Любопытно, кому же стало известно, что я изучал статью об аконитине?

Оставаться в своей каюте на ночь одному мне вдруг расхотелось.

Эксцентричный миллионер, переоборудовавший «Морнинг роуз», терпеть не мог запоров на дверях жилых помещений. Возможно, то было своего рода фобией, а может быть, он полагал (кстати, небезосновательно), что многие часто погибают из–за того, что им не удается выбраться из закрытой на замок каюты.

Как бы там ни было, запереться изнутри невозможно, на двери не имелось даже щеколды.

И я решил отправиться в кают–компанию, вспомнив, что там в углу стоит очень уютная кушетка. На ней можно устроиться на ночь и, главное, защититься от нападения со спины. В ящиках под кушеткой хранилась целая кипа мохнатых пледов — наследство от прежнего владельца, как и двери без замков. Но самое замечательное: помещение ярко освещено, сюда будут приходить люди даже в столь поздний час, тут уж вас никто врасплох не застанет. Правда, это не помешало бы выстрелить в меня через широкое окно кают–компании. Утешением, хотя и слабым, был тот факт, что злоумышленник или злоумышленники до сих пор не прибегали к актам явного насилия; правда, гарантии в том, что они не станут действовать напропалую, никто не мог дать.

И тут я вспомнил, что пленарная сессия правления кинокомпании «Олимпиус продакшнз» должна состояться в кают–компании. Когда же она началась? Минут двадцать назад, не больше. Еще столько же, и помещение освободится. Не то чтобы я сомневался в ком–то из четырех членов правления. Просто они могли бы удивиться тому, что я, имея комфортабельную каюту, решил обосноваться на ночь в кают–компании.

Отчасти из соображений долга, отчасти для того, чтобы убить время, я решил навестить Герцога, успокоить его относительно диеты и выяснить, правду ли говорил Сэнди. Дверь в его каюту была третья слева. Вторая справа была открыта настежь. Каюта принадлежала Мэри Стюарт. Она сидела на стуле между столом и койкой, широко открыв глаза и уперев локти в колени.

— Что же это такое? — спросил я. — Всенощное бдение?

— Спать не хочется.

— И дверь настежь. Кто–нибудь должен прийти?

— Надеюсь, что нет. Дверь невозможно закрыть.

— Да, двери здесь не запираются.

— Раньше это не имело значения. Теперь имеет.

— Уж не думаете ли вы, что кто–то проникнет в каюту и прикончит вас во сне? — произнес я таким тоном, словно исключал подобную возможность.

— Не знаю, что и подумать. Но со мной все в порядке.

— Все еще трусите? — покачал я головой. — Как не стыдно! А вот ваша тезка, маленькая Мэри, не боится спать одна.

— Она и не спит одна.

— Неужели? Ах да, я забыл, в какое время мы живем.

— Она с Алленом. В салоне.

— Вот оно что! Почему бы вам не пойти к ним? Если вы ищете безопасности, то безопасно там, где больше народу.

— Не хочу… как это называется… быть третьим лишним.

— Что за чушь! — воскликнул я и пошагал к каюте Герцога.

На щеках его играл румянец, правда чуть заметный, но дело, похоже, шло на поправку. Я спросил, как он сейчас себя чувствует.

— Отвратительно, — отозвался Герцог, потирая желудок.

— Все еще болит?

— Голодный спазм, — ответил он.

— Ночью ничего не ешьте, а завтра — что угодно. Чай и сухари отменяются. Кстати, напрасно вы послали Сэнди грабить кладовку. Хэггерти поймал его на месте преступления.

— Сэнди? В кладовку? — искренне удивился Герцог. — Никуда я его не посылал.

— Но ведь он сказал, что идет на камбуз?

— Ни словом насчет камбуза не обмолвился. Послушайте, док, не надо валить на меня…

— Выходит, я не правильно его понял. Возможно, он хотел сделать вам сюрприз.

— Действительно, я сказал ему, что голоден. Но…

— Да ладно. Все в порядке. Спокойной ночи.

