— Все это очень интересно и драматично, но ко мне не имеет никакого отношения, — нетерпеливо перебил его Лоуренс. — Ты ничего не сможешь доказать.

— А вот здесь, мой друг, ты ошибаешься. Потому что есть свидетель всех твоих злодеяний. Человек, который присутствовал на каждом акте твоей жестокой пьесы. — Криспин обернулся к Констанции: — Ты, Констанция, и есть этот свидетель.

Лоуренс, с трудом повернув голову, с надеждой и страхом взглянул на нее. Констанция дрожала, по щекам у нее текли слезы.

— Ты видишь, как он на меня смотрит? — крикнула она Криспину. — Если я скажу хоть слово, он убьет меня.

— Тебе нечего бояться. Его угрозы больше ничего не стоят. Я знаю, что он запугивал тебя, заставлял подчиняться его воле. Это правда?

— Да! — всхлипнула Констанция, которая в этот момент раскаяния еще больше походила на ангела. — Да, Криспин. Это правда.

— Констанция, дорогая, неужели ты не понимаешь, что это ловушка? — безнадежно вымолвил Лоуренс. — У него нет никаких доказательств против тебя и меня, если ты сама ничего не скажешь.

— Ты больше не сможешь отравлять мне жизнь, чудовище, — сквозь слезы вымолвила она. — Не заставишь меня покориться твоей воле. Ты говорил, что если я люблю тебя, то должна выполнять твои приказы. Ты притворялся, что испытываешь мою любовь и верность. Ты пытался сделать из меня преступницу, такую, как ты сам. Но у тебя ничего не вышло. О, Криспин, ты не можешь представить себе, в каком страхе я жила. Ты прав, это он убил Милтона.

— Боже мой! — Крик Лоуренса, казалось, раздался из самого его нутра. — Боже мой, а ты, оказывается, еще и лжесвидетельница!

— Прекрати, Лоуренс! — воскликнула Констанция, поднимаясь и подходя к мужчинам. — Ты слишком долго издевался надо мной. Я больше тебе не подчиняюсь. Это ты убил Милтона. А потом еще рассказывал мне, как это произошло. Как ты крюком зацепил ногу коня, спрятавшись в проулке, как смеялся в лицо истекающему кровью Милтону, когда он, умирая, прошептал, что любит меня. — Констанция дрожала, сжимая кулаки.

Она обратилась к Криспину:

— Насчет всего остального ты тоже прав. Он убил этих людей, потому что боялся шантажа. Перед тем как нанести смертельный удар, он признавался каждому из них в своих преступлениях и наблюдал за их реакцией. Я понимала, что, если не стану помогать ему, та же участь постигнет и меня. Он наложил на меня свои грязные руки, Криспин. Заставлял называть его милордом. Он использовал мое тело.

Мое тело. — Ее била крупная дрожь. — Я ненавидела его. Я говорила ему о том, что ненавижу его, что мечтаю видеть его мертвым, а он распалялся все сильнее, хотел меня все больше… — Она отвернулась.

Лоуренс побледнел как полотно, но не прерывал Констанцию.

— Я убью тебя за это, мерзавец, — сквозь стиснутые зубы процедил Криспин. — Твоя смерть будет такой же мучительной, какой ты сделал жизнь этой женщины.

— Подожди, Криспин, — вмешалась Констанция. — Дело не только во мне. Он подкупил твоих слуг, чтобы следить за тобой и Софи, чтобы вредить вам. Он заставил меня рассказать о нас Софи, чтобы она поверила в то, что ты говорил мне те же слова, что и ей, чтобы она возненавидела тебя. Ты не представляешь, какое это чудовище… — Она разрыдалась.

— Это правда? — спросил Криспин у Лоуренса.

— Констанция, — вымолвил тот шепотом, как человек, смертельно пораженный в грудь шпагой. — Констанция, как ты можешь? — Взгляд его невидящих глаз был устремлен туда, где, утирая слезы, стояла она. Криспин тоже повернулся к ней.

— Констанция, — сказал он, — ты достаточно натерпелась за сегодняшний день. Я не хочу, чтобы ты видела, что случится сейчас. Ты должна уйти. Ты уйдешь, если я пообещаю, что он никогда больше не причинит тебе зла?

— Я так боюсь, Криспин. — Ее ангельский взгляд остановился на нем.

— Не бойся. Выйди и подожди меня. Я скоро приду. Сразу, как только покончу с ним.

