То ли я заблуждался, то ли Вторжение действительно началось? Я никак не мог стряхнуть оцепенение и объявить тревогу.

Не торопясь, с наслаждением смаковал я это неведомое ощущение. Мне казалось, что прошли часы. Я ласкал инструменты, испытывал через них полнейшее подтверждение веры, которую мне вернуло сегодняшнее наблюдение.

В голове у меня слабо шевелилась мысль, что я теряю драгоценное время, что мой долг – прекратить это бесстыдное заигрывание с судьбой и известить Защитников.

И, наконец, я освободился от транса. Я вернулся в мир, который призван охранять.

Эвлюэлла стояла рядом, растерянная, испуганная, с бессмысленным взглядом. Она кусала кулак, чтобы не расплакаться.

– Наблюдатель! Наблюдатель, ты меня слышишь? Что случилось? Что происходит?

– Вторжение, – сказал я. – Сколько я был в трансе?

– Полминуты. Не знаю, у тебя были закрыты глаза. Я думала, ты умер.

– Гормон сказал правду, оккупанты рядом. Где он? Куда он делся?

– Он исчез, когда мы ушли из того места с Устами, – прошептала Эвлюэлла. – Наблюдатель, мне страшно. Я чувствую, как все сжимается. Я должна лететь… я не могу здесь оставаться!

– Погоди, – сказал я, дотрагиваясь до ее руки, – не сейчас. Сперва я дам тревогу, а потом…

Но она уже начала срывать с себя одежду, Ее обнаженное до пояса тело заблестело в вечернем свете, а мимо нас сновали люди, в полном безразличии к тому, что должно было произойти. Я хотел удержать Эвлюэллу, но пора было давать тревогу, нельзя было больше медлить, и я повернулся к своей тележке.

Словно во сне, порожденном всепоглощающей любовной страстью, я потянулся к переключателю, приводящему в действие систему общепланетной тревоги.

Может, ее уже дали? Может, какой-нибудь другой Наблюдатель увидел то, что увидел и я, менее скованный замешательством и сомнениями, выполняя конечную задачу Наблюдателя?

Нет. Нет. Тогда бы я слышал сейчас завывание сирен с орбитальных станций.

Я коснулся переключателя. Краем глаза я видел Эвлюэллу, освободившуюся от своих облачений, начавшую произносить слова, наполнявшие силой ее слабые крылья. Еще мгновение – и она была бы в воздухе, я не смог бы ее удержать.

Быстрым и уверенным движением я включил сигнал тревоги. В этот момент я увидел коренастую фигуру, торопливо пробирающуюся к нам. Гормон, подумал я и, вскочив на ноги, бросился к нему, чтобы схватить его и задержать. Но тот, кто к нам приближался, не был Гормоном. Это был какой-то важный Слуга с рыхлым лицом, окликнувший Эвлюэллу:

– Не спеши, Летательница, опусти крылья. Принц Роума прислал за тобой.

Он вцепился в нее. Ее маленькие груди приподнялись, глаза сверкнули гневом.

– Отойди от меня! Я готовлюсь лететь!

– Принц Роума зовет тебя, – повторил Слуга, заключая ее в свои тяжелые объятия.

– У Принца Роума в эту ночь будут другие заботы, – сказал я. – Она будет ему не нужна. Одновременно с моими словами в небе взвыли сирены.

Слуга выпустил ее. Его рот беззвучно шевелился, он сделал один из предохраняющих жестов Воли и взглянул на небо, бормоча:

– Тревога! Кто дал тревогу? Ты, старик? На улице заметались обезумевшие люди. Эвлюэлла, освободившись, спряталась за меня – лететь она не могла, ибо крылья ее расправились едва наполовину – и была мгновенно поглощена людским прибоем. Заглушая устрашающий вой сирен, гремели громкоговорители всеобщего оповещения, инструктируя людей о способах спасения. Долговязый человек со знаком союза Защитников на щеке летел прямо на меня, выкрикивая слова, слишком маловразумительные, чтобы их можно было понять, пронесся мимо и исчез в толпе. Мир, казалось, сошел с ума.

Один я оставался спокойным. Я поднял голову, ожидая увидеть в небе парящие над Роумом черные корабли завоевателей. Но не увидел ничего, кроме парящих ночных огней и других предметов, которые всегда висят над головой.

– Гормон! – позвал я. – Эвлюэлла! – Я был один. Странная опустошенность наполняла меня. Я дал тревогу. Завоеватели близко; я лишился своего занятия. В Наблюдателях больше не было нужды.

