От этих резких слов, обидных для обеих женщин, Элинор стиснула зубы.

— Глупости, Джоанна! — сказала она, когда обрела способность говорить. — Я ни в чем не обвиняю тебя, а думаю лишь о твоем счастье. Я и раньше говорила, что ты должна выйти замуж только по любви.

— А я ответила вам, что меня вполне удовлетворяет и Джеффри…

— Одного удовлетворения недостаточно. Кто он, этот другой мужчина?

— Говорю же вам: это лишь сплетни, отвратительные сплетни, которые распространяют, дабы очернить меня!

— Мне не известны никакие сплетни…

«А вот это уже подозрительно, — подумала Элинор. — Если Изабелла что-то знает, значит, знают и ее дамы. Весьма странно, что их злые язычки не вызвали толки… если только им не запретила королева».

— Поскольку я ничего не слышала, — продолжала Элинор, — тебе лучше самой рассказать мне обо всем. Кто этот мужчина?

Мгновение Джоанна, казалось, была вне себя от гнева. Затем ее лицо просветлело. Благоразумие всегда брало в ней верх, а матушка должна знать, что случилось.

— Это Генри де Брейбрук…

Лицо Элинор исказила гримаса отвращения и ужаса.

— Брейбрук? — прошептала она.

И это ее дочь?! Знающая на примерах Саймона и Иэна, каким должен быть настоящий мужчина?! И она могла предпочесть Джеффри этому хлыщу, Брейбруку?!

— Здесь нет моей вины! — в отчаянии закричала Джоанна.

Однако она не могла не признать, что некоторая доля вины лежит и на ней самой. Девушка, запинаясь, рассказала о приглашении королевы, своем неприятии этого приглашения, о нелепом инциденте в саду Уайтчерча. Она не дошла и до середины истории, как Элинор уже заливалась смехом.

— Я неоднократно говорила тебе: подобные твои шутки погубят нас всех!

Но выговор матушки прозвучал так, что Джоанна тоже рассмеялась.

— Дальше было совсем не смешно, — сказала она, снова став серьезной.

Брейбрук отсутствовал при дворе, когда и ее там не было. Появились разные слухи. А Брейбрук пытался изнасиловать ее в Лондоне…

К удивлению Джоанны, Элинор долго размышляла над всем этим.

— Попытка изнасилования в счет не идет, поскольку Брейбруку она не удалась. Интересно лишь, почему он проявил такое рвение… Сплетни — это поважнее… Может быть, Брейбрук сказал Изабелле, что якобы обесчестил тебя? Но я отклоняюсь от самой важной проблемы. Ясно: Брейбруку нет места в твоем сердце. Ответь мне честно, Джоанна, есть ли в нем место для Джеффри?

— Да, — ответила девушка после паузы, поборов в себе желание, порожденное упрямством, отрицать очевидное.

— Слава Богу! — воскликнула Элинор и, чтобы развеять раз и навсегда все сомнения, спросила: — Можешь ли ты поклясться мне, что любишь Джеффри и никого другого?

— Да, клянусь. Хотя хотела бы, чтобы это было не так. Лучше бы мне не любить никакого мужчину. Любить — значит тысячу раз на день быть на грани отчаяния…

Элинор с не свойственной ей нежностью прижала дочь к груди.

— Конечно, — согласилась она. — Но это к тому же и единственный способ в полной мере насладиться жизнью. Дитя мое, тебе не избежать этого рода погибели до самой смерти. Ты всегда будешь бояться если не за мужа, так за брата, отца, сыновей… или дочерей, когда они выйдут замуж и забеременеют… Поскольку женщина обязана на протяжении всей своей жизни умирать от страха, она имеет право и на радость наслаждения любовью.

— Это не одно и то же, — грустно сказала Джоанна. — За Иэна и Адама я боюсь по-иному. Когда дело касается Джеффри, я испытываю муки, которые разрывают меня на части. Я не могу выносить этого.

