— Да, это Морриган. — сказала она. — Поедем скорее.

Лорд вцепился руками в луку седла, медленно осознавая, о чем говорит спутница.

Над ущельем во весь рост склонялась тень гигантской женщины. Ее лохматые седые волосы были туманом, сорванным с горных пастбищ. Согнутая спина — кручей ближайшего перевала. Ноги упирались в дно ущелья.

— Поедем. — Хельви стегнула Пенку, да так, что бедный конь со страху шарахнулся в сторону. — Надо ее миновать до того, как пойдет град.

— Разве град опасен? — пожал плечами Деми.

— Да. Потому что после града будет камнепад. — королева явно не имела ни времени, ни желания излагать ему сущность характера старой Морриган. Пришпорив коней, они тронулись в путь.

Град начался сразу, как только путники миновали перевал. Туча едва не накрыла их, но Хельви погнала лошадь, заставляя мужа следовать за ней во весь опор. Посмотрев сверху на беснующуюся внизу природу, Харвей благословил Бога за то, что они уже далеко от злобной круговерти льда и снега, обрушившейся на тропу.

Дальше лошади пошли шагом и, миновав замерзший ручей, оказались у края небольшого водопада, чахлой струйкой сочившегося по ледяным глыбам замерзшей воды. Деми почувствовал, что разгорячился после скачки и хочет пить. Пусть даже у него перехватит горло от холода. Он протянул руку, но не успел донести пальцев до струи, как падавшая сверху вода на глазах приняла неприятный красноватый оттенок.

— Не пей! — закричала королева. Но в ее предупреждении не было особого смысла. Харвей и сам уже отдернул руку, не столько повинуясь чувству брезгливости, сколько смутному требованию не прикасаться к воде, возникшему внутри него самого.

Хельви снова поторопила коня, и всадники поднялись еще выше. Отсюда хорошо был виден верхний участок ручья. Оборванная нищенка в черных лохмотьях стояла над водой и, согнувшись в три погибели, полоскала чье-то окровавленное белье. Харвей не сразу понял, что, когда она поднимает свои тряпки над водой и отжимает их, с белого полотна продолжает течь кровь. Не увидел он и как изменилось лицо королевы.

— Убирайся! — крикнула молодая женщина, выхватив хлыст, но не решаясь пустить коня вброд, чтоб согнать старуху с ее места. — Убирайся! Там, в долине, и так достаточно крови! Люди хотят жить!

Старуха на мгновение оторвалась от своей странной работы и долгим тяжелым взглядом посмотрела через плечо. На ее безобразном землисто-сером лице была написана злая усмешка. Она ничего не сказала, лишь продолжала молча опускать белье в ручей, от чего струившаяся вниз вода стала уже совсем алой.

Харвей вспомнил слова старой песни: «Протекали реки, реки кровавые», — и ему стало не по себе. Он тронул поводья лошади и выехал из-за спины Хельви. Серый жеребец заартачился, захрапел, но, подчиняясь руке седока, все же пошел к берегу ручья. Молодой лорд не произнес ни слова. Просто подъехал к воде и молча уставился на старуху. Но она медленно подняла глаза. Этого момента Харвей потом не мог забыть всю жизнь. Пустота — черная, полная, абсолютная — глянула на него с лица странной женщины. Он наблюдал, как с ее белых старческих рук струится влага, как под раздуваемыми черными лохмотьями нет ничего, и виден противоположный берег, как ее костлявые ноги, упиравшиеся в ручей, превращаются в птичьи лапы…

При виде него на лице страхи отразилось безграничное удивление. Она опустила белье в воду. Грай воронья оглушил путников. Черная стая поднялась в небо и растаяла в воздухе.

— Вот и все.

Харвей почувствовал себя необыкновенно усталым, его клонило в сон и вело из стороны в сторону. Хельви поддержала мужа в седле.

— Что это было? — Деми едва шевельнул губами.

— Морриган узнала в тебе короля этой земли. — молодая женщина вцепилась ему в пояс, чтоб он не упал. — Ты ее напугал.

— Возможно. — голова лорда была тяжелой, как свинцовая болванка. — Долго нам еще? Я сейчас свалюсь.

— Не знаю. — покачала головой Хельви. — Может статься, мы уже не увидим Монтаньяра.

Деми поднял на нее удивленный взгляд.

