«Что-нибудь придумаю. Я обязательно что-нибудь придумаю!» — решил я, судорожно захлопывая медкомплект, так как один лишь вид шприца вызвал у меня невыносимое желание немедленно впрыснуть его целиком себе в вену. Паника, вызванная отсутствием препарата, была так сильна, что мне пришлось сделать над собой огромное усилие и несколько раз глубоко вдохнуть, прежде чем сердцебиение стабилизировалось.

Я натянул обратно на ноги все еще мокрые камуфляжные штаны, застегнул ремень. Поднял с камней гольф, но остановился, задумчиво покосившись на пульсирующую рану на предплечье. Пуля все еще была внутри, я ее чувствовал. «Надо вытащить, пока стимулятор еще снимает боль», — подумал я. Действие ослабевало с каждым часом. Я уже ощущал жжение в длинном свежем порезе на лице и таких же порезах на руке, в которые только что попало все что угодно — от застоявшегося дерьма до грязной речной воды. Но есть ли у меня время, чтобы заниматься ранами?

— Куда ведет этот тоннель? — деловито спросил я, нарушив гулкую тишину.

— К р-реке, — прошептала Маричка, все еще временами постукивая зубами. — Нед-далеко от селения. Там есть лодка. Можно переплыть на тот берег.

— Это слишком опасно. Лодку сразу обнаружат.

— Надо п-пересидеть здесь. П-подождать, пока они уйдут. Т-тогда можно, — с уверенностью, необычной для своего бедственного положения, изрекла девушка.

— Нельзя здесь сидеть, — покачал головой я. — Нас тут найдут! Местные наверняка знают об этом проходе. Они укажут на него, когда начнут допрашивать.

— О нем знают совсем немногие. Один, который знал, п-погиб, — прошептала девушка, и ее голос, в последний раз дрогнув, вдруг сделался ровным и безжизненным. — Другие, должно быть, тоже. Все мертвы.

Я задумчиво кивнул, восприняв лишь содержание переданной ей информации, но не ее эмоции. Лишь некоторое время спустя вдруг осознал, что упускаю из виду нечто важное. Все это время находясь в состоянии непрерывного сильного стресса, моя ситуативная спутница до сих пор не имела возможности критически осмыслить происходящее, действовала интуитивно, по наитию. Но человеческий мозг устроен так, что шок проходит, а способность логически мыслить возвращается.

Маричка жила в селении, которое только что было сожжено, а значительная часть его населения — безжалостно уничтожена. Понимает ли она, что там на самом деле там произошло? Догадывается ли, как и зачем я пришел в ее селение? Может быть, еще нет. Но этот вопрос, рано или поздно, придет ей в голову. Возможно, совсем скоро. И мне страшно не хотелось, чтобы этот момент наступил.

— Надо пересидеть здесь, — повторила она убежденно. — Хоть и холодно. Надо оставаться тут хотя бы до утра.

— Даже если местные не укажут на это место, солдаты могут найти выход, который ведет к реке, — высказал предположение я. — Тогда мы окажемся в западне.

— Не найдут. Ни за что не найдут, — с прежней убежденностью пробормотала она.

Источник ее уверенности был непонятен и потому ее слова воспринимались скептически. И все же, поразмыслив, я вынужден был признать, что в ее словах мог быть смысл. В конце XXI века поиск людей не сводился к беготне по пустырям с факелами и собаками. Основную роль в этом играли летательные аппараты и дроны, оснащенные современными поисковыми системами. Радиус их действия был столь широк, а скорость настолько превышала скорость любого сухопутного передвижения, что нечего было и думать о том, чтобы скрыться от них на открытом пространстве.

Евразийцы не знали своего врага в лицо, и хуторяне тоже не могли указать на меня, ведь видели лишь людей в масках. Описать мою внешность могли разве что выжившие наемники, которые, впрочем, видели меня совсем недолго и могли как следует не запомнить. Но, так или иначе, возможность сойти за случайного бродягу была сейчас минимальна. Любой человек, которого евразийцы обнаружат на пустошах в окрестностях Пожарево, находясь в состоянии активного поиска, вызовет подозрение и будет подвергнут проверке. Стоит им снять отпечатки моих пальцев и проверить по своим базам данных, как искусственный интеллект тут же забьет тревогу, возвещая о моих очевидных и хорошо известных связях с Содружеством. А вот если пройдет какое-то время после заварушки — шансы остаться незамеченным несколько повысятся.

А если так, то ненадолго затаиться, как предлагала Маричка, могло оказаться наилучшим выходом.

Обернувшись, я увидел, что она уже натянула обратно на себя выкрученную ночнушку, все еще мокрую, и теперь, дрожа от холода, выжимала черную косу. Мой взгляд вдруг упал на ее ступни, вжавшиеся пальцами в скользкие холодные камни. До этого я не замечал, что она босая. Похоже, атака на Пожарево застала ее в постели. Все, что она успела — выбежать из дому в чем есть и забраться на чердак, следом за мужчиной, который, как она, должно быть, надеялась, сумеет ее защитить. Кто это был? Ее муж? Парень? Приемный отец?

Так или иначе, этот человек умер. Локи убил его на моих глазах. А если бы он этого не сделал, я сделал бы это сам — убил бы его без раздумий, как до этого убивал других вооруженных людей, защищающих свое селение. Понимает ли это Маричка?

— Накинь мою куртку, — молвил я, глядя, как содрогаются от холода ее плечи. — Она мокрая, но все же поможет. И носки. Возьми их тоже.

— Я привыкла ходить босой. Мне ничего не будет, — упрямо покачала она головой, и тут же громко закашлялась, опровергая собственные слова.

Ее взгляд, в котором шок понемногу сменялся осмысленностью, переместился на меня.

— Ты ранен, — констатировала она.

Я согласно кивнул. Присел на камни около стены. Делать нечего — надо было разобраться с ранами, иначе наше и без того бедственное положение только ухудшится.

— Я могу помочь тебе?

— Посвети.

В медицинском комплекте было все, что необходимо. Я решил не тратить обезболивающее, которое, вдобавок, могло помешать мне работать с раной. «Валькирия» еще оставалась в крови. Начал с того, что обильно промыл входное отверстие дезинфицирующим раствором. Жжение было страшным, но я вытерпел его, сжимая зубы, не издав ни единого звука. Затем потребовались хирургические щипцы.

— Ты не сможешь сделать это сам! — следя за моими действиями, прошептала Маричка.

— Тише. Просто держи фонарь.

Боль была сильной. Но не сильнее, чем та боль, что мне приходилось испытывать на Грей-Айленде. Во мне все еще была «Валькирия» — уже недостаточно, чтобы сделать меня бесчувственным, как робот, но все еще достаточно, чтобы хранить молчание и не дрожать в ситуации, в которой обычный человек выл бы от боли. Мне повезло, что здоровой осталась правая рука. Мои движения были педантичными, сосредоточенными. Пуля вошла глубоко, пришлось поковыряться, но в конце концов я нащупал ее и вытащил на свет. Задумчиво осмотрел сплющенный кусочек свинца, обагренный моей кровью. Быстро утратив интерес, разжал щипцы, и грудка металла со звоном шлепнулась на камни. Теперь еще одно промывание. И эмульсия RTX-16, ровный кружочек прямо на рану: липкая, как жвачка и холодная, как лед. Ничего лучшего для скоростного заживления ран человечество еще не изобрело. Во всяком случае, ничего такого, что получило бы широкое распространение и не вызвало бы вопросов, если бы его обнаружили в снаряжении некоего боевика, чинящего расправы на территории Центральной Европы. Теперь осталось только наложить вату и забинтовать.

— Помоги завязать, — попросил я Маричку. — Продень один конец под мышкой, второй перебрось за плечо, и там хорошо затяни…

— Я поняла, — взявшись за бинт, кивнула она.

У нее получилось хорошо, как будто делала это не впервые. Еще остались порезы, оставленные Локи, на правом запястье и на лице. Неглубокие, но сильное жжение указывало на вероятность заражения. Их я особо тщательно обработал дезинфицирующим раствором. Полосками бактерицидного пластыря заклеил те, что на руке. Хотел наощупь заклеить двумя полосками лицо, но Маричка с мягкой настойчивостью забрала пластырь у меня из рук, аккуратно наклеила сама.