— Может, будем собираться? Хоть мне и жалко наших битых стекол. Если честно, больше всего на меня нагоняют страху эти бутылки с зажигательной смесью и то, что им ничего не стоит влететь в салон, разлететься вдребезги и поджарить нам пятки. Только окна нас и защищали.
Больше всего в эту ночь Роя поразил Уинслоу. Он колесил по Уоттсу, а оттуда на запад и север, по всему опустошенному городу так, словно совершал обычное патрулирование. Казалось, он аккуратно внимает оглушительному реву радио, бесконечным позывным и запыхавшейся речи, обрушивавшимся на них сквозь невнятный шум динамика. В конце концов одна из операторов с девчоночьим голосом, истерически всхлипывая, начала тараторить список из двенадцати срочных вызовов, адресуя его «любой бригаде, находящейся поблизости от указанных районов». Теперь уже и ей, и всем остальным стало ясно, что нет никаких «бригад, находящихся поблизости», а если б они и были, так были бы по горло заняты спасением собственных задниц, послав к чертям все другое. Ровно в два ноль-ноль Уинслоу притормозил на Нормандия-авеню. Там было черным-черно, хоть глаз выколи, и даже отблески с горящего вдали здания мало чем помогали. Он остановил машину, и они принялись наблюдать за шайкой человек в тридцать, обирающей магазин готового платья. Уинслоу сказал:
— Не многовато ли их для нас, а, что скажете?
— Не удивлюсь, если они вооружены, — сказал Баркли.
— Видите вон тот зеленый «линкольн» там, перед входом? — спросил Уинслоу. — Когда они отсюда двинутся, поеду за ними. По крайней мере возьмем хоть кого-то. Самое время закинуть в тюрягу пару-тройку грабителей.
Трое человек уселись в машину, и даже с такого расстояния в кромешной мгле Рой разглядел на заднем сиденье «линкольна» гору костюмов и платьев.
«Линкольн» рванул с обочины, и Уинслоу сказал:
— Грязные поскребыши мамкиных подмышек. — И дежурная машина помчалась вперед. Уинслоу включил фары и красную подсветку. Проехав мимо магазина, они на скорости восемьдесят миль в час пересекли Пятьдесят первую улицу, и погоня началась.
Водитель «линкольна» оказался водителем отличным, чего, правда, нельзя было сказать о его покрышках, так что отменные покрышки полицейской машины на поворотах давали ей солидное преимущество. Уинслоу быстро покрывал разделявшее их расстояние, не слушая Баркли, выкрикивавшего указания. Сидя молча на заднем сиденье, Рой жалел о том, что здесь не предусмотрены ремни безопасности. От него не могло укрыться, что Уинслоу не обращает на них обоих никакого внимания и что догонит этот «линкольн», даже если всем им придется распрощаться с жизнью. И вот они уже неслись на север по Вермонт-стрит. Не глядя на спидометр, Рой знал, что стрелка на нем перепрыгнула отметку в сто миль, и уж конечно, было это абсолютным безрассудством: есть тысячи грабителей, тысячи! Но Уинслоу пожелал именно этих, а Баркли заорал: «Солдаты!» — и в двух кварталах к северу от них Рой увидал на дороге военное заграждение, и увидал его водитель мчавшегося в сотне футов впереди «линкольна». Стараясь свернуть влево, минуя заграждение, он окончательно стер свои покрышки. Какой-то национальный гвардеец принялся стрелять из пулемета, и когда трассирующий пунктир стал рыхлить перед ними асфальт, когда услышали они пулеметную очередь — тогда и Уинслоу ударил по тормозам. Увидев, что аварии «линкольн» не потерпел, Рой буквально опешил — такого исхода он никак не ожидал. Грабителю удалось-таки вписаться в поворот, и теперь он спешил на запад по узкому темному кварталу, а Уинслоу уже упрямо разворачивался, и Рой мучительно гадал, удастся ли ему высунуться из окна со своим дробовиком или хотя бы с револьвером и начать стрелять, чтобы остановить «линкольн» прежде, чем Уинслоу их всех угробит. Его удивило, насколько яростно он хочет сейчас жить, и на мгновенье перед ним предстало лицо Лауры, но тут же Уинслоу сделал немыслимый поворот, отыграв у «линкольна» двести футов, и Роя отбросило на ручку дверцы.