— Морриган отняла у тебя слишком много сил. — королева вздохнула. — А Монтаньяр видят не все.

Ей стало до глубины души обидно. Сделать привал на таком холоде они не могли. Развести костер было не из чего. Вокруг не торчало ни единого прутика. Возвращение вниз заняло бы много времени. Харвей не выдержит обратного пути. Идти в Монтаньяр без Деми — королева ясно ощущала сейчас, что не оставит его одного. Отчаяние, похожее на то, которое охватило ее перед первой встречей с Монтаньяром, поднялось в сердце молодой женщины. На много миль окрест не было жилья. Они уже полутора суток не спали и не делали долгих привалов, потому что в этих снегах можно было заснуть от холода и не проснуться. Как случилось с ее спутниками тогда…

…Маленький отряд, оставшийся от внушительного вооруженного эскорта королевы после стычек с горцами, пробивался через перевал, все выше и выше, надеясь спуститься в долину по северному склону. Преследователи давно отстали. Синие львы к ним не выходили. Может, была слишком снежная погода? Все кругом заволокло вьюжной пеленой.

— Ваше Величество, мы не знаем, куда идти. — срывающимся от ветра голосом крикнул Дерлок. — Ничего не видно! Надо сделать привал и переждать бурю!

Она обозвала его «следопытом», с трудом сползла с коня, заставила животное подогнуть ноги, опуститься на снег и прижалась к теплому, тяжело дышавшему лошадиному боку. Остальные последовали ее примеру.

— Не спать! Только не спать! — крикнул Босуорт и, сев рядом с Хельви, накрыл королеву своим телом.

Через три часа из маленького отряда в пять человек, подняться смогли только она и Дерлок, потому что все время грели друг друга. Остальные, вопреки требованию своего командира, не смогли совладать со сном и замерзли. Лошадей пришлось бросить, несчастные животные не могли не только идти по такому снегу, но даже подняться на ноги. Дерлок застрелил их из арбалета, хотя этот последний акт милосердия нелегко дался его заледеневшим рукам.

Дальше шли, как во сне, просто переставляя ноги. И, наконец, на совершенно открытом перевале сильный порыв ветра сбил их с ног. Босуорт упал лицом вниз и больше не двигался. Хельви лежала рядом с ним, рассуждая, что такой королеве, как она, не за что рассчитывать на благодарность потомства. Ничего не успела сделать и сгинула не весть где, невесть с кем.

Когда до ее ушей долетел легкий колокольный звон, девушка восприняла это без удивления. Хельви не понимала только, почему, поднимаясь на небо, она все еще испытывает холод? Мягкая неземная музыка наплывала на нее волной, топя в пенистом прибое. Флейты? Разве это флейты? Могут ли скрипки издавать такой нежный звук, полный нездешнего покоя и радости? Хельви подняла голову. Прямо перед ней на выветренном горном плато из пелены облаков вставал замок. И не один.

Громада величественных стен и башен, целый город, если город может быть столь невыразимо прекрасен. Ворота были распахнуты, за ними звучали колокола, двигалась пестрая веселая толпа, цвели сады. И все это белое видение заливал теплый золотистый свет, исходивший, казалось, от самих строений, людей и звуков.

Хельви встала и пошла. Мираж не рассеялся ни когда она ступила на мост, ни когда проходила под аркой ворот. Так юная королева Гранара впервые попала в Монтаньяр. Так узнала, что он для нее открыт. Три дня и ночи, забыв обо всех печалях, она пировала за его стенами с прекраснейшими рыцарями и дамами, танцевала и участвовала в охотах. Веселью не было конца. Сердце пело, и никто вокруг не напомнил ей, что надо уходить.

Еще немного, и Хельви осталась бы там навсегда. Но однажды она бросила взгляд в окно. Там, далеко внизу, на занесенном снегом перевале лежал, окоченев, человек, который не мог видеть Монтаньяра, тем более вступить в него, и должен был умереть. В один миг золотая пелена безграничного счастья слетела с глаз молодой гостьи горной обители. Хельви спросила, сколько времени прошло с тех пор, как она попала сюда, и ей ответили, что в Монтаньяре времени нет. По земным же меркам — о, ее величество здесь уже трое суток, и человек внизу давно умер… Королева закричала. Ее крик был полон такой боли и раскаяния, что веселые жители Монтаньяра не могли снести страданий гостьи…