– Ты сегодня снова не обедала, Кейтлин. Ты так исхудала, что у меня сердце кровью обливается, глядя на тебя. – Он протянул ей завернутый в льняную тряпицу сверток. – Я принес тебе кусок хлеба и сыра.

Кейт покачала головой.

– Спасибо, отец, но мне что-то не хочется есть.

– Ты должна поесть, Кейт, иначе свалишься.

Кейт внимательно взглянула на него: на лице отца отражалось беспокойство. Решив хоть немного успокоить его, Кейт поднялась и, выдавив из себя улыбку, сказала:

– Конечно, ты прав. Просто я заработалась и не заметила, как прошло время.

Отец тоже встал и, вложив сверток в руку Кейт, заметил:

– Я понимаю, как тебе тяжело. Этот человек разбил твое сердце, и я не могу снять с себя за это ответственность. Если бы я не заставил тебя выйти за него замуж...

– Ты ни в чем не виноват. Хотя я тогда в этом не призналась, больше всего на свете мне хотелось выйти за него замуж. Я любила его и не видела, какой он на самом деле.

– Ему и меня удалось провести. Мне казалось, что он сильный и хороший человек. Я был убежден, что он тебя любит. Мне и в страшном сне не могло присниться, что он так обидит тебя.

Кейт лишь кивнула. Сердце больно сжалось, но слез не было. Она их все выплакала по пути из Англии и плакать больше не собиралась.

– Ничего, отец, не волнуйся. Со мной все будет в порядке. Просто чтобы прийти в себя, мне потребуется время.

– Джеффри так рад, что ты вернулась. Он хотел жениться на тебе, да и теперь наверняка хочет. Может быть, со временем нам удастся получить развод, и тогда ты могла бы выйти замуж за Джеффри и быть с ним счастлива.

Кейт лишь покачала головой.

– Если не возражаешь, я предпочла бы сейчас об этом не говорить. Мне это очень больно. Да и думать о новом замужестве сейчас еще слишком рано.

В глубине души Кейт понимала, что никогда больше не выйдет замуж. Она уже один раз побывала замужем, и результат оказался плачевным.

– Иди, посиди немного в теньке, – ласково проговорил отец, погладив ее по плечу, как ребенка, – и поешь хлеба с сыром.

Кейт послушно отошла в тень, только чтобы сделать отцу приятное. Может быть, если она перестанет морить себя голодом, отец прекратит винить себя во всех произошедших с ней несчастьях и оставит в покое идею нового замужества.

Сама Кейт считала, что эта тема закрыта для нее навсегда. Сейчас у нее осталась единственная цель в жизни: добиться того, чтобы мысли о Рэнде Клейтоне ее больше не мучили.

Ник Уорринг поднялся по ступенькам крыльца и постучал в резную деревянную дверь особняка герцога Белдона на Гросвенор-сквер. Увидев его в глазок, дворецкий, Фредерик Питерсон, поспешно распахнул ее.

– Прошу вас, входите, ваша светлость. Мы... все мы очень рады, что вы приехали, и так скоро.

Этим утром Ник получил записку от камердинера Рэнда с просьбой приехать по возможности быстрее. Ник не заставил себя долго ждать. Он беспокоился о Рэнде, и, похоже, не он один: Персивал Фокс и все остальные слуги тоже за него переживали.

– Надеюсь быть полезен. Где Перси?

– Я здесь, милорд.

Сухощавый крючконосый камердинер Рэнда с длинными, до плеч, черными волосами, которые он заплетал в косу, а на конце перевязывал лентой, направился к Нику.

– Как сказал Фредерик, мы очень рады, что вы приехали.

– Рэнд – мой друг. Надеюсь, я смогу ему чем-нибудь помочь.

– Я тоже на это надеюсь, – согласился Перси. Он выглядел чрезвычайно обеспокоенным, отчего казался старше своих сорока лет. Камердинер повел Ника в маленькую, изысканно обставленную гостиную, где им никто не мог помешать, и тихонько прикрыл за ними дверь.

– Что случилось? – спросил Ник, как только Перси повернулся к нему лицом.

Камердинер Рэнда вздохнул.

– Даже не знаю, как вам сказать. Я знаю, что вы его лучший друг, поэтому и послал вам записку с просьбой приехать. Надеюсь, вы не обидитесь, но... гм... короче говоря, его светлость сошел с ума.

Ник расхохотался бы, если бы не видел, что Перси говорит совершенно серьезно.

