— В газете написано, что вышла из строя паровая линия. Что это значит?

— Это труба, что проходит под той лентой, по которой идет белье. Джордж — мистер Станнер — сказал, что это, должно быть, перепад давления в бойлере или что-то вроде того. Там была трещина.

Хантон не мог придумать, что бы еще спросить, и уже хотел уходить, когда она вдруг сказала:

— С этой машиной никогда такого не случалось. А тут — такой взрыв. Потом эта история с миссис Фроули, упокой Господь ее душу. И еще всякое… Один раз платье Эсси попало в машину, и это могло плохо кончиться. Она едва успела его выдернуть. Детали оттуда вылетают. У нашего техника, Герта Димента, с ней много возни. Простыни стали застревать в цилиндрах. Джордж сказал, что мы сыпем слишком много хлорки, но раньше такого все равно не было. Теперь наши боятся на ней работать. Эсси даже сказала, что там внутри до сих пор… кусочки Адели Фроули, и что это святотатство или вроде того. Что на ней какое-то проклятие. Я думаю, это началось, когда Шерри порезала руку в зажиме.

— Шерри? — переспросил Хантон.

— Шерри Уэллет. Очень милая девочка, только после школы. Хорошо работала, но иногда невнимательно. Знаете эту молодежь…

— Она порезала руку?

— Неудивительно. Там есть такие зажимы, которые держат транспортер. Шерри проверяла их, чтобы увеличить нагрузку и, наверное, думала про какого-нибудь парня. Вот и порезала палец, — миссис Джилиэн казалась смущенной, — А после этого стали выпадать детали. Потом Адель… ну, вы знаете. Через неделю. Как будто машина попробовала кровь, и ей понравилось. Не правда ли, у женщин бывают дурацкие мысли, инспектор Хинтон?

— Хантон, — сказал он рассеяно, глядя в стену за ее головой.

По иронии судьбы он встретился с Марком Джексоном в прачечной на полпути между их домами, где полисмен и профессор английского языка часто вели содержательные беседы.

Сейчас они сидели на мягких стульях, пока их вещи крутились за стеклянными окошками стиральных автоматов. «Избранное» Мильтона в бумажной обложке лежало позабытое за спиной Джексона, пока он внимательно слушал рассказ Хантона о миссис Джилиэн.

Когда Хантон закончил, Джексон сказал:

— Я уже спрашивал, веришь ли ты, что в давилке злой дух. Я и тогда шутил только наполовину, а теперь спрашиваю тебя снова.

— Да нет, — сказал Хантон, — Что за ерунда!

Джексон внимательно смотрел на кружащееся белье.

— Живет — не то слово. Скажем по другому — вселился. Существует столько же способов вызывания демонов, сколько и изгнания. Про все это написано у Фрезера в «Золотой ветви», и друиды об этом много знали. Началось все еще в Египте, а может и раньше. Но во всех способах можно найти общие средства. Чаще всего — кровь девственницы, — он взглянул на Хантона, — миссис Джилиэн сказала, что все началось, когда порезалась Шерри Уэллет?

— Да.

— Тебе надо поговорить с ней.

— Я приду к ней, — начал Хантон, усмехнувшись, — и скажу: «Мисс Уэллет, я инспектор полиции, веду дело гладильной машины, в которую вселился дьявол, и хочу узнать, девушка ли вы.» Думаешь, я после этого успею хоть попрощаться с Сандрой и дочкой, прежде чем меня увезут?

— Лучше сделать это сейчас, — сказал Джексон без улыбки, — Я серьезно, Джонни. Эта машина пугает меня, хотя я никогда ее не видел.

— Раз уж ты заговорил об этом, — сказал Хантон, — скажи, как его еще можно вызвать?

Джексон пожал плечами.

— Трудно сразу сказать. В большинстве английских рецептов упоминается земля с кладбища и глаз жабы. В Европе пользовались славной рукой — то ли действительно рукой мертвеца, то ли каким-то наркотиком из тех, что применялись во время шабашей — белладону или ядовитые грибы. Но могли быть и другие.

— И ты думаешь, все эти вещи могли попасть в машину? Господи, Марк, в радиусе пятисот миль не найти и грамма белладоны! Или ты думаешь, кто-то откопал руку дядюшки Фреда и подбросил ее в машину?

