Джинни много лет не была в Эсембли-рум, не отвечая ни на одно приглашение, так что в конце концов о ней попросту забыли. Сегодняшний бал оказался единственной возможностью расправить крылья и с достоинством появиться в светском обществе Балтимора. Пусть все бизнесмены увидят, что она вполне компетентна, а не какая-нибудь глупая девчонка, и может управлять верфью!

При этой мысли Джинни распрямила плечи, всей душой желая, чтобы вырез был хоть немного поменьше — груди едва не вываливались наружу, и от этого она чувствовала себя крайне неловко.

Отец не услышал от нее ни единого слова протеста. Джинни знала: для того чтобы добиться успеха, она и отец должны вращаться в обществе самых богатых городских торговцев. Необходимо убедить всех и каждого, что клипер, построенный на верфи Пакстонов, — именно то, что должно служить предметом вожделения любого покупателя. Она уже почти слышала, как объясняет все преимущества «Пегаса», описывает сверкающее великолепие испанского красного дерева… Весь последний год ни она, ни отец ни с кем не встречались. Теперь настало время бабочке появиться из кокона и показать миру, что они живы и готовы вести дела. Она едет на бал только затем, чтобы доказать всем, как сведуща в управлении отцовским предприятием.

— Как по-твоему, барон Шерард тоже будет на балу?

В карете было темно, и Джеймс Пакстон позволил себе улыбнуться, зная, что дочь не увидит и не обидится. Она в самом деле неравнодушна к Алеку Каррику, совсем неравнодушна.

— Думаю, он должен показаться. Ему необходимо познакомиться с городским обществом. Лучшей возможности не представится.

— Ты прав, — согласилась Джинни и снова надолго замолчала.

Наемный экипаж доставил их на северо-восточный угол улицы, и Джинни помогла отцу спуститься. Мистер Макэлани, церемониймейстер, встретил их у дверей Эсембли-рум, посетовал на ужасную погоду, заметил, что мистер Пакстон прекрасно выглядит, а мисс Джинни похожа на цветущую розу, и, видя, что прибыли новые гости, пригласил отца и дочь войти.

— Фу! — хмыкнула Джинни, прикрываясь ладошкой. — Он вечно говорит одни и те же комплименты. Помню, три года назад я слышала то же самое.

И, скинув бархатный плащ, вручила его лакею и сделала небольшой пируэт перед отцом, явно ожидая его одобрения. Глаза Джеймса Пакстона едва не вылезли из орбит. Судорожно сглотнув, он прикрыл веки, словно ожидая, что ужасное видение исчезнет, но оно, казалось, навеки запечатлелось в мозгу. О Господи, кто сделал это с его дочерью?! Нужно немедленно увести Джинни, благополучно доставить домой, сорвать с нее эту ужасную хламиду и предать огню. Боже милосердный, белые бархатные банты! И столько, что, если попытаешься пересчитать, закружится голова! Слишком поздно.

— А, мистер Пакстон, добрый вечер! Юджиния, и вы решили приехать! Очень мило с вашей стороны, совершенно восхитительно! Как… э-э-э… интересно вы выглядите! Эти бесконечные ряды белых бантов! Извините меня, пожалуйста, нужно поздороваться с вновь прибывшими.

И с этими словами миссис Лавиния Уорфилд, жена очень богатого и влиятельного Пола Уорфилда, поспешно упорхнула. Джеймс успел заметить злорадное удовольствие в маленьких глазках и сразу же понял — слишком поздно.

О Господи, что же делать?

— Как странно она вела себя, отец, — сказала Джинни, смущенно теребя бант.

— Да, — согласился Джеймс, пытаясь подавить рвущиеся с языка проклятия, и снова вздохнул. По крайней мере таких прекрасных волос, как у Джинни, нет ни у одной из присутствующих здесь дам. Она сумела заплести нетугую косу и уложить ее короной на головке так, что вьющиеся прядки, оставшиеся на свободе, обрамляли ее лицо и спадали на шею. Необыкновенные волосы, совсем как у матери. Если бы только Джинни унаследовала от нее чувство меры и вкус, умение одеваться! Если бы люди смотрели только на это прелестное личико и не замечали того, что она умудрилась напялить на себя!

