Инженер отошел от окна, сел и откинулся на спинку кресла, широко уперев в край стола руки.

— Позвольте обеспокоить? — в дверь просунулась косматая голова.

— Входите, господа.

Старший бородач пропустил младшего, плотно прикрыл дверь и, повернувшись от нее, широко и весело улыбнулся: «Хороши, а?» Был он крутолоб, с крупным носом; под густыми, вразлет, бровями хитрые, в прищуре, глаза; пышные усы сплелись с пышной, в проседи, бородой, закрывавшей полгруди.

Леонид Борисович быстро встал, подошел к нему и молча крепко обнял. Не удержался — дернул за бороду. Потом обнял и молодого. И громко, так, что Зиночка вполне могла услышать, проговорил:

— Прошу, господа. Так какие у вас заботы?

И, выглянув в приемную, попросил:

— Не соблаговолите ли распорядиться, чтобы подали чаю, сударыня?

Потом снова с интересом оглядел посетителей:

— Артисты! По глазам только и узнать. Как величать-то на сей раз?

— Меня-с? Дормидонтом Онуфриевичем, ваше благородие. А его-с — Тиграном Самвеловичем.

— Нельзя бы полегче? — улыбнулся инженер. — Язык в штопор превратится. Ладно, Феликс, выкладывай.

— Погоди. Ты был у Ивана Ивановича? Как он? В Лондоне ему пришлось без сна и отдыха...

— Да, выглядит неважно. Однако условия там превосходные: солнце, море, сосны. Думаю, скоро восстановит силы.

— Что говорил об этом? — Феликс кивнул на окно — туда, в сторону Дворцовой площади.

Леонид Борисович кратко пересказал разговор с Ильичем.

— Да, промедления не последовало. — Феликс взял со стола «Биржевку», развернул, прочитал:

— «Мы, милостию пушек и нагаек, Николай последний, убийца и насильник всероссийский, палач польский, клятвопреступник финляндский и прочая, и прочая, и прочая преступления совершивший, объявляем всем нашим маловерным подданным...»

Голос его звучал торжественно. Инженер не удержался, рассмеялся:

— Самая пора для шуток!

— Ничего, Никитич, — сразу посуровев, проговорил Феликс и отшвырнул газету. — Всякое мы видели. Однако на Руси не все караси, есть и ерши. Еще поглядим, кто кому первый могилку выкопает.

— А вы с чем пожаловали? — поторопил его Леонид Борисович.

— Докладывай, Семен, — кивнул Феликс своему спутнику.

Аккуратно подстриженная темно-русая борода старила молодое бледное лицо Семена, делала его простоватым. И впрямь подрядчик, сколачивающий на бирже артели землекопов. Но инженер сейчас пристально вглядывался в его глаза, и Семен под этим взглядом невольно опустил голову.

— Что случилось?

— Пустяки, о чем говорить? — парень сделал досадливое движение левой рукой, и Леонид Борисович увидел, что два пальца на ней неестественно выпрямлены.

— Что случилось? — сердито переспросил он.

— Э-а, о чем говорить? — потряс рукой юноша. Голос у него был с хрипотцой, как у заядлого курильщика. — Ну, понимаешь, капсула взорвалась, туда-сюда немножко попало. Совсем мало, чего волнуешься?

Инженер отклонился вправо:

— Видишь меня?

— Конечно! — воскликнул Семен. Но тут же признался: — Мало... Ну, немножко плохо вижу.

— Что ты еще выкинул?

— Честное слово, ничего. Просто взорвалась, понимаешь?

— Как это — «просто взорвалась»?

Он хотел было сказать: «Осторожней надо, не с хлопушками дело имеешь!» — но лишь досадливо потер переносье: бесполезно говорить прописные истины тому, кто уверовал, что на семь дней раньше черта родился. А Семен — этот уверовал.

— Ладно, выкладывайте, что задумали?

Из приемной донесся легкий шум. Дверь приоткрылась. Вошла горничная с подносом.

— Не откажетесь, господа? — пригласил к чайному столику инженер. — Или что покрепче желаете?

— Жарковато для крепенького и рановато! — хохотнул старший. — А чайку, коли изволите!

Он потер руки.

Горничная разлила по стаканам густой пахучий чай. Вышла. Леонид Борисович глянул на часы, кивнул: «Приступайте».

