Родриго отвернулся, невидящим взглядом уставился вдаль, лицо окаменело.

— На какое благородство может претендовать Zingaro перед лицом дочери принца?

Этот вопрос не требовал ответа, не столько даже сами слова, сколько их горечь. Здесь, с внезапным триумфом подумала она, здесь слабое место в его броне, в его раздражающей уверенности, неуместном юморе — сейчас-то он не улыбается! Не такой уж невозмутимый этот Родриго да Валенти, не такой уж спокойный, каким его все считают.

Проявление такой чувствительности там, где была задета гордость, оказалось бальзамом для Джульетты. Ей казалось, что он не придает значения ночному происшествию, тому, что являлось важнейшим событием в ее жизни. Просто причислил это к другим подобным трофеям, которые, она не сомневалась, собирал. Просто добавил ее к другим женщинам. О, как должно быть, он наслаждался ее падением! И вот теперь огорчен этим замечанием, тем, что поступил не как благородный человек.

А все потому, как он сказал, что в его жилах нет благородной крови… Цыган. Вероятно, она попала в самую уязвимую точку.

Все люди одинаковы, Джульетта. Не забывай об этом. Любой может подняться над обстоятельствами, потому что благородными не рождаются, а становятся.

Какая-то часть ее натуры игнорировала слова отца, потому что они не подходили к данному случаю. Родриго да Валенти — мошенник, негодяй, бродяга. Он без малейшего сомнения использовал ее неосведомленность в любовных делах. И все время знал, кто она, знал, какой пустой стала ее жизнь в то время, как сам весело устремился во Францию.

— А ваша жалость к себе только увеличивает число ваших недостатков, signore, — другая ее половина, еще способная отступить и осудить такое злое высказывание, тут же пожалела об этих словах.

Но было уже поздно. Невозможно, чтобы она извинилась перед человеком, нанесшим ей такое оскорбление. Родриго обернулся к ней, с его глаз будто спали шоры.

Неужели, думал он, чувствуя, как нарастает отчаяние, Джульетта де Алессандро, чей образ запечатлелся в его душе, на самом деле — лишь плод его собственной фантазии? Фантазии без реального воплощения, как и предполагал Карло? И этот образ он лелеял все эти годы! Неужели дочь Дюранте де Алессандро, его наставника и героя, может быть такой бесчувственной к другим? Такой несправедливой?

Под ее надменным взглядом ему хотелось уйти, но он не поддался. На мгновение Родриго да Валенти ощутил себя таким же грязным и недостойным, как и шесть лет назад, когда без всякой необходимости пришел на помощь Бернардо де Алессандро.

Но это длилось недолго. Что бы ни думала о нем дочь Данте, за последние годы он многому научился, в том числе и не сдаваться, не уступать жалости к себе. Его чувства к этой девушке переменятся, но для этого нужно время. Он для нее — никто, значит, свободен и волен идти куда угодно. Возможно, все к лучшему.

А время у него будет. И, вероятно, лучше всего отказаться от предложения Данте, по крайней мере, пока не утихнет боль в сердце.

Однако такое долгое чувство, даже увлечение, не проходит по приказу.

Джульетта почувствовала в нем какую-то перемену. Конечно, зашла слишком далеко и теперь ей импульсивно хотелось взять свои слова обратно. Ее мучила совесть, но ведь он первым поступил несправедливо. И этого не исправишь.

— Мои недостатки? — спокойно сказал он наконец и пожал плечами. — Кажется, да.

Родриго пристально посмотрел на нее, как бы желая лучше запомнить прекрасное, живое лицо. Прощание получилось молчаливое и грустное, более грустное, чем той ночью, когда он держал ее на руках. В ярком свете дня девушка, переполненная такой враждебностью, уже не была мечтой, нимфой из ночи.

Бо натянул поводок — кто-то приближался к ним. Но в этот бесконечный миг горящие синие глаза встретились с янтарными, в воздухе растворились невысказанные мысли и чувства.

— Ваши французские доспехи великолепны, signore! — напряженную тишину нарушил голос Леона Сарцано.