У Джеймса не осталось времени сбежать, придумать какой-то разумный выход, объяснить дочери, как ужасно она выглядит. Их немедленно окружили Мюрреи, Принглы, Уинчестеры и Гейтеры. Мужчины были искренне рады видеть его, женщины, к несчастью, были в восторге от Джинни, но совсем не потому, что хотели возобновить старую дружбу. По городу разнесся слух, что Юджиния Пакстон забыла, где ее место, старается сравняться с мужчинами, и балтиморские дамы не могли дождаться случая отомстить. А Джинни, в своем невероятно безвкусном наряде, наконец-то предоставила им столь желанную возможность.

— Милорд? Барон Шерард?

Алек, обернувшись, улыбнулся красивой молодой женщине, стоявшей слева от него.

— Да, барон Шерард, — кивнул он, поднося к губам ее руку.

— Ах, как вы галантны, сэр! Мистер Дэниел Реймонд всем рассказал о вас, и, если хотите, конечно, можете называть меня авангардом.

— Я предпочел бы называть вас как-нибудь по-другому, если не возражаете. Кстати, как ваше имя, мэм?

— Лора. Лора Сэмон. Бедная вдова. Мой дорогой муж экспортировал на Карибские острова муку. Но что теперь говорить… Я слышала, вы собираетесь остаться и купить судоверфь Пакстонов. Превосходная идея. Сможете перевозить для меня зерно. Я владею мельницей на Потепско, всего в двух милях к юго-западу от города.

— Понятно. Зовите меня Алеком. Могу я пригласить вас на вальс?

Алек не ожидал отказа, по крайней мере от этого крайне соблазнительного образца противоположного пола, без всякого стеснения и откровенно флиртующего с ним, и оказался прав. Прелестная Лора рассмеялась и положила ему руку на плечо. Огромные глаза искрились. Она кокетливо провела розовым язычком по губам, и у Алека появилось отчетливое чувство, что она была бы не против вот так же увлажнить языком его губы.

— О да, мне бы очень хотелось.

Пара была поистине великолепная — английский барон, похожий на принца из волшебной сказки, и божественная Лора, словно принцесса в снежно-белом наряде и сверкающем водопаде бриллиантов. Когда танец кончился, Лора представила Алека многим местным джентльменам, а сама мудро отступила, заметив, что гости почти мгновенно подпадают под обаяние барона. Вскоре к ним присоединились и остальные джентльмены.

«О небо, — думала Лора, наблюдая, как он смеется, как внимательно прислушивается к тому, что говорят собеседники. — О небо, как он прекрасен!»

Ей ужасно нравилось, как он жестикулирует во время разговора. А это тело… ни один англичанин, вообще ни один мужчина, которого она знала, не выглядел так — ни единой некрасивой черты, ни унции жира, ни малейшей неловкости в обращении и походке! Правда, насчет жира… нельзя быть окончательно уверенной, пока точно не узнаешь.

Лора почти ощущала эту теплую упругую плоть под собственными ласкающими пальцами, его язык на своих губах.

Едва заметно вздрогнув, она решила, что предложит ему стать ее любовником. Его загорелое тело будет так великолепно контрастировать с ее, бледным и нежным, а золотистые волосы — прекрасно выделяться на фоне ее локонов, густых и черных. Обоих природа наградила синими глазами, но ее были темными-темными, как полночь, по признанию одного юнца, боготворившего Лору, а глаза барона — словно летнее небо, яркие, живые, блестящие. И к тому же, кажется, ему совершенно чуждо тщеславие, барон словно не сознает, как ослепителен. Хорошо бы это оказалось правдой! По опыту Лоры, однако, все красивые мужчины ожидали от женщин рабского поклонения, только потому что удостоили их своим вниманием.

И все они были эгоистичными любовниками. Будет ли и Алек эгоистичным любовником? Лора просто не могла дождаться, когда сможет обнаружить это. Благодарение милосердному Богу, престарелый и ужасно жадный муж отправился на небо прошлой весной, оставив ей все земные блага.

Оркестр снова начал играть вальс. Лора заметила, как джентльмены поспешили пригласить на танец дам, но Алек, к ее разочарованию, подошел к Джеймсу Пакстону, сидевшему с каким-то пожилым гостем. Лора оглядела танцующих, нетерпеливо постукивая носком туфельки в такт музыке. Господи Боже, да это она, мерзкая, отвратительная Джинни Пакстон, и не кто иной, как сам Оливер Гвенн пригласил ее на вальс!