Семен нагнулся к нему через столик, понизил голос:

— Главпочтамт в Тифлисе получает много денег для банка наместничества. Верный человек сказал. Очень много денег.

— Ну и что?

Парень даже привстал со стула:

— Не нужны?

— Вы не учитываете всех факторов, — сказал Леонид Борисович.

— Не учитываем? — мрачно переспросил Феликс. — Лады... А они, — он кивнул на окно, — они учитывают?

— Поймите: наша главная задача — организовать отступление. Без паники, но — отступление. Действия же боевых групп в нынешних условиях могут лишь внести дезорганизацию в наши ряды. Поймите: они могут породить у пролетариата иллюзию, что борьбу с царизмом можно успешно вести и так — отдельными наскоками. Да, Ильич так и сказал: организованно отступить — во имя будущего наступления.

— Нет! Нужно нанести сильный удар, чтобы доказать: партия жива! Не уснула! — воскликнул Семен.

— Во-первых, потише, — заставил его сесть Феликс. — Во-вторых, не кипятись. Никитич прав. Да, наши главные задачи, задачи боевиков — учить партийцев и пролетариат методам борьбы во время вооруженного восстания, готовить кадры, технику, запасать оружие. Так мы и говорили на нашей военно-боевой конференции. Но... — теперь он уже обращался к Леониду Борисовичу. — Но конкретная операция — совсем иное дело. Волк сбросил овечью шкуру и разинул пасть. А мы будем ждать, пока он нас слопает? Нет! — рубанул он ладонью. — Цели наши неизменны, а тактику мы всегда умели приспосабливать к обстоятельствам.

Феликс шумно отхлебнул чай, выпил стакан не отрываясь, до дна, снова налил, подул, остужая.

— Что сейчас, да, да, при отступлении, нам особенно нужно? — он поднял широкопалую пятерню. — Пропагандистская литература нужна? Больше, чем прежде. Значит, транспорты из-за границы, — он загнул большой палец. — Новые типографии на местах, — он загнул указательный. — А спасать товарищей из тюрем, с этапов, с каторги? А поездки нелегалов? А помощь местным комитетам? А оружие? Для подготовки нового наступления, о котором говорит Ильич! — Он сжал кулак: — Вот для чего нам нужны деньги. У тебя они есть?

«Да, деньги нужны как никогда, а касса партии пуста...» В душе Леонид Борисович понимал: Феликс прав.

— Рассказывайте, что и как, — после паузы сказал он. — Но учтите: без согласия товарищей я «добро» не дам.

Феликс с видом победителя погладил бороду. Сказал Семену:

— Докладывай, динамитный генерал!

Семен открыл футляр, вынул один из рулонов, развернул. На листе был вычерчен тушью план Охты пунктирными линиями обозначены трассы электрокабельной сети. А поверх тонким карандашом нанесены кружочки и значки.

— Вот это, — парень повел пальцем по карандашному кругу на бумаге, — Эриванская площадь. Как обычно, деньги поедут утром, отсюда — сюда, с Лорис-Меликовской на Сололакскую...

— Не торопись, — остановил его инженер. — Как их повезут?

— Обычно: впереди казаки, потом фаэтон, позади еще казаки. И по бокам тоже, наверно.

— Насколько я помню, — разглядывая схему, сказал инженер, — на Эриванской площади находятся штаб военного округа, полицейский участок, городская управа. А рядом с площадью дворец наместника?

— Молодец, хорошо знаешь!

— Значит, в этом районе будут еще и обычные казачьи патрули и полицейские наряды?

— Какая разница? Бомб у нас на всех хватит, я тебя уверяю. Да они не успеют и глазом моргнуть!

— Так ты считаешь? Может быть, у них вместо винтовок палки? — Леонид Борисович сердито посмотрел на юношу. Тот счел за лучшее промолчать. — Ладно, рассказывай дальше. Где вы хотите нанести удар?

— Вот здесь. На повороте с площади на Сололакскую. Охрана проедет за угол, а деньги — еще здесь. Мы и возьмем их.

— Как?

— Сам знаешь, обычно: бросим бомбы, трам-тарарам, дым-огонь!

— Откуда бросите? На какое расстояние? Сами от осколков не пострадаете? Что будет потом? — со злостью начал забрасывать вопросами инженер.

— Ну что ты как тигр? Не сердись. Много сердишься — быстро старым станешь. «Откуда куда?» Как я могу сейчас сказать? На месте посмотрю.