— А теперь на покой, — отодвинул свое кресло Гуэн. — Вы тоже идете спать, доктор?

— После того как заполню свидетельства о смерти.

— Обязанность не из приятных. — Гуэн протянул мне папку. — Может быть, это вас развлечет.

Я взял сценарий. Джерран, с видимым усилием поднявшись из–за стола, произнес:

— Я по поводу похорон, доктор Марлоу. По морскому обычаю. Когда они состоятся?

— Этот обряд принято совершать на рассвете. — Отто болезненно поморщился, поэтому я прибавил:

— После того, что вам довелось испытать, мистер Джерран, советую пропустить церемонию. Отдыхайте как можно дольше.

— Вы действительно так считаете? — Я кивнул, страдальческая маска исчезла с лица Джеррана. — Сходите за меня, Джон, хорошо?

— Разумеется, — отозвался Гуэн. — Спокойной ночи, доктор. Спасибо за помощь.

— Да, да, большущее спасибо, — отозвался Отто. Неуверенной походкой все направились к выходу. Я извлек бланки свидетельств и принялся заполнять их.

Затем запечатал их в один конверт и документ, предназначенный для капитана, — в другой, едва не забыв поставить под ним собственную подпись, и понес их в ходовую рубку Аллисону, чтобы тот при смене вахты передал пакеты капитану Имри. Аллисона в рубке не оказалось. Тепло одетый, закутанный почти по самые брови штурман восседал на табурете перед штурвалом, не прикасаясь к нему.

Время от времени штурвал вращался сам по себе — то по часовой, то против часовой стрелки. Реостат освещения был отрегулирован на максимальную мощность. Штурман был бледен, под глазами очерчены темные круги, но на больного похож он не был. Поразительная способность восстанавливать силы.

— Гидрорулевой включен, — объяснил он почти веселым голосом. — И свет как дома в гостиной. К чему ночное зрение при нулевой видимости?

— Вам следует соблюдать постельный режим, — заметил я сухо.

— Я только что из–под одеяла и снова нырну туда. — Штурман Смит еще не поправился окончательно и знает это. — Пришел сюда лишь затем, чтобы уточнить наши координаты и подменить Аллисона, пока тот чашку кофе выпьет. Ко всему рассчитывал встретить вас здесь. В каюте я вас не нашел.

— А зачем я вам понадобился?

— «Отар–Дюпюи», — произнес штурман. — Как вам нравится это название?

— Название отличное. — Смит слез с табурета и направился к буфету, где капитан хранил собственные запасы горячительного. — Но не затем же вы искали меня по всему судну, чтобы угостить бренди.

— Нет. По правде говоря, я размышлял. Правда, мыслитель я оказался аховый, судя по тому, в какой переплет попал. Рассчитывал, вы мне поможете разобраться, — произнес он, протягивая стакан.

— У нас с вами может получиться отличная сыскная бригада, — сказал я.

Смит улыбнулся, но улыбка его тотчас погасла.

— Три мертвеца и четыре полумертвых. Пищевое отравление. Что за отравление?

Как сделал это с Хэггерти, я принялся вешать ему лапшу на уши насчет анаэробов. Но оказалось, Смит — не Хэггерти.

— Чрезвычайно разборчивый яд. Поражает А и убивает его; пропускает Б; поражает, но не убивает В, оставляет в покое Г и так далее. А все ели одно и то же.

— Действие яда непредсказуемо. Во время пикника шесть человек могут съесть один и тот же инфицированный продукт, после чего трое попадут в больницу, а остальные и рези в желудке не почувствуют.

— Понятно, у одних болят животики, у других нет. Но тут совсем другое дело. Речь идет о сильнодействующем яде, вызывающем мучительную и скорую смерть одних и совершенно не действующем на других.

— Я сам нахожу это странным. У вас есть на этот счет какие–то соображения?

— Да. Отравление было преднамеренным.

— Преднамеренным? — Я отхлебнул бренди, соображая, насколько откровенным можно быть со штурманом. Не слишком. Пока, во всяком случае, решил я. — Разумеется, преднамеренным. А как просто это делается. У отравителя есть маленький такой мешочек с ядом. И еще — волшебная палочка. Стоит ею взмахнуть, и он превращается в невидимку, а потом начинает носиться между столами. Щепотку Отто, мне ничего, щепотку вам и Окли, ни одной щепотки Хейсману и Страйкеру, двойная доза Антонио, ни одной для девушек, щепотка Герцогу, по две Моксену, и Скотту и так далее. Своевольный и капризный тип, этот ваш приятель–невидимка. Или вы назовете его разборчивым?

