— Мы сдаемся. Помогите раненым, — обреченно произнес командир баррикады.

И это был, наверное, один из самых мужественных людей, которых мне доводилось встречать. В тех обстоятельствах это решение требовало намного больше смелости, чем потребовалось бы для отчаянного сопротивления до последней капли крови.

В тот краткий миг, который наши с ним глаза встретились, разделяющая нас пропасть перестала существовать. Исчезла политика. Померкли лживые лозунги и дешевые идеалы. Притих воинственный клич, вырывающийся из зомбированных глоток. Мы, два офицера враждующих армий, которых воспитали и вымуштровали, чтобы мы до последнего издыхания грызли друг другу глотки, вдруг осознали нечто очень важное — то, что проникло в нас еще с молоком матери, но каким-то чудом нас заставили это забыть.

Я сам не заметил, как, вопреки логике и здравому смыслу, мое лицо, сопревшее под металлом и резиной, озарила усталая, вымученная улыбка. Впервые за многие месяцы. Секунду спустя забрало шлема евразийского офицера со свистом пробила пуля. Будто в замедленной съемке в кино, я видел, как крохотный кусочек свинца вгрызается в бронированный плексиглас аккурат между глаз, все еще глядящих прямо на меня, с прежним выражением. Он не успел осознать, что произошло.

§ 34

— Не стрелять!!! — гневно заорал я, задыхаясь от ярости.

Но разыгравшуюся бурю было уже не остановить. Грохот канонады заполонил все вокруг, повергнув зыбкий мир в пучину неконтролируемого разрушения. Холодные, бездушные пальцы, выйдя из оцепенения, все жали, и жали остервенело на курки. Зубы по-звериному скалились. Остекленевшие глаза убийц наполнялись свирепым демоническим огнем.

— Не стрелять! Прекратить огонь, немедленно! — орал я, но меня никто не слышал.

Мимо меня пронеслись закованные в тяжелую броню рослые спецназовцы, прорываясь сквозь брешь в обороне противника. Это были не мои ребята. Они носили костюмы черно-серой камуфляжной раскраски. На рукаве каждого из них был нарисован ярко-красный череп, скалящийся в злобной ухмылке — знак специального подразделения эскадрона «Сатана», известного под прозвищем «охотники за головами», о котором ходило больше мрачных легенд, чем о каком-либо другом. Они не обращали внимание на мои крики и приказы. Они не подчиняются мне. Они не подчинялись никому, кроме генерала Гаррисона. И генерала Чхона.

Появление «охотников за головами» решило судьбу схватки. Немногочисленные бойцы, которых нападение застало врасплох, деморализованные приказом о капитуляции и последовавшим за ним вероломным убийством командира, были рассеяны. На моих глазах несколько евразийцев подняли вверх руки, показывая, что сдаются, но «охотники за головами» хладнокровно расстреляли их на месте, и, переступив через трупы, продолжили свое кровавое шествие.

Ярость захлестнула меня, сметая неодолимым потоком остатки рассудка.

— Остановитесь, ублюдки! — заорал я.

Обогнав своих людей, перепрыгивая через многочисленные тела бойцов Союза, которые были подло убиты, когда в этом уже не было никакой необходимости, я что было сил погнался за «охотниками за головами» — и настиг самого здоровенного из них, чьи плечи были по меньшей мере в полтора раза шире моих. Левая рука легла на его плечо в тот самый момент, когда я занес правый кулак для удара. В этот миг я ни о чём не раздумывал. Все, чего мне хотелось — изничтожить этого выродка.

Исполинский силуэт развернулся с неимоверным проворством. Громадная ручища остановила мой кулак на половине пути с потрясающей легкостью. Раньше, чем я успел среагировать, еще одна громадная лапища стальными тисками сжала мое горло — и воздух разом перестал поступать в легкие. Сквозь мутную пелену, накатившую на глаза, я с изумлением смотрел, как гигант одной рукой поднимает мое тело вверх — а ведь вместе со снаряжением я весил более двухсот пятидесяти фунтов. Отчаянным жестом я схватился обеими руками за эту клешню, чтобы ослабить смертоносную хватку, но это оказалось мне не под силу — пальцы были словно железные.

— Не становись на моем пути, говнюк, — странно знакомым голосом произнес тот, чьего лица я не мог видеть сквозь тонированное забрало титанового шлема.

