— Никто не знает.

Посетители пивной начали расходиться. К этому времени Марко уже казалось, что еще немного, и он не вынесет шума, дыма, запаха потных человеческих тел в темном, непроветриваемом помещении. Наконец из taverna ушел и Палмьери с одной из двух женщин.

Марко ведь привык много времени проводить на свежем воздухе, кочуя с табором с места на место. Кроме того, он устал от девицы, взгромоздившейся на затекшее колено, и ее постоянных заигрываний. Она, видимо, считала, что флорин нужно отрабатывать не только разговором. Тем не менее он был благодарен за то, что узнал.

Бодрящий ночной воздух — все, что требовалось Марко, чтобы прогнать запахи taverna и освежить голову. Он намеревался проследить за Палмьери до его дома и там схватиться с ним. Даже рискуя своей жизнью. Его любимая Мария умерла, и если суждено погибнуть, пытаясь отомстить за нее, пусть так и будет.

Но Палмьери о чем-то заспорил со своей подружкой и, когда та упрямо отказалась идти с ним и попыталась освободиться от его хватки, затащил в узкий проулок.

Их крики слышал не только Марко. Цыган бросился в проход между двумя домами и остановился, дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте.

— Где этот негодяй? — голос прозвучал у самого уха.

— Si, — отозвался другой. — Хочу посчитаться за то, что в пивной он ударил Франческу.

Их трое против Палмьери, подумал Марко, это к лучшему. Не имеет значения, как сделано дело, лишь бы оно было сделано. У Палмьери шпага, это серьезнее, чем кинжал.

Девушка захныкала — она находилась где-то впереди, — и Марко осторожно, с кинжалом в руке, двинулся на звук. Двое его спутников шли рядом — молодой цыган не столько слышал их, сколько чувствовал. В сыром проулке ночной воздух казался еще холоднее, здесь никогда не светило солнце и стоял запах гниющего мусора и испражнений.

— Думаешь, я хочу, чтобы ты пачкала мою постель? — донесся до Марко презрительный голос Палмьери. Судя по всему, он немало выпил за вечер. — Уступишь здесь и сейчас, puttana, иначе пожалеешь.

— Нет! Per piacere, мне больно…

Один из мужчин, шедших сзади Марко, не смог выдержать криков женщины. Звук шагов, падение тела глухо прозвучали в мрачной атмосфере проулка, за ними послышался стон и приглушенный крик женщины.

Воздух со свистом рассекла шпага, хотя орудовать здесь ею неудобно, подумал Марко. Он отступил на пару шагов и наткнулся на второго приятеля.

— Даниэлло? — позвал тот.

— Даниэлло мертв, — прорычал Палмьери, — и с тобой будет то же, если не уберешься отсюда!

Его шпага просвистела в воздухе в сантиметре от груди Марко и, судя по всему, достала второго мужчину. Гибкий и проворный, цыган прижался к стене. Только бы успеть воспользоваться кинжалом, ведь любой Zingaro владеет им мастерски. Единственный шанс.

Во мраке виднелся силуэт врага. Он выдернул шпагу из тела раненого. Тот опустился на колени, проклиная Палмьери и тихо постанывая. Слева от Марко хныкала проститутка, вероятно, застывшая на месте от страха.

Палмьери повернулся — бледное пятно светлого камзола — и сделал выпад в сторону Марко…

… но наткнулся прямо на лезвие кинжала. Инерция движения удвоила силу удара, и оружие Zingaro вошло в тело по самую рукоятку.

— Это, — прошипел Марко, — за мою Марию, ты, мерзкая дрянь! — и изо всей силы повернул кинжал, вкладывая в это смертельное движение всю свою боль и гнев. Палмьери осел на землю, на губах выступила кровавая пена. Обеими руками Марко вытащил из его груди кинжал, испытывая злобное удовлетворение от звука рвущейся плоти.

Он повернулся к началу проулка и, сжав презрительно губы, забросил подальше окровавленный кинжал. Сделав несколько шагов, Марко наткнулся на небольшую группу людей, решавших, стоит ли идти в этот проулок. Он кивнул в сторону, где лежали тела, и, надвинув пониже капюшон, сказал:

— Там женщина и несколько раненых.

Не дожидаясь вопросов, Zingaro повернулся и растворился в ночи.