— Если семьсот обезьян будут семьсот лет стучать на машинке…

— …То одна из них напечатает строчку Шекспира, — окончил Хантон ворчливо, — Иди к черту. Сегодня твоя очередь забирать белье.

Джордж Станнер лишился руки нелепым образом.

В семь утра в понедельник в прачечной были только Станнер и техник Герб Димент. Они дважды в год смазывали детали давилки до начала работы. Димент на дальнем конце смазывал движок транспортера, думая о том, какой неприятный у машины вид, когда она внезапно включилась.

Он как раз поднял четыре брезентовых ленты, чтобы добраться до мотора, когда они рванулись из его рук, обдирая кожу с пальцев, затягивая внутрь.

Он отчаянным рывком освободился за секунду до того, как ленты затянули его руки в цилиндры.

— Что за черт, Джордж! — крикнул он, — Выруби эту штуку!

Тут он услышал крик Джорджа Станнера.

Это был жуткий, леденящий кровь крик, облетевший всю прачечную, отражаясь от стальных прессов, от пустых глаз сушилок. Станнер глотнул воздух ртом и опять заорал:

— Господи, она меня схватила! Схватила!

В цилиндры пошел пар. Гладильная машина заскрежетала. Казалось, детали и моторы о чем-то шушукались.

Димент кинулся к другому концу.

Первый цилиндр уже покраснел. Димент глухо застонал. Давилка продолжала трястись, гудеть и свистеть.

Сторонний наблюдатель мог сперва решить, что Станнер просто нагнулся над машиной в несколько странной позе. Но потом он заметил бы его побледневшее лицо, выпученные глаза и рот, разинутый в непрерывном крике. Рука исчезла под планкой безопасности; рукав рубашки лопнул и предплечье странно вытянулось.

— Выключи ее! — вопил Станнер. Раздался хруст, когда рука сломалась.

Димент со всех сил надавил на кнопку.

Давилка продолжала гудеть и трястись.

Не веря своим глазам, он нажимал кнопку снова и снова — без толку. Кожа на руке Станнера туго натянулась. Еще немного, и она бы лопнула под давлением;

Станнер продолжал кричать. Димент вспомнил кошмарную картинку в комиксе — человек, раздавленный катком.

— Выключи! — кричал Станнер. Его голова опускалась ниже и ниже, по мере того, как машина подтаскивала его к себе.

Димент повернулся и побежал в бойлерную, крики Станнера раздавались следом. В воздухе висел запах горячей крови.

На левой стене находились три больших серых ящика, содержащих все электрические предохранители прачечной. Димент открыл их и начал, как бешеный, вырывать длинные черные цилиндры, отшвыривая их в сторону. Сначала погасли лампы, потом отключился воздушный компрессор, а потом и бойлер, с тяжелым вздохом умирающего.

Тогда давилка замолчала. Крики Станнера сменились сдавленными стонами.

Взгляд Димента упал на пожарный топор, висящий на щите. Он, всхлипнув, схватил его и побежал обратно. Руку Станнера затянуло почти до плеча. Через несколько секунд плечо оказалось бы за планкой.

— Я не могу, — бормотал Димент, сжимая топор, — Боже мой, Джордж, я не могу, не могу!..

Машина напоминала бойню. Она выплюнула куски рукава, палец. Станнер издал глубокий, захлебывающийся стон, и Димент поднял топор и опустил его в темноте, наступившей в прачечной. Еще раз. Еще.

Станнер свалился без сознания, кровь хлынула из обрубка пониже плеча. Давилка втянула все, что осталось, внутрь… и остановилась.

Рыдая, Димент выдернул из штанов ремень и принялся накладывать жгут.

Хантон говорил по телефону с инспектором Роджером Мартином. Джексон ждал его, играя в мяч с трехлетней Пэтти Хантон.

— Он вырвал все предохранители? — спрашивал Хантон, — И кнопка не сработала, так?.. Когда отключилась машина?.. Так. Ладно. Что?.. Нет, неофициально, — Хантон нахмурился и посмотрел на Джексона. — Вы еще помните тот холодильник, Роджер?.. Да. Я тоже. Всего хорошего.

Он встал и посмотрел на Джексона.

— Надо поговорить с той девушкой, Марк.

У нее было собственное жилье (осторожность, с которой она впустила их после того, как Хантон просигналил, показывала, что она вряд ли останется здесь долго), и она сидела напротив них в аккуратной маленькой комнате.