— Да, сэр. Рад слышать вас. — Из–за помех голос Джосса казался механическим, лишенным человеческого тепла. — Как себя чувствуете? Как с погодой, где находитесь?

— Дела идут! — ответил я. — Холод лютый, минус семьдесят. Удалились от тебя примерно на сто двадцать миль. Джосс, это же чудо! Как тебе удалось починить рацию?

— Я ее не чинил, — ответил он бесстрастно. После некоторой паузы радист продолжал:

— С вами желает поговорить капитан Хиллкрест, сэр.

— Капитан Хиллкрест! Какой еще к черту капитан Хиллкрест?.. — Я умолк на полуслове. Но не от удивления, хотя и был поражен тем, что Хиллкрест, который, по моим расчетам, должен был находиться почти в двухстах пятидесяти милях севернее станции, сейчас сидит рядом с Джоссом, а оттого, что перехватил взгляд Джекстроу. В следующее мгновение я и сам сообразил, что в нашей ситуации не следует открывать всех карт. — Не теряй со мной связи, торопливо проговорил я. — Через две–три минуты снова свяжусь с тобой.

Рация была установлена позади трактора, поэтому те, кто находился в кузове, слышали каждое наше слово. В эту минуту полог раздвинулся, из вездехода выглянули Корадзини и Зейгеро. Не обращая на них внимания и не заботясь о том, чтобы пощадить чью–то гордость, я взял рацию и генератор и вместе с Джекстроу, отвязавшим антенну, пошагал прочь. Ярдах в двухстах мы остановились. При свете луны путешественники видели нас, но слышать не слышали.

Мы снова установили рацию, и я принялся выстукивать позывные. Но на сей раз у меня ничего не вышло: окоченевшие от холода пальцы отказывались повиноваться. К счастью, мои друзья догадались, в чем дело. Едва я нажал на выключатель, послышался спокойный, уверенный, обнадеживающий голос Хиллкреста:

— Вот это сюрприз! Рад слышать вас, доктор Мейсон. Судя по тому, что сообщил мне Джосс, и по этой задержке, вы в достаточной мере удалились от трактора. При температуре минус семьдесят вам не очень–то улыбается торчать на холоде. Говорить буду сам. Долго не задержу. Вы меня слышите?

— Слышу отчетливо. Какого дьявола… Прошу прощения, продолжайте.

— Спасибо. В понедельник пополудни из передач британского и американского радио мы узнали об исчезновении авиалайнера. Во вторник утром, то есть вчера, у нас был сеанс связи с базой в Уплавнике. По их словам, хотя официально об этом не сообщалось, правительства США и Великобритании убеждены, что самолет не утонул, а приземлился. Где–нибудь в Гренландии или на Баффиновой Земле. Почему они в этом убеждены, не имею представления. Во всяком случае, предпринята крупнейшая со времен войны спасательная операция. В ней участвуют корабли и авиация. Привлечены к участию в поисках иностранные торговые суда. К побережью Гренландии, главным образом западному, направляются американские, британские, французские и канадские траулеры. Подходы к восточному побережью скованы льдом. Дюжина американских бомбардировщиков, базирующихся на Туле и в Сенре Стремфьорде, уже совершают разведывательные полеты. За дело взялись корабли американской береговой охраны. Отряд канадских эсминцев, действовавший в центральной части Атлантики, на всех парах мчится к южному входу в пролив Дезиса. Правда, попадут они туда не раньше чем через полтора суток. Кроме того, британский авианосец в сопровождении двух эскадренных миноносцев успел обогнуть мыс Фэрвель. Не знаю, удастся ли им пробиться на север. Ведь море Баффина замерзло. Но пролив Девиса свободен ото льда до острова Диско, а может, и до Свартенхука. В поисках авиалайнера приказано включиться персоналу всех геофизических станций, действующих в Гренландии. Потому мы и вернулись в лагерь, чтобы запастись горючим.

Не выдержав этой болтовни, я переключил рацию на «передачу».

— Из–за чего сыр–бор разгорелся? Можно подумать, что на борту самолета находился американский президент и половина членов королевской семьи Великобритании. Почему нет вестей из Уплавника?

Короткая пауза, затем вновь послышался голос Хиллкреста:

— В течение последних суток мы не могли наладить связь с базой. Сию же минуту свяжемся с ними, сообщим, что пропавший самолет обнаружен и что вы направляетесь к побережью. Есть какие–нибудь новости?

