чего ты хочешь. Напиши, что принести. Мы будем ждать ответ. Твой внук П. Мошкин».

— От меня привет допиши, — потребовал Яша.

«Привет от Яши», — приписал я и отдал записку нянечке.

— Твой дед кто? Знаменитость какая? — спросила она.

— Что вы, — смутился я, — он пенсионер.

— Так укажи, кому записку нести. Без фамилии она так при мне и останется.

Я надписал записку. Нянечка посмотрела и улыбнулась:

— Вот, оказывается, чей ты внук. Ну, не горюй. У твоего деда уж полдеревни побывало. Всю тумбочку продуктами завалили.

Она ушла, а мы стали ждать ответ.

— Не напишет он ничего, — вдруг засомневался я, зная, какой мой дед чёрствый. — На словах хоть бы что передал.

Но я ошибся. Нянечка принесла нам целых две записки.

Одну тебе, а другую мне, — предположил Яша.

— Вовсе нет, — остановила его нянечка. — Вам двоим одна, а другую передайте кому следует.

Нам дед писал вот что: «Спасибо, ребятки, что пришли проведать меня, старика. Очень вы мне пригодились. Отнесите другую мою записку агроному Михаилу Григорьевичу. Пускай обследует косяк леса за Кривой балкой, в низине. Там каждую весну короед скопляется. Ежели обнаружит, пускай отдаст приказание опрыснуть деревья. А обо мне не беспокойтесь. Мне тут еды хватает. И товарищи не забывают. Молодцы, что всё съели сами. Дед Николай».

— Видишь, доволен он, коли молодцами нас назвал, — тотчас сказал Яша и добавил со знанием дела: — Больных нужно всегда радовать. Они от этого быстрей поправляются.

Домой я возвращался один. Яша пошёл к своим городским родственникам, предупредить, что приедет погостить к ним с матерью. Выходит, подействовало на тётю Симу Яшино предупреждение. Я не стал его ждать, распрощался и поехал в деревню.

В автобусе мне пришла в голову замечательная мысль: к возвращению дедушки из больницы приготовить ему какой-нибудь сюрприз. Вот только какой? Над этим я и стал ломать голову. Не был бы покрашен у дедушки забор, я мог бы окрасить его в светло-голубой цвет. Такую краску привезли как раз в сельпо. Но раз забор покрашен, чего ж об этом рассуждать.

Я наверняка бы что-нибудь придумал, если б не встретил около нашей калитки Вику. Она сказала мне строго:

— Не хочешь с нами завтракать, так хоть предупредил бы. Тётя очень сердилась на тебя!

— Я ездил в больницу к дедушке, — сказал я в своё оправдание.

— Ты скажи ей, — потребовала Вика, — это уважительная причина.

Мы посидели с Викой у нас на крыльце, потом пошли в лес за грибами. Решили принести тёте Клаве полную корзину грибов, задобрить её этим. Я был очень рад, что пошёл в лес с Викой. Я даже забыл, что мы хотели собирать грибы. На лесной полянке я нашёл несколько земляничек, набрал букетик и отдал его Вике.

Она угостила меня самой крупной ягодой. Мы взялись за руки и углубились в заросли ельника, где, по мнению Вики, должны быть грибные места. Но грибных мест нигде не было, и мы просто пошли по лесу, размахивая корзинкой и распевая песню о юном барабанщике, которого сразила вражеская пуля.

Я уже несколько раз ходил по лесу. И с ребятами, и в свой первый приезд к дедушке с мамой, но мне еще никогда не казалось, что деревья могут расступаться перед людьми. А сейчас это было именно так. Мы шли по густому лесу, как по проторённой тропинке. Шли и не разлучались, потому что деревья уступали нам дорогу.

Сначала нам это нравилось, но немного погодя Вика посмотрела на меня испуганными глазами и сказала:

— А куда мы идём?

— Разве не всё равно, — беззаботно ответил я.

— Мы уже далеко ушли, пойдём к дому.

— А где он? — спросил я.

— Разве ты не помнишь? — удивилась Вика. — Дом в той стороне.

Мы пошли туда, куда показала рукой Вика.

— В лесу очень легко заблудиться, — сказала она. — Ведь куда ни повернёшься, везде только деревья и кусты.

— И ещё цветы, — сказал я и сорвал красивую белую фиалку.