— Ну что же, — с удовлетворением резюмировал Кнаббе, — вы дали вполне удовлетворительные ответы. Теперь мне остается проинформировать вас. Езжайте, мой друг, в Россию, езжайте. Мы одобряем эту поездку.

Альфред не спросил, кто это «мы». Ему ясно было, что речь идет о власть имущих, и этого было достаточно. Он воспрянул духом, но тут же его выбил из седла неожиданный вопрос:

— Есть ли у вас родственники в России?

— Есть, — выдавил из себя побледневший путешественник. — Семенов Николай Осипович, дядя со стороны отца. Мне говорили о нем.

— Николай Семенов? Известный советский писатель?

— Так точно, — совсем упавшим голосом ответил Альфред. — Но я не собираюсь с ним встречаться!

— Напрасно, — оборвал Кнаббе. — Вы поедете прямо к нему. Общайтесь с ним и со всей его семьей все шестнадцать суток, которые вы пробудете в России. Кстати, вы подданный Федеративной Республики Германии?

— О да!

— В таком случае я поручаю вам именем нашей многострадальной дорогой Германии, с которой вы связали свою судьбу! — повышая голос, высокопарно произнес Кнаббе.

Альфред вытянулся на прусский манер, чему его научили еще в берлинской средней школе. Кнаббе заметил добрую выправку гостя. Он милостиво сказал;

— Мой дорогой, вас легко принять за стопроцентного немца. Поручаю и доверяю вам сослужить своей второй родине важную службу.

«Так и есть: вербует в шпионы! — похолодел Альфред. — Отказаться невозможно, а там, в России, меня разоблачат в первый же день. Нечего сказать, хорошую путевку я приобрел. Платил в рассрочку, а повесят сразу!»

— Не волнуйтесь, — вдруг сказал проницательный Кнаббе, — я вам поручаю совершенно невинное дело.

У бедняги отлегло от сердца. В ранней юности, он мечтал стать художником, артистом, а вовсе не шпионом. Политика его не только не прельщала, но казалась ему матерью всех бед; он в этом наглядно убедился на примере своего отца. Именно из-за пристрастия покойника к политической карьере семья потеряла насиженное гнездо в чудесном городе Киеве и удрала в ощетинившийся Берлин, где все разглядывали Семеновых со злым недоумением и где их дважды или трижды чуть было не прикончили. А их стремительный отъезд из Берлина на запад под убийственной бомбежкой? А пренебрежительный, с папироской в зубах, разговор, американского лейтенанта с отцом, задыхавшимся от астмы и волнения? Всюду политика! Альфред с такой радостью занялся бы деятельностью, чуждой политике! Увы…

Даже его конторские книги в банке связаны с политикой, которую творят шефы Альфреда, далекие, как боги, и столь же величавые и безжалостные.

«Мы чтим заслуги вашего отца перед рейхом, — сказал ему в самом начале один из приближенных к богам, — и поэтому предоставляем вам, перемещенному, лицу со славянской фамилией, прилично оплачиваемую должность, в то время как тысячи Шмидтов и Миллеров ходят без работы. Смотрите же, не ломайте себе карьеры!»

Нет, он не хочет лишаться места. Он сделает все, что требует от него этот старый бонза. Все бонзы связаны между собой. А что он, собственно, требует? Какого-то психологического воздействия на русских родственников Альфреда? Этого еще не хватало. Все же, пожалуй, легче было бы просто высмотреть, что там, в России. Не проникая, конечно, в запретные зоны, этого в России не любят. Психологическое воздействие? Да что это такое?!

— Не старайтесь расхваливать немецкое и хулить все русское, — тем временем жужжал монотонный голос Кнаббе. — Никакого примитива! Никакого шпионажа! Вы будете иметь дело в первую очередь с крупным писателем и его семьей, этот номер не проходит. Учтите, в семье есть молодежь («Вот это здорово! — восхитился Альфред. — Я не знаю, а он, оказывается, в курсе!»), держитесь с кузиной и кузеном легкого непринужденного тона, будьте уважительны с их родителями. Можете в обоих случаях высказать мнение — без всякого нажима! — примерно такого рода. Марксизм? Да, конечно, Маркс был выдающийся ученый, вам у нас расскажут в общих чертах суть его учения. Но, скажете вы, наука развивается. Ньютон был великий человек, и все же Эйнштейн — он, к сожалению, еврей — доказал, что положения Ньютона не всегда правильны. Вот так и с учением Маркса: это уже пройденный этап. В условиях девятнадцатого века антагонизм классов был налицо, а сегодня в развитых свободных странах этого антагонизма уже нет и следа! Понятно?