Констанция съежилась, проходя мимо них к двери. Прижимаясь к противоположной стене, она выскользнула наружу, закрыла за собой дверь и бросилась бежать через склад.

Как только за ней захлопнулась входная дверь, Криспин убрал кочергу от горла Лоуренса, но тот даже не шевельнулся.

— Прости, — первым нарушил надолго воцарившееся молчание Криспин. — Но у меня не было другого способа показать тебе, какова Констанция на самом деле. Я пытался предостеречь тебя, но ты отказывался меня слушать.

— Я сам во всем виноват. — Лоуренс тяжело вздохнул. — Я же не поверил тебе, когда ты сказал, что она фальшивомонетчица. Не поверил, что она способна на убийство, что не любит, а лишь использует меня и готова предать при первой возможности. Если помнишь, я даже хотел убить тебя за такие слова о ней.

Криспин кивнул и потер то место на шее, куда во время их разговора о Констанции едва не вонзился кинжал Лоуренса. Тогда они и договорились разыграть эту сцену.

— Когда ты предложил устроить этот спектакль, я согласился без колебаний, потому что верил в ее любовь, — покачав головой при мысли о собственной наивности, сказал Лоуренс. — Я понимаю, что другого способа убедить меня не существовало. Это было невозможно. Она так прекрасна. Я считал ее совершенством. — Его голос дрогнул. — Господи, Криспин, я так любил ее!

— Я знаю. — Криспин обнял друга за плечи. — Она действительно очаровательна.

— Как я мог быть таким идиотом? — взвыл Лоуренс. — Сначала мне были нужны ее благородная кровь и титул, и я думал, что она нужна мне потому, что когда-то принадлежала тебе. Но потом все изменилось. Я готов был сделать для нее все, что угодно. Все. Я готов был оставить Лондон и бежать с ней куда глаза глядят. Она сказала, что выйдет за меня замуж сегодня же, если я помогу ей сжечь этот склад и избавиться от памяти о прошлом, чтобы вместе начать новую жизнь. Она сказала, что хочет выйти замуж во Франции, и велела заготовить для нас паспорта. Я никогда не подозревал о том, чем она занимается. Я понятия не имел о фальшивых деньгах, обо всем этом. — Он обвел рукой комнату. — Я не догадывался о том, что такое вообще может быть. Но я должен был спросить ее. Я должен был выяснить, почему она так держится за меня, зачем я ей нужен. — Он закрыл глаза и стиснул зубы. — Ради ее любви я готов был бросить все. А она просто использовала меня.

Они сели на край чана с известью. Криспин постарался утешить друга как мог:

— Ты не первый и не последний, кого обманула женщина.

— Очень мило с твоей стороны, что ты это заметил, но кто еще позволил бы довести себя до такой степени саморазрушения? Ты слышал, сколько ненависти было в ее голосе, когда она обращалась ко мне? Неподдельной ненависти! Она ненавидела меня все это время. И когда обещала выйти за меня замуж, и когда собиралась взвалить на меня вину за убийства и за операцию с фальшивыми деньгами, и когда как-то иначе использовала меня. А я ничего не подозревал. — Он потер кулаками глаза. — Я любил ее все сильнее и все больше доверял ей.

Он помолчал, а потом добавил, все еще не отрывая кулаков от глаз:

— А ты здорово владеешь кочергой. Если бы я не был готов к нападению заранее, то моя жизнь была бы под угрозой.

— Только угроза исходила не от меня, а от Констанции.

— Значит, все, что ты говорил, правда? — взглянул на него Лоуренс.

— Да, только твое имя в этой истории надо заменить на имя Констанции, — кивнул Криспин.

— Но как ты догадался, что это она, а не я? То, что ты рассказал вполне логично.

— То, что Ричарда Тоттла убили в твоем клубе, убедило меня в твоей невиновности. Я понимал, что даже если ты захотел бы убить человека из-за любви или по какой-нибудь другой причине, то не стал бы этого делать в своем клубе. Честно говоря, шантаж немного спутал мне карты.

— Мне тоже, — признался Лоуренс. — После того как ты пришел ко мне и рассказал про горящие стены, у меня с Гримли состоялся серьезный разговор. Помниться, как-то за обедом несколько лет назад мы придумали гениальную схему шантажа, но я тут же отказался от нее, потому что шантаж — дело грязное и недостойное. Гримли не обладал столь высокими нравственными представлениями и решил применить мою схему на практике, дойдя до того, что стал шантажировать Констанцию.