Владимир Ильич отправился по ледяному полю пешком. Его сопровождали финские товарищи, члены «партии активного сопротивления царизму», тайно переправлявшие за рубеж многих русских революционеров. Переход по льду пролива Эрфьерден, путешествие до Стокгольма, а оттуда и до Женевы — все прошло благополучно. Правда, Надежда Константиновна, когда Феликс недавно побывал у них, рассказала, что, как признался ей Владимир Ильич, во время путешествия по льду он провалился в полынью и чуть было не утонул. А потом они уже оба по дороге, в Берлине тяжело отравились и приехали в Женеву совсем больными.

Сейчас все вошло в норму. Ильич здесь, недалеко, в безопасности. Во время их встречи в новом пристанище — доме 17 на рю де-Де-Пон — Литвинов рассказал о намеченном плане размена билетов и получил «добро». Ленин уже был в курсе всех дел и забот, какими жила политическая эмиграция, прежде всего — большевистские секции, знал о Камо.

И теперь, закончив свой немой монолог, Феликс лишь уверенно повторил:

— Все будет хорошо, сынок.

Уверенный его тон подействовал на студента успокаивающе.

— Знаете вы или нет: тут приехал один инженер из Питера, предлагает интересную работу, — Путко приготовился рассказать во всех подробностях об идее технического бюро.

— И большие деньги? — перебил его Литвинов. — Я уже слышал об этом от Виктора и других товарищей. Весьма заманчиво, я бы сказал: чересчур.

— Не надо было связываться? — удивился Антон.

— Нет, почему же... — неопределенно повертел рукой Феликс. — Только уж очень заманчиво. И точно ориентировано.

— Вы хотите сказать, что... — начинает Путко и замолкает, пораженный догадкой.

— Все может быть...

— Что же нам делать?

— Переговоры продолжайте, обещайте, даже можете приступать к делу. Только ничего не болтайте о себе и других. А мы тем часом проверим в Питере, что это за представитель «Гелиоса». Вполне возможно, что дуем на воду, — усмехается Феликс. Достает из внутреннего кармана конверт. — Завтра утром поезжай в Мюнхен. В отеле «Шварц адлер» разыщешь Ольгу и передашь ей вот это. И сразу же вернешься в Париж. Здесь шесть пятисотрублевок. Припрячь хорошенько.

— Отдать, и все? — Антон разочарован.

— Каждый делает свое дело.

Путко огорчен и в то же время обрадован предстоящей встречей в Мюнхене. Ему не терпится:

— Я мог бы выехать хоть сейчас, ночным экспрессом...

— Еще лучше. Вот тебе деньги на расходы.

Студент отстраняется:

— Не надо! У меня еще есть.

— Бери, бери. Что-то ты тощаешь, смотри мне! — полушутливо-полусерьезно говорит Феликс. — Не бойся, спрошу отчет за каждый пфенниг. Ну, до встречи! Завтра я уеду деньков на пять, а когда вернусь — увидимся.

Антон придерживает его руку:

— Если вы к Леониду Борисовичу, передайте ему привет.

— Когда увижу, обязательно передам.

Юноша все еще не отпускает его руку:

— И если сможете, передайте Камо...

— Эх, сам бы хотел хоть разок на него глянуть... — с неожиданной для Антона теплотой в голосе говорит Феликс. — Нет, я сейчас совсем в другие края... А ты готовься: вернусь — возьмемся за дело, с которым не успел управиться он. Ну, счастливого пути — и привет Ольге!

Дома, заперев дверь на задвижку и занавесив окно, хотя надобности в этом и не было — его мансарда возносилась над всеми ближними крышами, Антон достал конверт и вынул из него вдвое сложенные банковские билеты. Вот они, знаменитые пятисотки! Купюры такого достоинства ему не приходилось держать никогда в жизни. Одна бумажка — годовое жалованье учителя...

Он поднес ее ближе к лампе. Большая, в половину вертикально сложенного писчего листа, плотная и хрусткая. С одной стороны — серая, с изображением Петра I в медальоне. Царь грозен: глаза навыкате, встопорщенные усы над скобой надменно сжатых губ. Волосы ниспадают на плечи...