Отец Антуан остался в Кастелло Монтеверди на неделю, развлекая обитателей замка рассказами о своих путешествиях и бегстве из Франции.

— Мое имя предано анафеме во многих провинциях, — говорил он за обедом накануне своего отъезда, — но я решил, не отказываясь от своей веры, принимать веру других, как и те способы лечения, которые видел собственными глазами, а теперь практикую сам.

Священник замолчал, глядя на стоящий перед ним бокал с вином. Пламя свечи окрашивало его лицо в золотистый цвет. — Некоторые называют меня еретиком, так же, как и вашего Савонаролу.

— Савонарола не наш, — мрачно возразил Данте. — Он из Феррары. Судя по тому, что я видел, вы зря упоминаете его имя наравне с вашим.

Родриго слушал вполуха, потому что знал эту историю. Его мысли занимала жена, при виде которой всегда быстрее билось сердце, поднимались теплые, нежные чувства. Особенно сегодня, ведь утром он уезжал вместе с отцом Антуаном во Флоренцию: священнику нужно посоветоваться с Ленци, а Родриго продолжит знакомство с Compagnacci. Приближалось Рождество, и ожидалось, что Савонарола публично отвергнет вердикт папы Александра. Необходимо также разыскать сестру Лукрецию, даже если для этого придется ехать в Рим.

В этот вечер Джульетта надела прекрасное верхнее платье из розового атласа, вышитое нежными желтыми цветами. Нижнее было из желтого дамаста со скромным вырезом на груди. Как ей идет этот розовый теплый цвет! Как сияют счастьем и добротой чудесные янтарные глаза! И, слава Богу, она здорова.

На мгновение их глаза встретились, и Родриго подумал, что лучше всего им подходит слово «лучистые». Она быстро набрала свой прежний вес, потерянный в Санта-Лючии, и, к радости мужа, возвратилась и ее былая соблазнительность.

— Per favore, Padre, — обратился Никко к отцу Анту-ану, — расскажите, как вы познакомились с Родриго.

Услышав свое имя и увидев посветлевшее лицо Джульетты, Валенти оторвался от созерцания жены. Что случилось?

Взглянув на священника, он обнаружил, что и тот смотрит на него.

— Родриго, расскажи Никколо, как мы встретились, а то я ведь представлю тебя таким героем, что ты, чего доброго, смутишься, — его карие глаза вспыхнули.

Родриго на миг прикрыл глаза.

— Как я могу отказать вам и моему шурину? — он преувеличенно устало вздохнул. — Если откажусь, боюсь, уже никогда не услышу конца этой истории, даже после вашего отъезда, отец Антуан.

— А если тебе мало просьбы Никко, то я присоединяюсь, — Джульетта лукаво улыбнулась и, подперев рукой подбородок, внимательно посмотрела на мужа.

Родриго оглядел собравшихся. Глаза всех были устремлены на него: Витторио и Джанны, Бернардо и Лючии. Здесь же находились Карло с Лаурой. Как сказал принц, их тоже «приняли» в семью Алессандро в результате брака Родриго и Джульетты.

И, конечно, верный Аристо сидел поодаль, готовый, если потребуется, прислужить за столом. Ему тоже интересно. Понимает ли карлик, как любит его Данте? Ведь в других знатных семьях карлики и вообще люди с физическими отклонениями служат лишь шутами и клоунами.

Аристо же в семье принца Монтеверди никогда не подвергался насмешкам и унижениям. Его мнение всегда выслушивалось с вниманием, знания и опыт уважались. Для Данте свойственно ценить человека по уму и сердцу, а не по рождению и внешности. Да, принц сумел вознаградить своего слугу за те годы, которые тот провел у бывшего епископа Флоренции.

— Вижу, я в меньшинстве, — вздохнул Родриго, чувствуя, что ожидание достигло предела. — С двумя друзьями я был на юге Франции, у подножия Пиренеев. Мы собирались принять участие в турнире. Один из друзей, Жак, был так увлечен красотой гор, что убедил меня совершить восхождение после турнира. Осень подходила к концу…

— Это же опасно! — нахмурилась Джульетта. — И разве в горах в это время не бывает снега?

Родриго снисходительно улыбнулся.

— Cara, в Пиренеях всегда лежит снег, только зимой его больше.

— Но как величественны горы, — добавил отец Антуан, — снег чистый, свежий, первозданный, как в раю!