— Эй, парень! — я остановил на ходу человека из «Хьюз», водрузив руку ему на плечо. — У моего отряда совсем плохо с щитами!

— У всех плохо! — отгавкнулся инженер, явно нервничая не только из-за суматохи, но и из-за того, что ему приходится находиться в таком опасном месте. — Делаем что можем! Заряжаем до двадцати процентов! Иначе просто ничего не успеем!

— Черт возьми, мы отправляемся в город, полный озлобленных коммуняк! Нам нужны щиты, заряженные на чертовых двести процентов! — возмутился я.

— Мы делаем что можем! — инженер, психуя, нервным движением вырвался у меня из рук.

Я махнул на него рукой.

— Шевелитесь, ублюдки чертовы! — тем временем, орал майор. — Сукины дети, вы что, хотите, чтобы я вас туда сталкивал?! Клянусь, я сейчас так и сделаю! Эй, ты! Да, ты, пидор! С крестом на груди! Ты что, сука, не можешь заставить своих червяков спускаться быстрее?!

Дюжий офицер, к которому прикопался Томсон, принадлежал к корпусу «Крестоносцы». Это были отборные ветераны карательных отрядов «Чи милитари», отъявленные головорезы, каждый из которых вдобавок прошел хирургическую операцию, полностью отключившую нервные узлы, отвечающие за боль. Презрение к боли было возведено у них в культ, включая традицию разрисовывать тела рисунками из шрамов от лезвий ножей и ожогов. Стоит ли говорить, что были они не из пугливых.

— Слушай сюда, поц лысый, — не остался в долгу «Крестоносец». — Ты мне не начальник, понял?! Иди командуй своими отморозками-импотентами! Трахни себя прямо в свой дергающийся глаз!

— Ты что сказал, членосос херов?! Это ты мне?!

— Пошел ты!

— Да это ты пошел!

Даже не знаю, что сдерживало этих двоих от того, чтобы наброситься друг от друга. Возможно, рано или поздно это бы случилось. Впрочем, Томсон позабыл о своем оппоненте, завидев на подходе более привычный объект для оскорблений, выгодно отличавшийся тем, что находится у него в подчинении.

— А ты где так долго был, твою мать?! — напустился он на меня.

— Ах, так это меня здесь не хватало, чтобы заполнить этот долбанный овраг до отказа?! — не удержался я от сарказма, раздраженно кивнув на толпу вокруг. — Нам осталось только подсветить себя цветным дымом, чтобы евразийцы точно знали куда им стрелять!

— Мне не до твоих чертовых шуточек, Сандерс!..

Тирада Томсона оборвалась, когда в нашу сторону был произведен залп реактивной артиллерии. Зенитки тут же выпустили свои ракеты на перехват. «Стрекозы» с бешеным ритмом застрекотали пулеметами. Небо озарилось отсветами противоракетных лазеров, лучи которых пробились сквозь облака сквозь атмосферу. Целая россыпь ракет взорвалась на подлетах и высоко у нас над головами. Однако одна из них преодолела заслон. Замедленная и сбитая с наводки магнитным щитом, она врезалась в край одной из шеренг, ждущих очереди на спуск, на дальнем стороне оврага.

Взрыв разорвал на куски с полдюжины самых невезучих и сбил с ног еще пару десятков бойцов. Остальные шеренги перемешались. Люди повалились на землю либо просто пригнулись и отшатнулись. Один от неожиданности оступился на краю колодца и, потеряв равновесие, с отчаянным криком грохнулся вниз, не успев пристегнуть карабин к тросу.

— Проклятье! — в бешенстве вскричал Томсон, забыв обо мне и снова переключившись на «Крестоносца». — Теперь ты видишь, к чему приводит твоя медлительность, кретин?! Хочешь, чтобы нас всех тут прикончили?!

— Ты что-то хочешь предложить, мудак?!

— Задействуй вон те тросы!

Майор остервенело ткнул пальцем в сторону единственной лебедки, которая использовалась не для спуска, а для подъема. С помощью этой лебедки со дна колодца трос осторожно поднимал носилки, к которым были пристегнуты тяжелораненые. Наверху их принимали санитары и полевые хирурги из специальной медицинской бригады (СМБ) «Глобал Секьюрити», прикрепленной на время операции к «чертовой дивизии», не имеющей собственных подразделений медиков.

— Эй, вы! — услышав это предложение, вышел навстречу Томсона разгневанный хирург из СМБ. — И думать забудьте, ясно?!

— А с каких это пор ты тут командуешь, клоун?!

— А с тех пор, сукин ты сын, с которых там, под землей, ваших людей косят штабелями! — сцепив зубы от ярости, медик ткнул пальцем вниз. — Очередь раненых на подъем во много раз больше, чем очередь на спуск, чтоб ты знал! И увеличивается вдвое быстрее! Мы поднимаем только тяжелых — тех, кого, если не поднять немедленно, умрет!

— Плевать я на них хотел! Мы не чертов благотворительный фонд! Каждый тут подписался под тем, что готов сдохнуть! Задание в сто раз важнее их никчемных жизней! Мне нужно как можно скорее спускать подкрепления, чтобы атака не захлебнулась! Так что подъем инвалидов отменяется! Отцепляй последние носилки от чертового троса и отдавай его мне, живо!

— Ну уж нет, чертов ублюдок! — заартачился врач, явно принимая свою работу близко к сердцу. — Я не позволю тебе угробить всех этих людей, ясно?!

— Да кто у тебя спрашивает?! — фыркнул Томсон и повернулся к паре легионеров. — Псайко, Хелл! А-ну быстро заберите трос у этих идиотов!

— Да что вы себе позволяете?! — в отчаянии вскричал доктор.

Я стиснул зубы и отвернулся, не желая смотреть на мерзкую толкотню, в которой легионеры хладнокровно колотили врача и санитаров, оттесняя их от лебедки. Какая-то часть меня хотела схватить Томсона за грудки и, наплевав на субординацию, крикнуть в лицо этому упырю, что он обрекает своих же людей на смерть, или, еще лучше — запустить прямо в колодец. Другая часть мозга понимала, что промедление со спуском может привести к смерти других людей. Правильного решения просто не существовало. Как это часто бывает на войне.

— Проклятье, — прошептал я, в сердцах положив руку на голову, но она уперлась в шлем.

— Сандерс! — с удовлетворением убедившись, что дополнительный трос силой отвоеван у медиков, Томсон поманил меня за собой. — На пару слов!

§ 23

Мы с ним подошли к краю вентиляционного колодца в одном из немногих мест, которое не использовалась для спуска людей — по той причине, что здесь как раз монтировали тяжелую лебедку для спуска боевой техники.

При взгляде во тьму прибор ночного видения, встроенный в шлем, автоматически включился. Однако невидимые лучи неспособны были проникнуть так глубоко во мрак, как простиралось дно. Даже подступы к Новой Москве поражали воображение своим масштабом.

Что бы о нем не говорили скептики, мегаполис, спрятанный в недрах горы, на глубине от трехсот до четырех тысяч футов под поверхностью, был одним из чудес постапокалиптического света. По долгу службы я хорошо изучил эту невообразимую конструкцию перед началом операции, совершил по ней немало виртуальных прогулок и даже успел немного проникнуться ее пафосным величием.

Как утверждали коммунисты, Новая Москва была рассчитана на проживание миллиона людей, Под толщей горной породы пролегали улицы, бульвары и проспекты, освещенные тысячами газовых ламп — настолько ярких, что обитателям города порой казалось, будто они живут под настоящим солнцем. По дорогам ездили трамваи, троллейбусы и электромобили, сверкали витринами магазины и кафетерии, вольготно прохаживались горожане, не опасаясь губительного воздействия радиации и ультрафиолета. Потолок над основными улицами размещался на высоте сотни футов и даже выше — так высоко, что переставал давить своей тяжестью. В элитных районах, где проживала партийная элита, потолок был полностью скрыт голограммами, имитирующими небесную гладь.

Здесь было больше сотни заводов (в основном военного назначения) и несколько сотен колхозов, где, с помощью гидропоники и других продвинутых технологий, выращивали неприхотливые культуры, быстрорастущие мясные тушки и питательных насекомых. Более двух десятков атомных, геотермальных и подземных гидроэнергетических электростанций обеспечивали город энергией, которая требовалась, чтобы поддерживать в рабочем состоянии все жизненно важные системы.