– Полагаю, это произошло после отъезда его жены?

– Первые несколько недель он пребывал в состоянии депрессии. Целыми днями пил и никуда не выходил из дома. Занимался самобичеванием. Я никогда не видел его в таком состоянии, даже после смерти сына. Потом в один далеко не прекрасный день все переменилось. Думаю, он понял, что так дальше продолжаться не может, а впрочем, не знаю. Он перестал пить, что, в общем-то, хорошо, но, к сожалению, теперь он каждый день всех гоняет.

– У него всегда был крутой нрав.

– Боюсь, дело тут не только в этом. Все гораздо серьезнее. Он постоянно раздражен, а временами просто разъярен. Два дня назад он уволил горничную только за то, что та неровно положила подушки на его кровати. Вчера швырнул через всю столовую тарелку, потому что ему показалось, что соус, который ему подали, недостаточно горячий. А этим утром... Боже правый, этим утром он пришел в ярость, потому что утреннюю газету положили не на том месте на столе в кабинете. Он сейчас там, сидит за столом, и никто из нас не осмеливается к нему войти.

– Я не видел его с тех пор, как от него ушла жена. Сестра рассказала мне, что случилось. Я знаю, что Рэнд сильно переживал, но о том, что дело зашло так далеко, не имел ни малейшего понятия. Я рад, что вы за мной послали, Перси.

Камердинер лишь кивнул. Ник знал, как высоко Перси ценил дружбу Рэнда, и понимал, какое мужество потребовалось ему для того, чтобы послать за ним и нарушить тем самым одиночество друга.

Выйдя из маленькой гостиной, Ник направился через холл к кабинету Рэнда. Услышав звон бьющегося стекла, он тихонько приоткрыл дверь. Рэнд сидел за письменным столом, абсолютно пустым. Все предметы, стоявшие совсем недавно на столешнице, валялись теперь на полу: стопка перевернутых книг, пара ручек с серебряными перьями, блокнот, открывшийся, очевидно, при падении, разбитая вдребезги хрустальная пепельница. Да и весь кабинет выглядел неважно: свидетельства гнева Рэнда виднелись повсюду.

Бесшумно войдя в комнату, Ник прикрыл за собой дверь. Услышав негромкий щелчок, Рэнд поднял голову и увидел друга.

– Что тебе здесь нужно? – рявкнул он.

Ник медленно обвел взглядом перевернутые вверх дном вещи в кабинете, наконец взгляд его остановился на Рэнде, и, вскинув брови, он спросил:

– Не кажется ли тебе, что пора перестать жалеть себя?

Рэнд покраснел, на щеках его заиграли желваки. Несколько секунд он молчал, потом, с шумом отодвинув стул, вскочил и грозно сжал руки в кулаки.

– О чем это ты говоришь?

– Я говорю о том, что ты сидишь тут сиднем и жалеешь себя. Ты вымещаешь свою злость на ни в чем не повинных слугах, хотя злиться тебе следует лишь на самого себя.

Несколько секунд Рэнд мрачно смотрел на него, после чего камнем рухнул на стул.

– А даже если это и так, тебе какое до этого дело, черт бы тебя побрал?

– Наверное, никакого. За исключением того, что ты мой друг и я за тебя беспокоюсь. И мне не нравится, что ты ведешь себя как разъяренный бык, тогда как должен оторвать от стула свою задницу и ехать за женой.

Рэнд совсем поник, сидя на стуле. Весь гнев его как рукой сняло. Тяжело вздохнув, он проговорил:

– Неужели ты думаешь, что я бы этого не сделал, если бы считал, что Кейт может меня простить? После того, что я натворил, она никогда ко мне не вернется.

Ник пожал плечами.

– «Никогда» – довольное сильное слово. Мы с тобой знакомы черт знает сколько лет, Рэнд, и я знаю, ты никогда не откажешься от того, что действительно важно для тебя. Ты ведь хочешь ее, верно? Именно поэтому ты устроил здесь весь этот погром? – И он кивнул головой на разбросанные по полу вещи.

Рэнд вздохнул.

– Я хочу ее. Я ужасно и безнадежно в нее влюблен, и именно это меня и погубило. Когда я начал понимать, как сильно ее люблю, то испугался до смерти.

Ник улыбнулся:

– Если все дело в этом, так отправляйся к ней и расскажи ей то, что ты только что рассказал мне. Скажи, что вел себя как последний дурак, но что больше этого не повторится.