Элинор, вполне удовлетворенная услышанным, как могла, успокоила дочь. Однако ее мысли были далеко, она уже строила планы предстоящего бракосочетания. Изабелла, видимо, настаивала на придворной свадьбе, находясь во власти слухов и сплетен. Тут Элинор может исправить положение даже несколькими словами. Однако политические соображения остаются в силе. Если свадьба состоится при дворе, на ней будут присутствовать все враги Элинор и Иэна и многие другие, кто недолюбливает ее вспыльчивого зятя и странный юмор дочери. Но это не исключает и присутствие их друзей. Враги… Значит, простыни после первой брачной ночи должны быть испачканы кровью во что бы то ни стало. Джоанне придется прибегнуть к хитрости, если природа подведет ее…

— Надеюсь, тебе удастся избежать этих мук, если ты не будешь вести себя столь же глупо, как леди Эла, падая в обморок при мысли о турнире или тренировочном поединке, — сказала Элинор дочери.

— Я не настолько слаба, — ответила та с едва заметной улыбкой. — Неужели, действительно, все проблемы разрешатся без войны?

— По крайней мере теперь есть на это надежда. Я расскажу тебе обо всем позже. Сейчас ничто так не поспособствует сохранению мира, как твое безотлагательное бракосочетание при дворе.

— Джеффри писал о богатой свадьбе, но при дворе… Ладно, хорошо, — согласилась Джоанна.

— Ты не возражаешь?

— Почему я должна возражать?

Видимо, Джоанна не понимает всех сложностей или, будучи девственницей, уверена, что все пройдет гладко. Если так, ей необходимо четко объяснить некоторые тонкости. Конечно, возможность того, что между Джоанной и Джеффри уже была любовная связь, не исключается, и они могли подготовиться… Элинор должна знать, к чему они собирались прибегнуть в подобном случае. Если принять во внимание подозрения королевы, несомненно, возникнут попытки подловить Джоанну. Грубая хитрость тут же поможет.

Элинор попыталась воскресить в памяти, насколько волосат Джеффри, но могла вспомнить его тело лишь в те годы, когда он был мальчиком. Ей представлялась возможность лицезреть его голым, когда он стал мужчиной, но приличия и инстинктивная предосторожность удержали ее от этого.

— Ты провела немало времени наедине с Джеффри…

— Не так уж и много, — отозвалась Джоанна, весьма озадаченная этим замечанием.

— Двадцати минут вполне достаточно, если есть обоюдное желание! — засмеялась Элинор. — Любовь моя, ты все еще девственница?

— Конечно. Я ведь знала, есть некая причина, по которой вы с Иэном предпочли свадьбе помолвку. Я бы не допустила… — Джоанна покраснела от стыда: своими действиями она уже слишком многое позволила Джеффри, чуть ли не принуждала его к совокуплению в ночь пожара.

Румянец на лице дочери — прекрасный знак. Элинор поняла, что не ошибается: за внешней сдержанностью Джоанны скрывается настоящая страсть. Очевидно, Джеффри удалось пробудить ее. Тем лучше для него! Но о чем это толкует ее девочка?

— Причина? — спросила Элинор. — Единственной нашей мыслью было защитить вас. Мы боялись, что вы с Джеффри, в силу вашей молодости и тяжелого груза ответственности, не найдете точек соприкосновения друг с другом и вместо любви воспылаете ненавистью.

— О! — Джоанна покраснела еще сильнее. — Об этом говорил и Джеффри, но я думала… только потому, что…

— Ты правильно полагала, Джоанна, — рассмеялась Элинор. В обычной ситуации на Джеффри можно вполне положиться, но в подобном случае все мужчины обнаруживают способности говорить и действовать с той же проворностью и быстротой, с какой ползают змеи… — Но у тебя такой вид, будто ты сожалеешь о чем-то, Джоанна, — не без лукавства сказала Элинор. — Тебе хотелось отдаться ему?

— Да, — простодушно ответила Джоанна.

Готовность дочери к самопожертвованию всегда удивляла и слегка раздражала Элинор.

— Что же удержало тебя? По какой такой причине, которую я не могла бы знать?

— Я полагала… как к этому отнесется король… а вы не захотите, чтобы узнал и граф Солсбери… Теперь все это не имеет значения. Поскольку предстоит публичная брачная церемония, просто прекрасно, что я девственница! Джеффри подумал об этом…

— Тогда у него побольше мозгов, чем обычно у мужчин! Но недостаточно просто быть девственницей. Ты должна еще доказать это. Когда твой отец лишил меня девственности, не пролилось ни одной капли крови. Мне повезло, что он был уже немолод и знал разницу между женщиной и девушкой. Ему не нужны были подобные доказательства.