Наши два гаража пристроены к чужим. Чужие почти все металлические, у них крыши или домиком, или плоские, с наклоном. У нас с плоской крышей только гараж Дервоеда. Из старых досок…

Прыгают Вася и Жора по гаражам, и никто на них не кричит, не ругается. Только один раз Василь Сигизмундович крикнул:

– Вася, слезай сейчас же! Мало тебе оврага?

Вася не слез, а прыгнул на жестяную крышу гаража дяди Коли. Перебрался через конёк, съехал к тому краю, где электрическая будка, – и круть к чужим гаражам. Пока так сманеврировал и Жора, Вася танцевал уже на чужом высоком гараже и показывал ему «нос».

– Кончай! – крикнул Жоре отец, Олег Максимович. Чтоб лазить кончал.

А Жора захотел, видимо, Васю прикончить и как ринется к нему! Пока вскарабкался на тот высокий, как скала, гараж, Вася перескочил на гараж Ивана Ивановича. Оттуда по наклону вниз, юркнул в щель между рядами наших и не наших гаражей. И тут Жора взвился над гаражом профессора – гоп!!!

Треск…

– А-а-а! – крикнул Жора и исчез.

Что произошло, никто не заметил, а если заметил, то не понял. Уже смеркалось, и всем хотелось поскорее закончить работу.

Вася выбрался из-за гаражей.

– Хи-хи… Хи-хи… – оглядывается, где Жора, в какую сторону лучше удирать.

И я, и Серёжа, и Павлуша подбежали к Васе…

– Спрятался где-то… – сказал Серёжа.

Дошли до конца гаража Дервоеда, осторожно заглянули в щель. Темнота… Никто не шевелится в этой темноте, не сопит.

– Ыэй!.. – послышался откуда-то Жорин голос. Глухой, как будто сам себе рот рукавом заткнул. Только откуда голос? Может, с крыши?

– А мы в прятки не играем, никто тебя искать не собирается! – крикнул Вася.

Отбежали, чтоб лучше видно было. Нет его на крыше!

В груди у меня тревожно заныло, как тогда, когда засыпало Васю. И Жору, оказывается, я уже любил. Выдумщика Жору, толстяка…

– Ыэй! В гараже я!..

– Ты живой? – кричу я, хотя и так понятно, что живой: голос подаёт!

– Что ты там делаешь? – кричит Вася.

– Не вижу! Висю… Вишу-у-у… Никак не могу упасть!

Мы забегали, засуетились, как муравьи на потревоженном муравейнике. Серёжа подскочил к замку-пудовику на гараже Дервоеда, кряхтя, перевернул на другую сторону. Ну да, разве с таким справишься!.. Вася юркнул в щель и вскарабкался на гараж. Павлуша забегал от гаража к людям, от людей к гаражу… Я – за ним…

– Жора повесился!.. В гараже!

И все забегали, закричали, заойкали. Женя-большой подскочил к дверям гаража, упал на колени, посветил фонариком в щель. Ничего не видать!

– Обождите!.. Я сейчас!.. Я ключ принесу!.. – побежала домой тётя Клима.

А Жорин папа не ждал, подсунул кирку под щеколду с замком – р-раз! Пробой взвизгнул, как поросёнок, и упал вместе с замком-пудовиком и выломанными из двери щепками. Одну половинку двери рванул на себя дядя Левон, другую – дядя Коля. В лицо нам дохнуло вонючим, настоенным на бензине и мазуте, воздухом.

Женя пожикал фонариком.

– Здесь! Вот он! – крикнуло несколько голосов.

Жора медленно вращался под крышей гаража на рубахе, как паук-крестовик на паутине. Жмурился от света, морщил лицо.

– Никак… Вот, видите… – разводил он в стороны руки и ноги, словно плавал в невесомости.

Висел он справа, над пустым местом, а «ЗИЛ» стоял слева. Женя светил фонариком, все смотрели на Жору, забыв, что надо снимать.

Людей набилось полный гараж. И мы все были здесь. Вася пробрался к Жоре, пощекотал его за голый живот.

– Ма-а-амочки! – дёрнулся Жора и вылез из рубашки, как лиса из шкуры в «Приключениях Мюнхаузена». Только не совсем – голова и руки как в мешке, ноги болтаются над самой землёй. Хрипит!

