«Я просто схожу с ума! – подумал он, вытирая свой вспотевший лоб. – Пора подумать о том, что я прибыл сюда ради Замбелли». Он действительно питал слабость к этой звезде балета, которую особенно любил в «Двух голубках» и в «Коппелии», где она была божественна. Он дважды обедал с ней «У Максима». Однажды ночью он поддался обаянию этой «стрекозы танца», как ее называли. Но побоялся окончательно попасть в ее плен, поэтому на другое утро отправил танцовщице сотню роз и заколку с рубином и бриллиантами, а также письмо, в котором сообщал, что уезжает на Восток. Это было обыкновенное бегство.

Карлотта Замбелли была достаточно умна и не ошиблась в своих догадках, а поскольку и сама не хотела быть связанной, не обиделась на него, скорее наоборот. Они остались добрыми друзьями. Когда Антуан приехал в Париж и Ансельм вручал ему приглашение на королевский вечер, присланное с курьером, он согласился пойти, надеясь таким образом несколько отвлечься от проблем, связанных с Мелани. И вот теперь он даже не видел Карлотты! Она стала для него лишь облаком белого тюля, летающим по сцене под музыку Лео Делиба…

В конце первого акта – а балет состоял из двух – весь зал поднялся, приветствуя замечательную балерину. Антуан тоже встал, но повернулся спиной к сцене, что так изумило Монтескье, который никогда еще не видел, чтобы аплодировали, отвернувшись от артиста. Это продолжалось недолго, ибо руки Антуана упали на спинку кресла: ложа между колоннами была пуста. Мелани и ее спутник исчезли! Что же произошло?

Все очень просто: верный своей привычке, Эдуард VII с улыбкой оглядел зал, что бывало всегда, когда вокруг него были друзья. И вдруг он увидел Мелани. Он даже взял с бархатного барьера своей ложи бинокль, и когда балет начался, не один раз наводил его окуляры на ложу красавицы. Сама Мелани ничего не заметила, но Дербле внутренне содрогнулся, представив себе, что произойдет в антракте: король несомненно потребует, чтобы ему представили восхитительную незнакомку. Что он скажет? Назовет ее мадемуазель Депре-Мартель или маркизой де Варенн? Во всяком случае может разразиться скандал, который, возможно, плохо кончится… Склонившись к своей спутнице, он прошептал:

– Мне очень жаль, что я лишаю вас обещанного удовольствия, Мелани, но я очевидно поступил неосмотрительно. Нам надо уходить…

– Почему?

– Вас заметил король. Могу поклясться, что он захочет, чтобы вас представили ему и…

Она уже все поняла, встала и направилась в глубь ложи, чтобы взять свое большое «домино» из черного тюля и голубого шелка, дополнявшего наряд.

Никто не заметил их отъезда. Служительнице, которая встретила их в фойе и вежливо побеспокоилась, почему они уходят, Оливье сказал, что его спутница плохо переносит жару и запахи зала. Женщина предложила что-нибудь сердечное, но он с благодарностью отказался и, вручив ей кредитный билет, повлек Мелани к лестнице, на которой стоически томились в парадной форме солдаты республиканской гвардии, застыв в почти английской неподвижности.

Эта неподвижность была тем более похвальной, так как на лестнице происходило нечто странное: горстка жандармов старалась усмирить полного мужчину с опухшим лицом, которого держал комиссар Ланжевэн. Об этой борьбе говорил и беспорядок в его черном вечернем фраке. Этот человек по-видимому обладал недюжинной силой. Он боролся, как разъяренный медведь, но молча, ибо комиссар завязал ему рот платком, так чтобы ни один звук не долетел до зрительного зала.

Сила оказалась на стороне закона и пока его помощники волокли пленника к боковой двери, Ланжевэн, увидев парочку, бросился к ним, как бык на арене.

– Что вы здесь оба делаете? Мне казалось, что «мадемуазель» не должна даже высовывать нос из дома?

– Будьте милосердны, комиссар! – заступился за нее Дербле. – Мелани так скучает! И потом, ей хотелось увидеть короля! Мне подумалось, что никто ее здесь не узнает…

– И вам так хотелось показаться вместе с такой красивой женщиной! – передразнил его комиссар. – Но почему вы уходите?