Уинслоу, стараясь не расходовать попусту сил, сирены не включал. Рой потерял счет машинам, с которыми они едва не сшиблись, и был благодарен судьбе, что в этот час на этой городской улице оказалось лишь несколько частных автомобилей. Вдруг Баркли издал радостный возглас: «линкольн» наскочил на бордюр, снова развернулся влево и врезался в чью-то припаркованную машину. Он еще продолжал буксовать, вращаясь по дуге, когда трое грабителей стали выпрыгивать из него, а Уинслоу, стиснув зубы, помчался по тротуару за улепетывающим водителем. Худенький негр бежал посередине тротуара, время от времени бросая через плечо перепуганные взгляды на настигающие его фары. Покуда Уинслоу ехал прямо по тротуару, снося по пути углы заборов и подминая колесами кустарники, до Роя вдруг дошло, что напарник собирается попросту задавить негра. Их не разделяло уже и тридцати футов, когда грабитель обернулся в последний раз и, распахнув рот в беззвучном вопле, перемахнул через железную цепь ограды.
Уинслоу забуксовал, выругался и выскочил из машины. Рой и Баркли отстали от него на какую-то секунду, но Уинслоу, демонстрируя удивительное для своих лет и комплекции проворство, уже успел миновать забор и теперь несся, сокрушая все на своем пути, по заднему двору. Перекинув дробовик через ограду, карабкаясь на нее и распарывая штаны, Рой услыхал четыре выстрела, а вслед за ними — еще два. Через мгновение появился и Уинслоу.
Он шел и на ходу перезаряжал свой револьвер.
— Смылся, — сказал он. — Долбаный ниггер смылся. Даю тысячу долларов тому, кто разрешит мне пальнуть в него хотя б еще один разок.
Когда они вернулись к машине, Уинслоу объехал квартал и вновь приблизился к неуклюже осевшему посреди улицы зеленому «линкольну». Из разбитого радиатора со свистом вырывался пар.
Уинслоу медленно шагнул из дежурки и попросил у Роя дробовик. Тот протянул его и, взглянув на Баркли, пожал плечами. Уинслоу ступил к машине и дважды, изрыгая из дула пламя, выстрелил по задним колесам. Потом подошел к капоту и снес прикладом фары, затем вдребезги разбил ветровое стекло. Потом обошел машину, держа дробовик наготове, словно приняв «линкольн» за опасного раненого зверя, способного еще атаковать. Потом ткнул прикладом в два боковых окна. Рой поглядел на дома по обеим сторонам улицы, но света нигде не увидел. Жители юго-восточного Лос-Анджелеса, и всегда-то умевшие не встревать в чужие дела, в эту ночь, что бы там ни происходило и ни гремело на улице, не выказывали ни малейшего любопытства.
— Довольно, Уинслоу, — крикнул Баркли. — Давай убираться отсюда ко всем чертям.
Вместо того чтобы последовать этому совету, Уинслоу отпер дверцу. Чем он там занимался, Рою видно не было, но спустя секунду тот появился с большим куском ткани в руках. При свете фар Рой наблюдал за тем, как он складывает и убирает карманный ножик. Уинслоу снял с бака колпачок и сунул внутрь ветошь, роняя на асфальт под резервуар капли бензина.
— Ты что, Уинслоу, рехнулся? — заорал Баркли. — Давай-ка убираться отсюда ко всем чертям!
Но тот не обратил на него никакого внимания и дал струйке бензина скатиться на безопасное от «линкольна» расстояние. Потом сунул пропитанную жидкостью тряпку обратно в бак, оставив лоскут фута в два свободно свисать до земли. Затем отбежал к «устью» бензинового ручейка и поджег его. Почти тут же, встрепенув густое облачко дыма, раздался взрыв, и машина запылала.
Уинслоу уселся в дежурку. Вел ее он так же осторожно и не напрягаясь, как прежде.
— С волками жить — по-волчьи выть, — произнес он наконец, обращаясь к своим притихшим напарникам. — Сейчас я такой же ниггер, только и всего. И знаете, что я вам скажу? Чувствую я себя просто замечательно.
После трех стало немного спокойнее, а в 4:00 они подъехали к участку на Семьдесят седьмой. Спустя пятнадцать часов, проведенных им на дежурстве, Роя наконец сменили. Он слишком устал, чтобы переодеваться в штатское, и, уж конечно, слишком вымотался, чтобы отправляться к себе на квартиру. Но даже устань он меньше, он все равно бы не поехал сегодня домой. В целом мире существовало одно-единственное место, куда мог он сегодня отправиться. Когда он затормозил перед домом Лауры, часы показывали ровно 4:30. Теперь он не слышал выстрелов. Эта часть Вермонт-стрит была не тронута огнем и почти не тронута грабежами. Было очень темно и покойно. Он дважды постучал, и она тут же открыла дверь.
