Я сам не заметил, как вновь распалился от своего рассказа, и стал смотреть на психолога волком. Она отвечала мне сдержанным, спокойным взглядом профессионала. Она оставалась сконцентрирована и собрана.

— Димитрис, пожалуйста, будь сдержаннее, — попросила она проникновенно. — Сейчас ты чувствуешь некоторое отторжение. Тебе кажется, что никто не понимает тебя. Но ты ошибаешься. Я вижу, как ты страдаешь — не только лишь физически, но и психологически. Я сопереживаю тебе всей душой. И я хотела бы излечить тебя одним мановением руки. Но увы, так делают только целители из старых сказок. Только время способно излечить твои раны. Время и терапия, которой мы с тобой здесь и занимаемся…

— Кэтрин, ты говоришь со мной как с психопатом, — перебил я ее нетерпеливо. — И ты права — моя психика совсем не в порядке. А знаешь, почему?

— Ты пережил страшные испытания… — завела прежнюю песню психолог.

— Чушь. Все из-за того, что больше четырех лет мой организм накачивали разной дрянью, будто я чертов подопытный кролик! Посмотри на меня! Посмотри на других парней, которые через это прошли! Мы — развалины! И неизвестно что еще будет с нами дальше.

— Димитрис, я не хотела бы напоминать тебе, что, заключая с правительством контракт, ты добровольно дал согласие на биостимуляцию, будучи предупрежденным, что существует некоторая вероятность негативной реакции твоего организма на отдельные компоненты стимулирующих систем. Контракт предусматривает полное медицинское страхование, которое покрывает эти случаи…

— Страхование, — фыркнул я горько. — Мне не пригодится чертова страховка, когда в один прекрасный день у меня начнется параноидальная шизофрения. Знаешь, почему я подписал этот контракт? Если не считать того, что меня принудили к этому грубым шантажом. Я хотел быть полезным человечеству. Я верил, что делаю что-то важное. Правильное. Мне сказали, что контракт — это пустая формальность, что это бумажка, на которой я должен поставить кляксу, перед тем как отправиться на фронт, воевать с евразами. А знаешь, что было потом? Меня силой заставляли вливать в себя эту дрянь каждый Божий день. Когда я отказывался, меня пытали. Хочешь увидеть шрамы на моей спине от тридцати ударов кнутом?!

Психолог уже не пыталась остановить мой словесный поток. Если бы я подумал о последствиях своих слов логически, я уже давно понял бы, что говорю то, что не стоит говорить. Но мне было все равно. Я решил, что не позволю этим ублюдкам цинично улыбаться мне в лицо после того, как они превратили меня в руину.

— Я пошел на войну, чтобы защищать мирных людей, таких, какими были мои родители, от террора, насилия, оккупации, — продолжил я, сверля взглядом психолога. — Я пошел, чтобы отстаивать идеи и принципы, ради которых они жили, и ради которых живу я. Но знаешь, что я увидел на войне? Я увидел, как эти принципы попираются, втаптываются в грязь. Я стал свидетелем ужасающей жестокости — циничной и бессмысленной. Я увидел, как больные на голову психопаты и садисты, прикрывшись своими мундирами, творят чудовищные вещи, и остаются безнаказанными. А знаешь, что я вижу сейчас? Я вижу молодых парней, которые безнадежно искалечены необдуманными экспериментами. И вижу, как их судьбы задвигаются за дешевые ширмы победных знамен, а их стоны, полные страдания, пытаются перекрыть триумфальным оркестром. Но знаешь, что? Меня списали слишком рано. Я не стану продлевать этот контракт. А когда он окончится, я сделаю все, что в моих силах, чтобы люди, ответственные за это, предстали перед судом. Можешь вот так прямо им и передать!

§ 62

Двое людей как бы невзначай поравнялись со мной, когда я, укутавшись в серую спортивную куртку, под присмотром Джо, как всегда, прогуливался тем вечером по парку, окружающему больницу.

Мышцы рук, управляющихся с костылями, к этому времени саднили, а спина, как всегда, начинала ныть. Но я не позволял жалости над собой превозмочь волю. Нет. Этим вечером я должен пройти два круга вокруг больничного корпуса, как бы больно мне не было. И ни шагом меньше!

— Мы присмотрим за ним, док, — приветливо произнес один из этих людей.

— Это с какой стати? Вы кто такие? — поднял брови Джо.

В лицо ему тут же ткнули корочку с гербом Содружества.

— И тем не менее я его врач, и… — сглотнув слюну, сделал, тем не менее, попытку отстоять свои права физиотерапевт.

— Оставь меня, Джо, — молвил я, со вздохом оборачиваясь к этой парочке. — Я их ждал.

Как я и ожидал, оба лица были мне знакомы. Те самые визитеры, которые, как я напрасно надеялся, мне приснились — один помладше, другой постарше.

— Ты уверен, что все в порядке? — последний раз дернулся Слэш.

— Доктор, ты что, плохо понимаешь, что значат эти три буквы на моем удостоверении?! — сделал к нему решительный шаг один из мужчин, который помладше, и в его голосе появилась заметная нотка угрозы.

— Уходи, Джо, — с нажимом повторил я.

Спина Слэша, явно перетрусившегося, хоть и не желающего это показать, скрылась в направлении больничного корпуса.

— Вы ведь сами знаете, что совершаете серьезную ошибку, капитан, — спокойно начал разговор человек, поравнявшийся со мной справа.

Это был старший из парочки. Ему было уже хорошо за сорок. На нем была синяя нейлоновая куртка, джинсы, белые кепи, кроссовки — совсем не та экипировка, которая вызывает ассоциации с аппаратом. Лишь холодный взгляд узко посаженных карих глаз этого шатена с ничем не примечательной внешностью, направленный собеседнику куда-то в район переносицы, предупреждал, что передо мной — один из истинных вершителей человеческих судеб.

— Я на этот раз в сознании, джентльмены. Так что попрошу еще раз предъявить ваши корочки, чтобы я рассмотрел их повнимательнее, представиться и объяснить мне цель вашего визита, — облокотившись на костыли, нагло бросил я им в лицо.

— Вау! Вы посмотрите какой он борзый! — изумился младший из пары, переглянувшись со старшим.

— Это не проблема, — покачал головой тот и спокойно достал удостоверение. — Я полковник Герман Штагер, Служба Безопасности Содружества, Департамент контрразведки и охраны государственной тайны. А это — капитан Майлс, мой коллега. Вы же и так знаете, кто мы и почему пришли. Зачем разыгрывать сцены, если нет зрителей?

Такая откровенность, идущая вразрез с иезуитскими традициями спецслужб, удивила меня, но в то же время и порадовала. Разговор начистоту давно напрашивался, и я сам сделал к этому первый шаг на сеансе у Митчелл. Пути назад уже не было.

Майлс — тот самый, что обещал «присмотреть» за людьми, судьбой которых я интересовался — тем временем, молвил:

— С вашей стороны было очень любезно поинтересоваться тем, как дела у вашего опекуна. Мистер Ленц оценил такую заботу. У него действительно все благополучно. Он удалился от дел и решил уделить больше времени своей семье. Он, однако, не забывает о вашей судьбе. Именно он поспособствовал тому, чтобы на ваше лечение были выложены столь значительные суммы. Хотя существовало мнение, что эти затраты не оправданы в силу самых различных обстоятельств. Как объективных, так и субъективных.

— Очень мило с его стороны. Роберт всегда умел обернуть все так, что он — Д’артаньян, а все вокруг — педерасты.

— Мистер Ленц весьма огорчен тем, как вы видите его роль в этой истории. Он понимает, что по различным причинам ваши с ним дороги разошлись. Но надеется, что со временем у вас останутся добрые воспоминания о ваших отношениях, так же как и у него.

— Если Роберт захочет поговорить о наших с ним взаимоотношениях, я готов сделать это лично. Впрочем, вы сказали что-то о том, что «дороги разошлись». А это значит, что он, должно быть, говорить со мной больше не намерен.

— Удивительно, — усмехнулся Штагер. — Послушать вас вчера, так Роберт — настоящий дьявол во плоти, виновник всех ваших невзгод на протяжении всей вашей жизни. А тут вы вдруг обижаетесь, что он не приехал навестить вас.