Антон переворачивает билет. С обратной стороны он зеленовато-розовых тонов. На белом обрезе — серия и номер, а по центру вязью:

Справа на билете — витиеватый вензель Николая II. Путко смотрит бумажку на свет. По всему полю шахматной клеткой водяными знаками та же цифра 500, а слева на белом срезе проступает изображение Петра.

«Что, самодержцы всея Руси, думалось ли вам, на какие цели пойдут эти деньги с вашими ликами?» — думает Антон, складывает билеты и поглубже упрятывает конверт в карман.

...В полдень он уже шел по Мюнхену. Столица черного баварского пива готовилась к какому-то празднику. Дома были увешаны флагами, по улицам маршировали оркестры со штандартами цехов кожевенников и гончаров. Солнце светило не по-зимнему ярко, было весело, как в рождественские каникулы.

И Ольга встретила Антона радостно, как старого друга. Ему было хорошо, только досадно, что около женщины вились два парня, примерно его возраста, чернявые, представившиеся студентами из Цюриха, с какими-то совершенно невыговариваемыми восточными фамилиями. Ольга была с ними так же доброжелательна и улыбчива, как с Путко.

Всей компанией они побродили по улицам, послушали на площади соперничающие цеховые оркестры, в старинном подвальчике отведали густого пива из тяжелых кружек с крышками. Потом студенты ушли, и они остались вдвоем.

Антон достал конверт. Ольга молча приняла его и спрятала в сумочку. Он понял, что она знает о конверте.

Юноша сидел рядом с ней и чувствовал, как все громче стучит его сердце и идет кругом голова. Эта женщина как-то странно вошла в его жизнь и заняла в ней свое место — неподвластно ему и, наверно, без всякого желания с ее стороны. А может быть, Ольга не только доброжелательно-вежлива? Таким ласковым вниманием светятся ее глаза. А как же тот, ее муж? Антон не испытывает никаких угрызений, хотя Феликс разрушил его первое впечатление об этом сутулом архивариусе со скрипучим голосом и пенсне на переносье. Какое ему дело до архивариуса! Неужели с Мининым ее связывает большее, чем с ним? Разве могла у них быть такая ночь, как тогда, на ярославской улице, и такое путешествие но Волге?.. Дав волю воспоминаниям, он вдруг подумал, что в те недолгие дни он был счастлив, действительно счастлив. А сейчас, в этом погребке с черными сводами, за черным дубовым столом, у оконца, принимающего сияние дня, разве он не счастлив?..

Он повернулся и поймал ее взгляд:

— Оля!

Смех ушел из уголков ее губ, хотя зеленые глаза были еще веселы:

— Не надо, Антон.

— Почему?

— Не надо, и все.

Она дотронулась до его руки:

— Мы с тобой друзья?

Антону обидно до слез.

— Конечно, Оля. Я просто рад, что ты есть. Я всегда буду твоим другом. Всю жизнь.

Договорить до конца эту фразу ему стоит немалых усилий.

— А теперь мне уже пора. Через час поезд на Париж. Феликс сказал, чтобы я сразу же возвращался. А ты долго пробудешь здесь?

Она бросает взгляд на сумочку:

— Послезавтра назад. Приезжай к нам в Женеву на каникулы.

Ее слова оставляют лазейку для надежды.

— Хорошо, Оля, я приеду, — говорит он и добавляет: — Надо посмотреть, что есть в вашей библиотеке. Приеду!

Утром поезд втягивается под стеклянный свод Орлеанского вокзала.

На площади, зажатой домами, суета будничного парижского дня. С кипами газет бегут мальчишки, выкрикивая сенсации очередных выпусков. Антон не вслушивается. Просто выхватывает у разносчика подвернувшуюся «Пти паризьен». Привычно встряхивает, расправляя листы. И вдруг с первой страницы ему бросается в глаза заголовок: «АРЕСТ РУССКОГО АНАРХИСТА».