Даже долгие годы, прошедшие с нашей последней встречи, не могли стереть в моей памяти этот голос.

— Тайсон Блэк, — прохрипел я в изумлении. — Сукин сын!

Я так и не понял, узнал ли он меня. Тщетно пытаясь ослабить давление пальцев, под которыми, казалось, начинали трещать шейные позвонки, я глядел, как безжалостный исполин заносит свою правую руку для удара. Я абсолютно точно знал, что ударом кулака невозможно разбить пуленепробиваемое стекло. Но от удара, который последовал, стекло треснуло.

От сотрясения изображение перед глазами заходило ходуном, а лицо пронзили острые, как бритвы, осколки. Хватка, сжимавшая мое горло, резко ослабла, и я оказался на полу. Несмотря на потрясение, мозг продолжал работать. И я осознал, что в потерявшем герметичность шлеме, в невентилируемом переулке, переполненном «Зексом», я был обречен на мучительную гибель.

— Вперед, — без интонаций произнес своим людям Блэк.

В этот миг я вскрикнул от невыносимой боли — мою щеку словно обожгло огнем.

§ 35

Я пришел в себя в полевом медицинском пункте, разбитом в одном из захваченных помещений Новой Москвы. Сердце колотилось, как бешеное. Из груди вырвался тяжелый болезненный выдох вперемешку с удушающим кашлем. Перед собой я увидел безучастно-сосредоточенное лицо хирурга в униформе с эмблемой СМБ «Глобал», который небрежным жестом выдергивал один из осколков плексигласа из моей щеки. Не помня себя, я оглушительно заорал. Медик резко одернул руку.

— Спокойно, дружище. Потерпи чуточку. Похоже, действие твоего стимулятора прошло. Подожди, сейчас отпустит.

Профессиональным движением медик закатил рукав гольфа, готовясь вколоть обезболивающее. Я резко выбросил вперед руку и схватил медика за запястье, не позволяя сделать это. Порывистым движением вскочил на ноги. От неожиданной перемены положения — зашатался. Нервно огляделся, ошалело пытаясь понять, где я.

Бой, похоже, прокатился здесь несколько часов назад. Газа уже не было. Просторное помещение, которое некогда могло быть гастрономом, судя по полкам, сейчас было наполнено десятками носилок с ранеными. На униформе были видны нашивки разных подразделений — здесь был и «Железный Легион», и корпус «Крестоносцы» и даже проклятые «охотники за головами» из эскадрона «Сатана». Пахло кровью и нашатырным спиртом. Медицинские работники с нашивками СМБ деловито хаживали меж рядов страждущих, делая им уколы.

На мне больше не было боевого костюма и шлема — лишь плотно прилегающие черные штаны и гольф, которые мы носили под низом. Лицо неистово жгло огнем.

— Мужик, успокойся! У тебя шок! — попробовал объяснить медик, тревожно следя за моими порывистыми движениями. — Тебе здорово досталось. У тебя по всему лицу множественные рваные раны от осколков плексигласа и химический ожог от газа на щеке. Это не шутки! Я должен заняться этим, пока не началось заражение…

— Плевать. Мне нужен генерал Чхон. Где он?! — взревел я, бросая на ни в чем не повинного медика взгляд, бурлящий от неконтролируемой ярости. — Где чертов Чхон, спрашиваю?!

— Да откуда я знаю?! Полевой штаб, кажется, уровнем выше. Но ты туда не пойдешь, парень! Прошу тебя, успокойся! Эй, да помогите же мне!

Орудуя локтями и плечами, я отбился от нескольких санитаров, которые попытались утихомирить меня. Шатающейся неверной походкой вывалился из полевого медицинского пункта, распахнув дверь ногой. Кровь бурлила в моих жилах так, словно меня накачали «Валькирией» под завязку.

В широком коридоре мигал тусклый свет аварийных ламп. Стены всё ещё вздрагивали от взрывов, сотрясающих подземный мегаполис вдалеке. Но в этой части города всё уже было спокойно. Тут царила нервная суета, характерная для ближнего тыла. Люди сновали по коридору туда-сюда, передвигая носилки и ящики со снаряжением. Некоторые расслабленно стояли и переговаривались. Большая часть людей была без защитных шлемов. Их глаза удивленно ползли в мою сторону, брови поднимались. Вид у меня, очевидно, был не очень.