— Н-не очень, — выдавил из себя Альфред.

Кнаббе вздохнул и подумал: «Этого дурачка не стоило бы привлекать, но уж очень заманчиво выглядит его родство с Николаем Семеновым…»

Кнаббе продолжал:

— Ну что же, походите к нам дней десяток, наши специалисты постараются вам втолковать некоторые истины. Да, кстати: ваши труды и усердие будут вознаграждены нами. Не надейтесь получить контрольный пакет акций вашего банка, — тут Кнаббе пошевелил толстыми губами, что должно было изобразить улыбку, — но кое-что вы получите.

«Следовало бы тариф объявить заранее, — подумал Альфред. — А самому опросить неудобно».

Кнаббе посмотрел на часы.

— На сегодня мы закончили, — сказал он. — Завтра в то же время вас будет ожидать профессор Майер. Мой секретарь — вы его сегодня видели — проводит вас к нему.

«Оказывается, то был секретарь, а не слуга», — ошалело подумал Альфред, послушно подымаясь. Он снова принял прусскую выправку и лихо щелкнул каблуками.

— Колоссаль! — одобрительно сказал Кнаббе, чуть склонив голову.

После ухода Альфреда старый разведчик задумался:

«Нет, это не находка. Не тот человеческий материал, который нужен для тонкой психологической игры с опасным противником. К тому же явно выраженный славянский тип, плохо поддающийся психической тренировке. Удастся ли вдолбить за столь краткий срок? Не наделает ли он там глупостей? Конечно, его родство с видным советским писателем — он, кажется, коммунист — большая удача. Герр Бруммер из туристского агентства был прав, представив нам такого агента, но… Герр Бруммер, надо отдать ему справедливость, в общем умеет отбирать нужных людей. Он бракует рабочих, студентов, писателей, адвокатов, врачей и почему-то фабрикантов. Ах да, он говорил, почему: они слишком сибариты, по его мнению, и, кроме того, кто же в России будет прислушиваться к политическим взглядам фабрикантов?! Лучше всех, по мнению Бруммера, годятся неудачники всех сортов: плохие артисты, провалившиеся спортсмены, драматурги без театральных заказов. Ну что же: Бруммер — старый работник секретной службы, он изучил людей. Но я все же думаю, что нельзя обосновывать выводы только на таких общих моментах, как профессия, следует учитывать индивидуальные качества. А если уж говорить о профессии, то вот кого я не пошлю на заграничную работу: коммивояжеров! Эти привыкли слишком назойливо расхваливать свой товар…»

Кнаббе имел ясное и прямое указание от Лица, облеченного властью: инструктировать тех, кого Бруммер отбирал из числа туристов. Кнаббе оставил за собой право отвода, но в данном случае он им не воспользовался, и Альфред Семенов был включен в секретный список учеников школы на тихой улице.

После трех недель обучения все пять преподавателей школы собрались в кабинете директора на совет, и, когда очередь в списке дошла до Альфреда, четверо из пяти сказали:

— Тупица.

А пятый, самый молодой, служивший, по слухам, референтом у Геббельса, добавил:

— Тупица, но может ехать. В понятие «тупость» непременным элементом входят послушание и исполнительность.

— Он поедет, — заключил Кнаббе, и никто не решился ему возразить. Собравшиеся знали, что такое германское послушание!

Так Альфред Семенов, сын «министра» украинского буржуазного правительства, подданный Федеративной Республики Германии, мечтательный банковский конторщик поехал туристом в Москву.

Известный писатель Николай Семенов был дядей банковского конторщика: покойный «министр» приходился писателю родным братом.

Этот родственничек причинял Николаю Осиповичу немало неприятностей самим фактом своего скандального существования. В кругу друзей и близких Николай Осипович поминал брата Виктора самым недобрым словом: