Слова «концлагерь» и «политические взгляды» были сказаны тоном, дающим понять — Софья говорит исходя из собственного опыта. По ее внешности, впрочем, можно было догадаться, что она не из коренных казачек. Ее выдавали зубы — слишком белые и хорошие для уроженки пустошей. Что ж, станица всегда становилась убежищем для отверженных.

Кивнув, я одернул полог палатки.

— Эй! Если станет невыносимо — приходи ко мне. Попробуем что-нибудь придумать, чтобы приглушить симптомы, — произнесла она на прощанье.

Я с сомнением покачал головой. Какой бы у нее не был врачебный опыт, она вряд ли представляла себе, о каких симптомах идет речь. И уж точно в ее потрепанной аптечке не найдется ничего способного заменить «Валькирию». И все же рядом был человек, желающий помочь. А я, кажется, уже почти научился ценить такие вещи.

— Еще раз спасибо.

§ 70

Маричка вместе с Вандой дожидалась меня у входа. После кружки горячего отвара и переодевания в теплые сухие вещи ее щеки порозовели, придав девушке более здоровый вид. Несмотря на это, на ее лице все еще читалась неуверенность, а движения были скованными. Она с опаской косилась на жителей станицы, проходящих мимо нас в сторону разгорающегося вдалеке костра.

— Все в порядке, — первым делом заверил ее я. — Ты угадала, я встретил здесь своего друга. Мы в безопасности.

— Я это почувствовала. Со мной очень хорошо обращались, — кивнула она, устало и чуть натянуто улыбнувшись.

Затем она с интересом втянула ноздрями воздух. В нем можно было почувствовать восхитительный аромат жарящегося на огне мяса.

— Кажется, я не ела сотню лет.

— Так это ж ради вас все готовится! — встряла в разговор нетерпеливо дожидавшаяся нас Ванда. — Идемте за мной скорее, поближе к костру! Атаман, небось, там уже.

С таким предложением сложно было спорить, и мы двинулись следом.

— Ну наконец-то! — приветливо махнул рукой Джером, когда увидел нас подходящими к костру. — Топайте скорее! Кабанчик уже практически готов!

Вокруг огромного костра, разведенного прямо посреди тоннеля, собралась, кажется, вся станица, от мала до велика. На глаз здесь было сотни две людей, не меньше. Лишь некоторые из здешних носили украинские традиционные рубахи (вышиванки) или щеголяли казачьими чубами и усами. Большинство жителей станицы на вид не слишком отличались от жителей Свештарей, Пожарева, Липника, Кирны, Нового Замка или любого другого поселения на пустошах, где мне доводилось бывать.

Столпившись на расстоянии нескольких шагов от раскаленных углей, над которыми плавно вращался вертел, люди с упоением вдыхали упоительный запах жареного мяса и дыма костра, жадно следили глазами за стекающими на угли потоками жира. Бородатый казак, ловко управляющийся с вертелом, время от времени сурово поглядывал на детей, которые рыскали вокруг, норовя, кажется, отщипнуть себе сочный кусок свинины еще до того, как она будет готова. В тоннеле, по-видимому, была оборудована вентиляция, и все же от обилия дыма было душно и жарко.

В толпе стоял гомон, выражающий восхищение и предвкушение пира.

— Сколько в нем весу-то? Ну центнер же, не меньше!

— Не, где-то восемьдесят кило. Молоденький был хряк. Но здоровый, эх, здоровый!

— Это какой уже за месяц, третий? Не помню я, чтобы когда-то так наедались. Вот времена пошли!

— Молодцы наши охотнички! Выпью сегодня за них не одну чарку!

— И за гостей выпьем! Это ж в честь них такой пир!

Люди с нескрываемым интересом поглядывали на меня и на Маричку. Вопреки ожиданиям, в глазах туземцев преобладало дружелюбие, а не подозрительность или враждебность. Слово атамана, должно быть, многое здесь значило. А может, не так страшны и свирепы казаки, как их малюют?

— Давай сюда, Димка! Садись сюда, рядом со мной! — Джером радушно похлопал ладонью по толстенному бревну, на котором сидел. — Так, а ну-ка пропустите их сюда! Борек, а ты проследи, чтобы им достался самый лучший кусок!

— А то как же, пан атаман! — довольно ощерился бородатый шашлычник. — Они ничего вкуснее в жизни своей не ели, это как пить дать!

— Кстати, насчет «пить». Самогон притащили уже?! Давайте, давайте, не жалейте! Сегодня каждому мужику и бабе можно выпить по чарке, а то и по две. Не каждый день к нам такие гости жалуют. Да и не «гости» это вовсе. Это наши вернулись домой!

Люди с некоторым сомнением осмотрели странного, потрепанного седоватого мужика и затюканную чернявую девушку, примостившихся на бревне рядом с атаманом. Но аппетитный запах свинины не располагал к подозрениям, и они великодушно признали эту парочку за «своих», тем более, что это обязывало их лишь к тому, чтобы как следует выпить и закусить.

— Расслабься, Димон! — Джером с размаху водрузил мне на плечо руку, хватка которой оказалась удивительно крепкой, и по-братски прижал к себе. — Тут все свои! Сейчас поешь, выпьеш, отоспишься. Что бы там у вас ни было, все это позади.

— Мей здесь нет? — оглядывая лица вокруг, переспросил я.

По лицу друга пробежала едва заметная тень, и я внутренне напрягся, приготовившись услышать то, что приходилось слышать раз за разом, едва заходила речь о ком-то из моего прошлого. Прочтя эти мысли на моем лице, Лайонелл поспешил заверить:

— Она здесь больше не живет. Но с ней все хорошо. Насколько мне известно.

Я очередной раз почувствовал, как же о многом нам предстоит поговорить.

— А что Ярик Литвинюк? И эта, как ее там… Кларисса? — спросил я, удивившись, как эти имена, казалось бы, давно забытые, всплывают из глубин памяти.

— Эх, Димон. Как слышу от тебя все эти имена из прошлого, особенно ясно понимаю, что мы не виделись туеву хучу лет. Давай поболтаем об этом наедине, лады?

— Конечно, — согласился я.

Несмотря на кажущийся хаос, я заметил, что в расположении казаков у костра прослеживается определенная иерархия. Каждый здесь знал свое место. Я ожидал что приведшая нас Ванда, с которой Джером обращался по-свойски, сядет на пустом месте справа от атамана, но она осталась позади и скромно смешалась с другими женщинами, стоящими поодаль вместе с детьми.

На толстом бревне по левую и правую руку от атамана расселось с полдюжины мужчин — по всей видимости, его приближенные. Иные выглядели матерее и виднее Джерома — тучные, дебелые, с пышными усами и сурово сдвинутыми кустистыми бровями. В одном из них по характерному чубу и усам я узнал командира того самого отряда, который пленил нас. Мужик этот выглядел старше Джерома лет на пять-семь, был выше ростом и осанистее, и я бы гораздо легче поверил в то, что атаман здесь он.

Ума не приложу как ирландский пацан, пришедший в станицу в подростковом возрасте, сумел завоевать авторитет в дремуче-консервативном, националистическом и ксенофобском казачьем сообществе. Лайонелл никогда не блистал лидерскими качествами — скорее он был одиночкой и бунтарем. Такие люди редко попадают во власть, им от природы свойственно быть в оппозиции. Однако я, похоже, не так хорошо знаю своего друга детства, как мне казалось. Или, вернее, передо мной уже не совсем тот человек, которого я когда-то знал.

— Слава Богу, что молокосос Гриценко так плохо стреляет! — смеясь, провозгласил тот самый чубатый казак, что привел нас сюда. — А то были бы у нас вместо праздника поминки.

— Эй, да я специально мимо целился! — обиженно отозвался из задних рядов молодой казак, стрелявший в нас, но его особо никто не слушал.

— Очень вы рискнули, явившись в старое селение без предупреждения, — продолжил чубатый. — Мы давно уже привыкли, что там не встретишь никого, кроме мародеров и лазутчиков. Честно сказать, даже и те уже нечасто сюда лезут.

— Ага! — поддакнул другой казак. — Коммунисты чертовы повадились было тут лазить. Но после того, как отряд есаула Беляка недавно прикончил парочку и вывесил на столбах на съедение грифонам, скоты, кажется, поняли намек!

Ему ответил недружный кровожадный смех в среде мужиков, включая чубатого, который, по-видимому, и был тем самым «есаулом».