Родриго первым отвел глаза.

— Явился благородный кавалер, — сказал он еле слышно, глядя на подходившего Сарцано.

В его голосе прозвучала ирония, гнев рассеялся и его место заняла тупая боль утраты. Что ж, на его долю приходились более горькие разочарования и потери. Она не была твоей, так что ты ее не теряешь, верно?

Родриго кивнул, принимая комплимент Леона.

— К сожалению, честь изобретения столь искусной экипировки принадлежит не мне, — чувство полного крушения всех планов породило мимолетное желание заехать в лицо Леона Сарцано кулаком, но что это даст? Не исправить ни факта рождения, ни враждебности Джульетты.

Ни того, с горькой иронией подумал он, чему только что был свидетелем — его мечта, какой бы недосягаемой ни была, обратилась в пепел.

— Вы были просто чудесны на поле, — обратилась Джульетта к Сарцано, и какими же пустыми показались ей эти слова после напряженного выяснения отношений с Родриго да Валенти. Она попыталась еще раз:

— Если бы все мужчины в Италии были такими же, никто бы не смел говорить о превосходстве французской армии, не правда ли, сеньор да Валенти?

Ах ты маленькая плутовка, подумал он и вдруг, неизвестно почему, на сердце стало легко. С каким бесстыдством она поставила его в щекотливое положение, заставив делать комплимент человеку, за которого, очевидно, хочет выйти замуж. Человеку, который с большим восхищением смотрел на него, Родриго, чем на нее. Человеку, обладавшему, скорее, упорством и удачливостью, чем подлинным талантом, как во время утренних соревнований определил Родриго.

— Думаю, вы правы, — любезно согласился Родриго, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться от такой вопиющей незаслуженной лести, что смутило бы и избалованную кокетку. Леон просиял от комплимента.

— Спасибо, Мона Джульетта… — легкий румянец смущения был почти незаметен на загорелых щеках, когда он встретился глазами с Родриго. — … сеньор да Валенти.

— Меня зовут Родриго, — мягко предложил тот, заметив, что благородному Леону Сарцано трудно называть его формально после совместно проведенного утра на пыльном бойцовом поле. Почесав Бо за ухом, он передал поводок Джульетте. — А теперь прошу извинить, Его Превосходительство призывает меня.

Кивнув огорченному Леону и слегка поклонившись Джульетте, он пошел прочь.

Старуха села отдельно от других, в конце импровизированных трибун. Было ясно, что она не из основной группы зрителей, но и не из цыган.

Женщина была одета по-крестьянски, распространяла вокруг себя запах асафетиды, отвратительно пахнущей смолы, используемой многими крестьянами, чтобы отгонять зло и болезни. Хотя, в данном случае, ею скорее пользовались, чтобы отогнать любопытных — особенно из знати, — которые могли приблизиться. При этом она знала, что ее присутствие не будет поставлено под сомнение благодаря великодушию принца Монтеверди.

Свободный капюшон скрывал волосы над грязным лицом, а необычайно яркие и живые глаза наблюдали за происходящим. Все это время женщина поглаживала черного кота, скрытого складками просторной накидки. Все ее внимание, несмотря на палящее солнце и жару, было целиком направлено на одного человека.

Каждый раз, когда он наносил точный удар по мишени, она хихикала, хотя ее сжигала ненависть. С этой ненавистью женщина встречала каждый рассвет в течение уже нескольких лет. Она преследовала этого человека даже во сне.

Когда соревнования были прерваны из-за жары, она соскользнула со скамейки, довольно проворно для сгорбленной древней старухи. Никто, казалось, и не заметил, как женщина направилась к лесу и скрылась среди деревьев.

— Но мы вернемся, да? — шепнула она коту. — Мы скоро вернемся.

Когда самая сильная жара спала, а все пообедали и отдохнули, решено было начать состязание в фехтовании. Именно здесь Родриго да Валенти показал свое мастерство.

Участники разбились на пары, проигравший выбывал, а победитель очередного поединка проходил дальше. В конце осталось четверо: Бернардо и Данте, Никко и Родриго.