— Не знаю, как я назову его, — серьезно ответил Смит, — зато знаю, как назову вас: неискренним, заметающим следы, уводящим в сторону, не в обиду будь сказано.

— Разумеется.

— Вы не так уж просты. Не станете же вы уверять, будто у вас нет определенного мнения по этому поводу.

— Такое мнение у меня было. Но поскольку я размышлял о случившемся гораздо дольше, чем вы, эти сомнения я отбросил. Ни мотива, ни обстоятельств, ни способа отравления — ничего этого установить невозможно. Разве вы не знаете: когда доктору становится известно о случайном отравлении, он прежде всего подозревает, что отравление это отнюдь не случайно.

— Итак, вы во всем разобрались?

— Насколько это возможно.

— Понятно. — Штурман помолчал, потом прибавил:

— Вам известно, что в радиорубке у нас имеется приемопередатчик, с помощью которого можно связаться практически с любым пунктом в северном полушарии? У меня такое предчувствие, что скоро нам придется его использовать.

— За каким бесом?

— Просить о помощи.

— О помощи?

— Именно. Сами знаете, что это такое. Это то, в чем вы нуждаетесь, попав в беду. Думаю, помощь сейчас нам нужна. А если случатся новые такие же непредвиденные неприятности, без помощи нам каюк.

— Прошу прощения, — ответил я, — но я вас не понимаю. Кроме того, Великобритания довольно далеко от нас.

— Зато атлантические силы НАТО недалеко. Они проводят совместные учения где–то возле мыса Нордкап.

— Вы хорошо информированы, — заметил я.

— А это полезно, когда имеешь дело с лицом, которое, по его словам, вполне устраивает, что три человека на борту судна умерли загадочной смертью. Я уверен, до тех пор, пока не выяснится причина их смерти, нельзя успокаиваться. Признаюсь, я не отличаюсь особой проницательностью, однако не намерен недооценивать те умственные способности, которыми я располагаю.

— Я тоже не намерен. Однако не надо недооценивать и мои способности. Спасибо за угощение, — ответил я и направился к правой двери. Судно раскачивалось вдоль и поперек, содрогаясь всем корпусом, но по–прежнему двигаясь в нордовом направлении, рассекая огромные валы. Только теперь сквозь снежную круговерть нельзя было рассмотреть не то что гребни волн, а даже то, что творится на расстоянии вытянутой руки. Мой взгляд упал на заснеженную палубу крыла мостика, и при тусклом свете, пробивавшемся из рулевой рубки, я заметил чьи–то следы. По тому, насколько они отчетливы, я решил, что всего несколько секунд назад кто–то стоял на крыле мостика и подслушивал наш разговор со штурманом. Но в следующую минуту сообразил, что следы эти оставлены мной самим, а снег не успел их запорошить потому, что их защищал брезентовый обвес. Спать, скорее спать: из–за недосыпания, нервного напряжения последних часов, штормовой погоды и мрачных предчувствий, которыми поделился со мной Смит, у меня начинались галлюцинации. Тут я заметил, что рядом со мной стоит штурман.

— Вижу, вы от меня не отстаете, доктор Марлоу, — проронил он.

— А как же иначе. Может быть, вы считаете меня тем самым невидимым Борджиа, который как тень появляется то здесь, то там со своим ядом?

— Нет, не считаю. Не считаю также, что вы придерживаетесь моего мнения, — прибавил он мрачно. — Но, возможно, когда–нибудь вы об этом пожалеете.

Впоследствии выяснится, что он был прав. Знай я, как сложатся обстоятельства, мне не пришлось бы оставлять Смита на острове Медвежий…

Вернувшись в салон, я устроился на угловом диване и, закинув ноги на соседний стул, без особого интереса принялся читать сценарий, который всучил мне Гуэн. В эту минуту дверь с подветренного борта открылась и вошла Мэри Стюарт. Соломенные волосы ее были запорошены снегом, на плечи накинуто теплое пальто.