— Кто еще об этом знает? — спросил Лоуренс.

— Никто, — ответил Гримли. — Пока никто. Около полуночи явился мальчишка с запиской. — Он протянул хозяину смятый листок.

— «Загляните в курительную комнату „Единорога“, — вслух прочел Лоуренс и вернул ее помощнику. — Откуда мальчишка взял ее?

— Он сказал, что получил ее от какой-то дамы на Флит-стрит, но от какой именно, он не вспомнил даже после нашего пристрастного допроса.

— Вы ведь не покалечили его, правда? — сверкнули глаза хозяина.

— Нет, — смущенно ответил Гримли. — Разве что немного.

— Что я говорил тебе о нанесении телесных повреждений мальчишкам? Это не приводит ни к чему хорошему, только увеличивает число наших врагов. Конечно, тебе никогда не приходилось жить на улице и добывать пропитание собственной головой, но… — Лоуренс не договорил. — Ладно, не важно. Разыщи мальчишку, дай ему десять фунтов и предложи работу. Хорошую работу. Бьюсь об заклад, что это поможет расшевелить его память.

Гримли подошел к двери, вызвал лакея, отдал какие-то распоряжения и с мрачным видом вернулся к столу.

— Что с телом? — поинтересовался хозяин, когда дверь за лакеем закрылась.

— Мы оставили его на месте, милорд. — Помощник снова забеспокоился. — Я не знал, как вы захотите поступить с ним, но до трех часов дня в клуб не войдет никто из посторонних, так что тело в безопасности. Я прежде хотел получить ваши распоряжения относительно квартиры Тоттла.

— Нужно с максимальной выгодой использовать его тело, — устало вздохнул Лоуренс. — Его надо перенести к порогу тех, кто должен нам больше всего денег, и пусть они сами сделают из этого выводы. А тем временем…

— Понимаю, — с готовностью кивнул Гримли. — Есть ли что-нибудь особенное, что вы хотели бы получить из квартиры Тоттла, милорд, или взять все, что покажется важным?

— Ты, как всегда, слишком торопишься. Это твой основной недостаток, Гримли. Я уже говорил тебе, что главное не то, что найдешь при обыске квартиры, а то, что оставишь там после себя. А я еще не решил, что это будет.

— Но, лорд Пикеринг… — нахмурился помощник.

— Мы не станем мешать констеблям выполнять их работу, — перебил его хозяин. — Ты же знаешь, как мой брат раздражается, когда мы вмешиваемся в его дела.

Гримли понимающе кивнул. Бул Пикеринг, старший брат Лоуренса, был человеком немногословным, недалеким, но очень сильным. Он сделал стремительную и блестящую карьеру — от сборщика долгов, состоящего на службе у брата, до городского палача — и ревниво относился к своей службе. В последний раз, когда Бул заподозрил брата в том, что тот избавил от виселицы его верного клиента, потребовалось несколько дней на то, чтобы снова привести контору Лоуренса в порядок. Чтобы избежать подобного хаоса, к которому Лоуренс питал стойкое отвращение, он с тех пор старался проследить, чтобы в каждом преступлении был виновный, осужденный на смертную казнь.

— Однако не стоит быть слишком щедрыми с констеблями, не так ли? — продолжил Лоуренс. — Пошли кого-нибудь к Тоттлу, пусть очистят его сейф. А остальным скажи, чтобы были настороже на тот случай, если кто-то ведет охоту на наших людей.

Гримли уже открывал дверь, направляясь исполнять приказы хозяина, когда мимо него промчался перепуганный лакей, словно подгоняемый потусторонней силой.

— Простите, милорд. Я пытался остановить его, но ничего не смог по…

Потусторонняя сила в действительности оказалась сверкающим острием шпаги, которую держал в руке высокий светловолосый человек с холодными серо-голубыми глазами.

— Это правда, милорд, — сказал он. — Я настаивал на встрече с вами. Полагаю, мы с вами не закончили обсуждение одного важного дела.

Гримли стремительно выхватил шпагу из ножен и подступил к незваному гостю вплотную:

— Ни шага вперед, сэр, если вам дорога ваша жизнь.

Резким, скупым движением запястья незнакомец разоружил помощника и опрокинул его на пол, лакей воспользовался случаем, чтобы ускользнуть. Гримли был потрясен даже не тем, что с ним произошло, а тем, что его хозяин вдруг удовлетворенно крякнул и рассмеялся.