Направляясь к себе, я заметил, что дверь в каюту Мэри Стюарт все еще открыта. При виде меня девушка ничего не сказала. Я тоже промолчал. Придя в каюту, взглянул на часы. Всего пять минут прошло. Оставалось пятнадцать. Как же, буду я ждать столько времени: от усталости у меня подкашивались ноги. Но нельзя же идти в кают–компанию без всякого предлога. Я напряг свой утомленный мозг, и спустя несколько мгновений ответ был готов. Открыв саквояж, я извлек оттуда три самых важных документа — свидетельства о смерти. Повинуясь безотчетному желанию, я посмотрел, сколько еще осталось бланков. Десять. Итого тринадцать. Слава Богу, я не суеверен. Свидетельства и несколько листов гербовой бумаги с роскошной шапкой — прежний владелец ничего не делал наполовину — я положил в портфель.

Открыл дверь пошире и, убедившись, что коридор пуст, вывинтил укрепленную на подволоке лампу. Встряхнув ее, ввинтил снова в патрон, взял портфель, закрыл дверь и направился на мостик.

Проходя по верхней палубе и поднимаясь по трапу, я убедился, что погода не улучшилась. Снег, гонимый ветром почти параллельно поверхности моря, валил так густо, что огонь на топовой мачте мерцал не ярче светлячка. На руле стоял Аллисон. Он чаще поглядывал на экран радара, чем на картушку компаса, что было вполне понятно при такой плохой видимости.

— Не знаете, где капитан хранит судовую роль[9]? У себя в каюте? спросил я.

— Нет, — ответил рулевой, посмотрев через плечо. — В штурманской рубке.

Помолчав, он поинтересовался:

— А зачем вам она, доктор Марлоу? — Вынув из портфеля бланк свидетельства о смерти, я поднес его к лампочке нактоуза. Аллисон сжал губы.

— Верхний ящик слева.

Достав судовую роль, я вписал куда положено фамилию, адрес, возраст, место рождения, вероисповедание, имена близких родственников каждого из трех покойников, положил книгу на место и направился в кают–компанию. Джерран, три других члена правления и Граф, которых я покинул полчаса назад, все еще сидели за круглым столом, разглядывая содержимое карточных скоросшивателей, лежавших перед ними. Кипа папок лежала на столе, несколько валялись на палубе, упав при качке. Посмотрев на меня поверх стакана, Граф произнес:

— Все еще не спите, дружище? Стараетесь для нас? Скоро я потребую вашей кооптации в состав правления.

— Пусть уж сапоги тачает сапожник, — отозвался я, поглядев на Отто Джеррана. — Извините за вторжение, но мне нужно оформить ряд документов. Простите, что помешал вашей беседе…

— У нас нет от вас секретов, — ответил Гуэн. — Мы просто изучаем рабочий сценарий. Все участники съемочной группы и члены экипажа получат завтра по экземпляру. Вам дать один?

— Спасибо. Потом. У меня в каюте вышло из строя освещение, а при спичках писать как–то несподручно.

— Сейчас уходим. — Лицо Отто не утратило землистого оттенка, но разум был способен управлять телом. — Полагаю, нам всем надо как следует выспаться.

— Именно это я и порекомендовал бы вам. Могли бы вы задержаться минут на пять?

— Конечно, если это необходимо.

— Мы обещали представить капитану Имри письменную гарантию, снимающую с него вину в случае новых жертв этой таинственной болезни. Он хочет получить подписанный документ к завтраку. Поскольку вахта капитана в четыре ноль–ноль, то и завтрак его будет ранним. Предлагаю сейчас же и подписать эту бумагу.

Все кивнули в знак согласия. Я сел за ближайший стол и, старательно выводя буквы (а почерк у меня отвратительный) и пытаясь использовать юридические обороты (они у меня получались кошмарными), составил документ, который соответствовал обстоятельствам. Остальные — не то действительно разделяли мое мнение, не то просто устали, чтобы во что–то вникать, во всяком случае, едва взглянув на бумагу, подписались под ней. Среди подписавшихся был и Граф; я не подал и виду, что удивлен этим. Хотя мне и в голову не приходило, что и Граф принадлежит к руководящим кругам. Я считал, что известные кинооператоры (а Тадеуш, несомненно, относился к таковым) всегда независимы и поэтому не могут входить в состав директората. Во всяком случае, открытие это объяснило мне отсутствие должного почтения к Отто со стороны Тадеуша.