Заметив его взгляд, губернатор кивнул.

— Да, сир, мы не постимся.

— Понимаю. — протянул Деми, с явным сожалением накладывая себе на широкий ломоть ячменного хлеба соленый осетровый хрящ, вместо доброго куска телятины, за который принялся хозяин.

Командор в упор посмотрел на гостя и покачал головой.

— Вряд ли. Нашу жизнь трудно понять. — он оставил мясо в покое и подхватил витой серебряной ложкой несколько оливок. — Мы не безбожники, ваше высочество. Но… мы не постимся.

— Это ваше право. — отрезал консорт, почувствовав вдруг необоримое желание принять на себя самое строгое воздержание до самой Пасхи. — Перейдем к делу. О чем вы нам писали?

Командор заколебался. Кто знает, насколько можно доверять этому человеку? И насколько Хельви доверяет ему? Конечно, перстень и грамоты за него, но все же…

— Если вы опасаетесь говорить, — понимающе кивнул Харвей, — то я начну первым. У вас есть известия о «могильщиках» со знаком саламандры на руке?

Лицо Ружеро д’ Онжерона вытянулось.

— У нас есть. — продолжал Харвей. — Посол короля Беота, погибший недавно в столице, оказался одним из них. Ее величество очень встревожена.

— Еще бы. — вырвалось у командора. — Наше положение не лучше. Не так давно несколько братьев возобновили служения Голове Бафомета в отдаленных пещерах северной части острова. Вы понимаете, сир, что много лет остатки ордена живут в постоянном страхе. — мессир Ружеро повертел в разные сторону круглой головой на толстой шее, словно опасаясь, что и в этой комнате их подстерегает невидимая опасность. — Любой неосторожный шаг может погубить нас. Тем более откровенная ересь.

«Это не ересь, это уже дьяволопоклонничество», — подумал Харвей, но вслух сказал:

— Вы арестовали их?

— Конечно, сир. — кивнул губернатор. — На Мальдоре мало что удается скрыть. Все еретики были схвачены, но, — он замялся, — уже на следующий день они оказались мертвы. Мы осмотрели тела, и, поверьте, ваше высочество, орденская медицина ничем не уступает фаррадской. Никаких признаков отравления или насильственной смерти, зато на запястье у каждого красовался проклятый знак. Совсем свежие татуировки.

— Это были ваши рыцари или кто-то из недавно переселившихся? — уточнил консорт.

— Мальдор — закрытый остров. — покачал головой командор. — Здесь нет переселенцев. Это наши браться, которых я, например, знаю много лет и могу поклясться, что раньше саламандры на руках у них не было. Они стали «могильщиками» совсем недавно. По чьему-то наущению. Летом нас посещает много купцов из разных стран, среди них легко могли затеряться эмиссары «могильщиков». И что еще странно, — Ружеро заколебался, стоит ли говорить консорту о своих сомнениях, но потом решил, что, раз начав, не стоит останавливаться на полпути. — Удивительно то, что все это были братья низких посвящений, которые не знали и не могли знать, как именно вести службу Голове Бафомета. Но дело было обставлено в точности по внутреннему канону ордена. Уж не научил ли их кто-нибудь, владеющий тайной? И не связано ли их членство в «могильщиках» с внезапно появившимися знаниями самых сокровенных обрядов? Об этом я и написал королеве, прося совета, как быть дальше? Святая Роза услышала мои молитвы, и вы приехали.

Харвей никак не хотел бы обнадеживать командора в деле, которое с каждым новым витком становилось все сложнее.

— Будем думать сообща. — сказал он. — А теперь, дражайший мессир Ружеро, я готов, ради облегчения вашего сердца, слегка нарушить пост и попросить у вас вина.

Командор с радушием доброго хозяина одобрил желание гостя и приказал прислуживавшим пажам подать к столу красного выдержанного мальдорского. Темное, несладкое вино отдавало лавром и дубом. Оно сразу ударяло в голову, согревало тело и расслабляло мышцы. Командор наполнил кубки и поднял тост за здоровье королевы и благополучное разрешение от бремени долгожданным наследником гранарского престола. Харвей не мог не поддержать эту идею.

Осушив по три кубка, собеседники несколько оттаяли от своих опасений, и Деми решил, что пора задать хозяину мучивший его вопрос.