— Никаких. Хотя нет. Оказалось, что у одного из пассажиров — его фамилия Малер — запущенная форма сахарного диабета. Состояние его тяжелое. Радируйте в Уплавник, пусть достанут инсулин. В Готхаабе он наверняка имеется.

— Понял, — затрещало в микрофоне. Затем возникла долгая пауза, слышны были обрывки слов. Наконец капитан заговорил вновь:

— Предлагаю двигаться нам навстречу. У нас достаточный запас горючего, много продуктов. Если нас будет восемь вместо двоих, то опасаться преступников нечего. Мы уже прошли сорок миль… — Взглянув на Джекстроу, я заметил в углах его глаз «гусиные лапки» — верный признак удивления и радости. Те же самые чувства охватили и меня самого. — Мы от вас на расстоянии каких–то восьмидесяти миль. Часов через пять–шесть могли бы встретиться.

Словно камень свалился у меня с души. Я воспрянул духом. Лучшей новости и желать было нельзя. Наконец–то все наши беды позади… Но в следующую минуту чувство облегчения и душевный подъем сменились унынием. Меня словно обдало ледяной водой: Джекстроу отрицательно помотал головой. Напрасно я решил, что бедам нашим настал конец.

— Ничего не выйдет, — ответил я Хиллкресту. — Это было бы роковой ошибкой. Как только мы повернем назад, преступники снова примутся за свои черные дела. Даже если мы этого не сделаем, то, зная, что у нас с вами был сеанс связи, они пойдут ва–банк. Нам нужно продолжать путь. Догоняйте нас как можно быстрее. — После короткой паузы я продолжал:

— Объясните руководству базы, что нам чрезвычайно важно знать, почему проявляется такой интерес к разбившемуся самолету. Речь идет о жизни и смерти людей. Пусть найдут список пассажиров и выяснят, не фальшивый ли он. Это категорическое требование, капитан Хиллкрест. Не принимайте никаких отговорок. Мы должны знать.

Сеанс связи продолжался еще с минуту, хотя все было уже сказано. Кроме того, даже в те непродолжительные отрезки времени, в течение которых лицо мое оставалось незащищенным снежной маской, шевелить на лютом морозе потрескавшимися, кровоточащими губами было сущей мукой. Я не говорил, мямлил. Поэтому, условившись, что следующий сеанс связи состоится в восемь вечера, и сверив часы, я закончил передачу.

Обитатели вездехода сгорали от любопытства. Но прошло целых три минуты (за это время кровообращение в наших озябших руках и ногах восстановилось, судя по пронзительной боли в конечностях), прежде чем кто–либо осмелился открыть рот. Само собой, первым вопрос задал сенатор. Куда подевались его апломб и румянец! Бледные щеки, заросшие седой щетиной, еще больше обвисли.

Поскольку он заговорил первым, я решил: Брустер уверен, что его не относят к числу явно подозреваемых. В конечном счете он был прав.

— Ну так как, связались со своими друзьями, доктор Мейсон? То есть с полевой партией? — неуверенным голосом спросил сенатор Брустер.

— Да, — кивнул я. — Джоссу, то есть мистеру Лондону, после тридцати часов работы удалось–таки отремонтировать рацию. Он сумел связаться с капитаном Хиллкрестом, начальником полевой партии, и наладил релейную связь с нами. — Что такое «релейная связь» я и сам не знал, но термин показался мне вполне наукообразным. — Как только он соберет все, что надо для похода, капитан двинет вдогонку за нами.

— А это верное решение? — с надеждой в голосе произнес сенатор. — Хочу сказать, сколько времени…

— Красивый жест, не более, — оборвал я его. — Он находится, самое малое, в двухстах пятидесяти восьми милях от нас. Скорость его трактора немногим больше нашей. — В действительности он был в три раза быстроходней нашего «Ситроена». — Догонит нас не раньше, чем через пять–шесть суток.

Угрюмо кивнув головой, Брустер не произнес больше ни слова. Вид у государственного мужа был подавленный, но, похоже, он мне поверил. Кто же из пассажиров не поверил мне, кто из них понимал, что я лгу? Ведь все запасные конденсаторы и лампы разбиты вдребезги, и починить рацию конечно же невозможно.