— Криспин, я вижу, ты научился владеть шпагой гораздо лучше с тех пор, как протянул мне руку помощи. Когда ты вернулся? — спросил Лоуренс, вытирая выступившие от смеха слезы и обходя вокруг стола, чтобы заключить в объятия друга.

— На этой неделе, — дружелюбно отозвался Криспин. — Я собирался зайти раньше, но дела задержали.

— И как же ее зовут? — Лоуренс приподнял одну бровь. Этот жест он перенял у Криспина, когда им обоим было по десять лет. — Энни? Мэри? Или она из тех француженок, про которых ты раньше любил рассказывать всякие истории?

Криспин уклончиво усмехнулся и наклонился, чтобы помочь Гримли подняться.

— Простите, мой друг, — извинился он, возвращая ему шпагу. — Просто я не выношу, когда на меня нападают.

Гримли попробовал улыбнуться, понял, что это у него не получится, и учтиво поклонился:

— Для меня большая честь быть поверженным графом Сандалом. Я вам еще нужен, милорд, или я могу заняться делом, которое мы только что обсудили? — добавил он, обращаясь к хозяину.

— Да, займись делом. Мы закончим наш разговор позже. Гримли еще раз поклонился обоим и вышел.

— Если я помешал, то могу зайти в другое время, — предложил Криспин, но Лоуренс отрицательно покачал головой:

— Ничего особенно важного. Проходи и рассказывай. Впрочем, дай-ка я попробую догадаться. Она изящна и хрупка, с такими светлыми волосами, что они кажутся серебристыми, и с круглыми грудями, как два спелых апельсина. — Лоуренс великолепно описал тот тип женщин, из-за которых они соперничали, пока не подружились двадцать два года назад.

Они познакомились десятилетними мальчишками и, несмотря на разное происхождение — Лоуренс был из невероятно бедной семьи, а Криспин из невероятно богатой, — выросли вместе, и их связывали такие близкие отношения, что кузены Криспина им завидовали. Криспин до сих пор помнил тот день, когда они встретились. Он стоял на пристани Сандал-Холла и смотрел на бурые пенящиеся волны Темзы, размышляя, не броситься ли в воду и не возвратиться ли вплавь в Венецию. В противном случае ему предстояло вернуться в дом и провести еще две долгие, мучительные недели у тетушек. Он уже сделал выбор в пользу побега, решив, что водяная могила все же лучше, нежели еще одна лекция о том, как подобает себя вести джентльмену, как вдруг услышал крик и совсем рядом увидел голову, колыхавшуюся на волнах. Через секунду голова исчезла, и вверх взметнулись две отчаянно размахивающие в воздухе руки. Не раздумывая, Криспин бросился вперед, ухватился за руки утопающего и втянул его на ступени пристани.

Им оказался мальчик примерно его возраста, который, едва откашлявшись от воды, строго спросил:

— Зачем ты это сделал?

— Ты тонул. Я спас тебе жизнь, — удивленно ответил Криспин.

— И теперь из-за этого я проиграл три полпенса! — возмутился мальчишка, но, оглядевшись и заметив фасад роскошного дома за спиной своего спасителя, вдруг повеселел и хитро прищурился. — Впрочем, ты можешь компенсировать мою потерю, если дашь мне фунт.

Криспин, которому тетушками было отказано в карманных деньгах из-за того, что он отказывался следовать правилам приличного поедания голубя (его запрещалось пронзать вилкой насквозь и разыгрывать с ним представление на тарелке среди кусочков репы под молчаливое одобрение хорошенькой горничной), заметил, что это Лоуренс его должник.

— Ты мне нравишься, — заявил мальчуган, дрожа от холода. — Ты человек разумный.

В этот момент и был заложен фундамент их дружбы. Криспин научил Лоуренса плавать, а тот, в свою очередь, научил его жить. Криспин нашел в Лоуренсе противоядие тетушкиным поучениям, а Лоуренс видел перед собой образец настоящего джентльмена, каковым всегда мечтал стать. Годы шли, и повар дома Сандалов перестал удивляться тому, что расход баранины, пирога из голубей, жареной свинины и особенно пудинга с кремом, отпускаемых для Криспина, каждое лето удваивался; а камердинер стал воспринимать как должное счета от галантерейщика, где все предметы туалета, заказанные Криспином, значились в двух экземплярах.