— Простите мне мою бестактность, мессир Ружеро, — начал он, — но не могли бы вы рассказать мне о мессире де Монфоре, о котором все при гранарском дворе так любят помолчать.

Губернатор ответил не сразу.

— Видит Бог, вам лучше было бы спросить у королевы. — попытался отнекаться он.

Но Харвей настоял, сославшись на то, что очень не хочет волновать Хельви перед родами. Эта высосанная из пальца причина, как ни странно возымела действие.

— Да, вы правы. — согласился Ружеро. — Едва ли стоит тревожить ее величество тяжелыми воспоминаниями. Если позволите, я закурю.

К удивлению Деми, два пажа внесли в комнату фаррадский бронзовый кальян и поставили его перед командором.

— Роже де Монфор был моим другом. — начал хозяин, беря трубку в рот и полной грудью вдыхая сладковатый аромат незнакомой гостю травы. — Единственным другом. Мы поступили в орден одновременно. Он потом достиг высочайших степеней, а я, — командор снова вдохнул и уже спокойнее продолжал, — я остался на 3-й ступени посвящения, но не смотря на это Монфор продолжал дружить со мной. Мы были очень близки, рассказывали друг другу все. Может быть поэтому я знал несколько больше, чем другие братья нижних градусов. Мы вместе пережили разгром ордена, сидели в подвалах Мон Седура, принесли покаяние, штурмовали Альбуфер, начали здесь заново собирать братьев. Вместе мы не сделали только одного — не взошли на костер. Никогда себе этого не прощу. — мессир Ружеро опустил голову. — Видит Бог, я хотел разделить участь Монфора, но Хельви, простите, ее величество, не позволила. Полагала, раз уж на меня никто не покушается, грешно волочь еще одну голову на плаху! — Н-да, — командор большим глотком втянул в себя дым гашиша.

Харвей понимал, что собеседнику тяжело вспоминать те давние времена. Мессир Ружеро показался ему очень приятным человеком. Сейчас рыцарю можно было дать лет 35, или чуть меньше, значит десять лет назад было 25.

— 23. — поправил командор. — Вы ведь раздумывали над тем, сколько лет было Монфору, когда он погиб, не так ли? А я сказал, что мы с ним друзья детства, значит примерно одного возраста.

— Вы проницательны. — кивнул Деми. — «Двадцать три, — про себя повторил он. — Моложе меня теперешнего. Если б он остался жив, каким бы он был? Располнел, как д’ Онжерон? Может быть, облысел? Или напротив вошел бы в самый цветущий для зрелого мужчины возраст… Почему меня это беспокоит?» — одернул себя консорт. В глубине души Харвей знал, почему, и попытался прервать поток своих невеселых мыслей новым вопросом к командору.

— Скажите, мессир Ружеро, а как разразилось это несчастье?

Командор потер лоб широкой ладонью. Он явно с трудом поддавался на расспросы гостя, но не считал возможным отказать Деми, поскольку тот нуждался в сведениях, чтоб хорошенько обдумать положение, в котором они оказались.

— Мы только еще начали обосновываться на Мальдоре. — сказал губернатор. — В первую очередь занялись портом, кораблями, чинили укрепления Альбуфера, разрушенные нами же при штурме. Ее величество хотела завести собственный гранарский флот на южном берегу. Просила нас привести в порядок старый порт в Гроте и начать обучение людей. У ордена всегда были свои корабли, кормчие, капитаны. К нам приехал человек, которого Хельви хотела видеть адмиралом своего будущего флота.

— Лоше Вебран? — догадался Харвей. — Странно, что она ему вообще когда-то доверяла.

— Она ему не доверяла. — покачал головой губернатор. — Там были какие-то хитрые игры с Фомарионом, по причине которых его и двигали на морское поприще. Предполагалось, что Вебран сможет поддержать союзные действия двух флотов в случае новой войны. Словом, мы здесь его учили всему, что знали сами…

— Всему? — Харвей поднял бровь.

Командор занервничал.

— Всему по морской части. Не касаясь орденских таинств, конечно. — мессир Ружеро сделал над собой усилие и продолжал. — Но он лез во все, этот проклятый Вебран! Буквально во все! А Роже только еще начал возрождать посвятительный ритуал первых трех степеней. Дальше он идти не хотел. Говорил, что за порогом алого рыцарства нас ожидает ад. Хватит и голубого.