– Король заметил ее, и я уверен, что он захочет, чтобы ее ему представили. Вот почему мы убегаем.

– В таком случае это лучшее, что вы можете сделать. Бегите!

– Одну минутку, комиссар! – сказала Мелани. – Мне хотелось бы знать, кто этот человек, которого вы только что арестовали?

Ланжевэн насмешливо подмигнул ей:

– А как вы думаете, красотка? Конечно, ваш кошмар…

– Это?..

– Именно Азеф! Я был уверен, что он в Париже и что он хочет убить короля. Германия никак не хочет согласиться с франко-британским сближением.

– Я считала его русским.

– А он и то и другое… что ничуть не облегчает мою задачу. А теперь убегайте…

Комиссар Ланжевэн в своем разорванном фраке исчез под лестницей, следом за своими людьми, а Мелани, взяв под руку своего кавалера, вышла из театра на свежий воздух, с удовольствием вдыхая свежие запахи ночи, столь же звездной, как и ночи в Провансе. Антуану нечего было больше бояться. Она была почти счастлива…

На другой день было воскресенье, и Мелани, чувствуя огромное облегчение, что террорист арестован, решила подольше поваляться в постели. Как бы коротко ни было ее пребывание в театре, оно позволило ей удовлетворить желание приветствовать английского короля, да и сама встреча с комиссаром Ланжевэном того стоила.

Оливье Дербле приезжал к завтраку, но рано уехал, так как был приглашен на прием к послу Англии после большого завтрака, который давался в посольстве в присутствии короля. Она не пыталась удержать его, вдруг почувствовав удовольствие от того, что оставалась одна в «своем» доме, который она обследовала по всем углам. Она провела немало времени в тайном святилище деда – в его картинной галерее, где никогда не бывала и где теперь могла находиться сколько угодно, чтобы разглядывать и стараться понять полотна старого Тимоти, которые смущали ее своей смелостью. Она и не знала, что он любил бродить по городу в простой одежде, заходить в прокуренные кафе на Монмартре, и даже в студии художников и кабачки пригорода, носившего название Монпарнас.

В конце дня она услышала отзвуки фанфар и крики людей, приветствовавших короля, направлявшегося на вокзал в Булонском лесу. По мере того как отдалялись эти выкрики, в Париже наступала тишина, как будто город устал петь и кричать и хотел скорее отойти ко сну. И столица снова погрузилась в атмосферу обычного воскресенья. Люди гуляли и дышали воздухом, прежде чем отправиться на семейный ужин и отдохнуть перед предстоящей назавтра работой. Лишь журналисты в спешке заканчивали свои репортажи в стенах редакций…

В понедельник утром все газеты с восторгом писали о необыкновенном успехе визита короля. О том восторге, с которым парижане встречали Эдуарда VII – «старого друга Фракции», и кричали: «Да здравствует король!» Что касается английского гимна, то французы не без некоторой снисходительности писали, что музыка его – французского происхождения, что Люлли написал ее для того, чтобы девицы Сен-Сира могли приветствовать выздоровление Людовика XIV после перенесенной деликатной операции.

Репортеры подробно писали о различных мероприятиях, устроенных в честь высокого визита, и о «блестящем вечере в Опере», ни слова не упомянув о скромных подвигах комиссара Ланжевэна. Говорилось и о том, что, ввиду огромного наплыва народа, префект Лепин усилил всюду наряды полиции, и, наконец, сообщалось, что в июле президент Лубе с супругой и господин Делькассэ поедут с ответным визитом в Англию. Отныне между двумя странами устанавливалось сердечное согласие.

В общем, все было замечательно, за исключением небольшого инцидента: графиня Кастеллан в Опере потеряла одно из своих бриллиантовых колье. Она уверяла всех, что его у нее украли, и газета «Пти Паризьен» заявляла, что это было сделано теми же, кто украл прекрасные изумруды у махараджи, а год назад пять прекрасных нитей жемчуга со стола свадебных подарков в пригороде Сен-Жермен, выставленных на обозрение гостей.