И тогда Олег Максимович подхватил его, приподнял, отцепил сверху от обломка доски. И шлёп, шлёп сына по тому месту, по которому Жора шлёпал Васю.

– Марш домой! Потом с тобой поговорим…

Жорин папа поднял обломок доски, поднёс к глазам. И понюхал, и ногтем ковырнул, и пальцем постучал.

– Подсунули Дервоеду товар… Не просто гнилушки – гриб съел.

Все начали рассматривать обломки, и каждому Женя светил – жикал. Двумя руками уже нажимал, устала одна.

– За это ведь под суд можно пойти! – потряс куском доски дядя Коля. – Всё заражённое грибом сжигается на месте, а вокруг протравление делают.

– На другие деревянные гаражи перекинется, – сказал Левон Иванович.

А потом говорили, перебивая друг друга, не узнать кто:

– Дервоеду никто не продавал эти доски! Сам набрал этого хлама.

– А почему рабочие, которые гараж строили, ничего не сказали?

– Говорили! И слушать не стал. «Не суйте нос, куда не просят!» – ответил.

– Прогнал их и копейки за работу не заплатил! Другие достраивали!

– Ка-а-ак это – не заплатил? – появился запыхавшийся Иван Иванович, растолкал людей в стороны. – Как это – сам досок набрал? Всё по закону куплено!

Он пробирался в гараж всё глубже, а сзади его ловила за пижаму, чтоб задержать, тётя Клима.

– Отойди! – крикнул на неё и кулаками потряс. – И вы марш отсюда! Вы мне ещё ответите за самоуправство! Это взлом, а может, ещё и с кражей! Я жаловаться буду!

– Это мы будем жаловаться! Заразу разносите по всему городу! – горячился дядя Коля.

– А вам что до этого? Ваш гараж из жести, подожги – гореть не будет!

– Товарищи, будьте свидетелями, где я беру этот кусок! Отдам на экспертизу! – поднял вверх обломок доски Николай Николаевич.

– Очистите помещение! – размахивал руками Иван Иванович, а по стенам гаража прыгали длинные, изломанные тени. – Вы мне отремонтируете и дверь, и крышу!..

– Постыдились бы… А еще интеллигентный человек! – тихо говорил Ивану Ивановичу дядя Левон и болезненно морщил лицо. – Тут несчастье чуть не случилось, а вы…

Ему было стыдно за Дервоеда.

Женя перестал нажимать на «жучок», и в гараже стало темно.

Тётя Клима стояла у входа в гараж и вытирала платочком глаза:

– «Интеллигент»… Ещё какой «интеллигент»… Во всём свете такого не сыщешь.

Тёте Климе поглаживала плечо, утешала, как маленькую, моя бабушка. Повернула тётю Климу спиной к гаражу, повела домой.

– Перемелется… Перемелется, мука будет… – говорила она профессорше.

– Мука, а не мука… Уже есть!

Жорин папа выпрямил на камне пробой, прибил его киркой на то же самое место дверей. И пошёл домой…

За ним и все начали расходиться.

– Да, да… По домам! – говорил им вслед Левон Иванович. – Завтра доделаем с утра. Остальных позовём, а то отсиживаются по квартирам!

Мы отнесли в одну яму всё, что не успели посадить. Женя-большой и Галка присыпали корни землёй. Чтоб не подсохли за ночь.

Так и не знаю я, удался субботник или нет. Испортили настроение Жора с Васей. А может, Иван Иванович? И не скажешь даже, кто больше виноват…

Такого чудесного утра ещё никогда не было. Солнце! Тишина! А воздух! Праздничный какой-то, тепло, свежо, и вкусно пахнет из каждой форточки. А ведь всего-навсего воскресенье…

В нашем сквере – самом настоящем уже, с деревьями и кустами! – расхаживает Левон Иванович, на плече у него висит плоский ящик. Тот самый этюдник…

Левон Иванович трогает ладонью верхушки посаженных кустов, как будто гладит по головкам малышей, и посматривает на небо:

– Красота-то такая! Эх, и денёк сегодня будет – на славу!

– Доброе утро, Левон Иванович! – кричу я и поднимаю руку.

– Доброе, доброе… Салют! Любишь спать, молодой человек… А я такой рассвет на Немане писал – голова кружится. Представляешь – клубится туман… Солнце над самой водой тлеет, как жар… Вода вот-вот загорится, блеск её ещё приглушённый… Верхушки леса на том берегу плавают в тумане…