Почти с любовью я дотронулся до усталой тележки, бывшей моей спутницей столько лет. Я пробежал пальцами по испещренным пятнами и вмятинами инструментам; потом отвернулся, и оставляя ее, зашагал по улице: без тележки, без ноши, человек, чья жизнь обрела и утратила смысл в один и тот же момент. А вокруг меня царил хаос.

Понятно, что в случае наступления последней битвы Земли мобилизуют все союзы, кроме Наблюдателей. Нам, которые столько времени стерегли все подступы, не было места в стратегии боя; мы автоматически распускались после подтверждения тревоги. Теперь пришло время показать свое умение союзу Защитников. В течение половины Цикла они строили планы, что им делать во время войны. К какому из них они прибегнут сейчас? Какие действия предпримут?

Я собирался устроиться в каком-нибудь общежитии и переждать кризис.

Было безнадежно думать о том, чтобы найти Эвлюэллу, и я клял себя за то, что позволил ей удрать вот так, без одежды, без защиты в такое смутное время. Куда она пойдет? Кто ее защитит?

Молоденький Наблюдатель, несшийся сломя голову, со своей тележкой, чуть не налетел на меня.

– Осторожно! – завопил я. Он поднял голову. Вид его был такой, словно его чем-то ударили.

– Это правда? – спросил он. – Тревога?

– А ты не слышишь?

– Но она настоящая? – Я показал на его тележку. – Ты знаешь, как это проверить. – Говорят, что человек, который дал тревогу, – пьяный старый дурак, которого вчера завернули из гостиницы?

– И такое может быть, – согласился я.

– Но, если тревога настоящая…

Я сказал ему, улыбнувшись:

– Если это так, то все мы можем отдохнуть. Хороший день для всех нас, Наблюдателей.

– Твоя тележка! Где твоя тележка? – закричал он.

Но я уже не обращал на него внимания, шел к ровной каменной колонне напоминании об императорском Роуме. На этой колонне были вырезаны изображения: битвы и победы, монархи других стран, бредущие в позорных оковах по улицам Роума, торжествующие орлы, знаменующие процветание империи. Я стоял в странном спокойствии перед этой колонной, любуясь тонкой работой мастеров. В мою сторону неслась знакомая фигура: Летописец Бэзил. Я окликнул его, сказав:

– Ты появился вовремя. Не согласишься ли объяснить мне эти изображения, Летописец? Они очаровывают меня, мое любопытство растет.

– Ты ненормальный. Разве ты не слышишь? Тревога!

– Это я ее дал, Летописец.

– Тогда беги! Завоеватели рядом! Мы должны драться!

– Только не я, Бэзил. Мое время кончилось. Расскажи мне про эти изображения. Про побежденных королей, потерпевших крах императоров. Все равно человек твоих лет не может участвовать в битве.

– Все сейчас мобилизованы!

– Все, кроме Наблюдателей, – сказал я. – Погоди минутку. У меня появилось влечение к прошлому. Гормон исчез; будь моим проводником в этих прошедших циклах.

Летописец дико затряс головой и шарахнулся в сторону, чтобы удрать. Я бросился к нему, намереваясь схватить за костлявую руку и притащить к интересующему меня месту, но он ускользнул от меня, а я схватил лишь его темную шаль, которая неожиданно легко осталась в моих руках. Он бросился прочь, молотя воздух руками, и скрылся из виду.

Я пожал плечами и стал разглядывать шаль, которой так неожиданно завладел. Она была пронизана блестящими металлическими нитями, образующими запутанные узоры, утомляющими глаз. Каждая нить исчезала в ткани, чтобы появиться в самом неожиданном месте, словно ветка какой-нибудь династии, неожиданно обнаруживающаяся в каком-то далеком городе. Искусство ткача было выше всяких похвал. Я набросил шаль на плечи.

Я побрел дальше. Мои ноги, которые отказывали утром, теперь легко несли меня. Молодость вернулась ко мне, и я шел сквозь городской хаос, не затрудняя себя выбором пути. Я дошел до реки, перешел ее там, на дальнем берегу Тивера, и увидел дворец Принца. Тьма сгущалась, и все больше огней загоралось под приказами о мобилизации. Время от времени слышались гулкие удары: взрывы экранирующих бомб, выбрасывающих облака дыма, скрывавшего город от взглядов Завоевателей. Пешеходов на улицах становилось все меньше. Сирены все еще завывали. На крышах зданий поспешно приводились в действие защитные установки. Я услышал писк отражателей, раскачивающихся из стороны в сторону, чтобы обеспечить максимальный захват. Не оставалось сомнений, что вторжение действительно началось. Мои инструменты могли ошибиться из-за какой-нибудь помехи, но дело не зашло бы так далеко, если бы первоначальное донесение не подтвердилось известиями сотен других членов моего союза.