— Да это, бляха, вообще ничем не помогло! «Зексом» потравили одних лишь гражданских! Множество моих собственных людей тоже от него погибло из-за пробоин в снаряжении! А евразийцев это только еще больше разозлило!

— Такое оружие — обоюдоострое, капитан. Сопутствующие потери были неминуемы. И командование принимало это во внимание при составлении плана. Но ответственность за массовое уничтожение гражданских несем не мы. Враг намеренно скормил разведке дезинформацию о том, где они разместили своих же эвакуированных людей. Кроме того, он сознательно использовал толпы гражданских в качестве живого щита перед военными целями. Никто не собирался специально убивать этих людей. Их жизни — на совести у врага. И, между нами говоря, так или иначе, но эти люди выбрали неправильную сторону.

— Ах вот как? А как насчет убийства военнопленных? Как насчет попытки убить меня?

— Капитан, у нас есть неопровержимые доказательства, что приказ о якобы капитуляции, озвученный комендатурой Новой Москвы, был обманным маневром. Они пытались выиграть время, чтобы совершить диверсию на термоядерной электростанции. Это они в конечном итоге и сделали, убив радиацией в сотни раз больше людей, чем было убито газом. Ты же это и на себе испытал, капитан. Если бы не нейтронно-стабилизирующая терапия, на которую выбил средства так ненавидимый вами Роберт Ленц, то ты бы сгнил живьем от лучевой болезни в первые же дни после выброса радиации. Так и произошло с десятками тысяч людей, в основном — все того же гражданского населения. Это преступление тебя не заботит? Ты хочешь дальше ковыряться вокруг применения «Зекса» и неправильного обращения с военнопленными? Ты на чьей вообще стороне?

— Откуда я знаю, что это коммунисты ответственны за случай с ТЯЭС, а не вы?!

— Оттуда, что было проведено расследование, отчет о котором занимает сотни страниц, с фотографиями, видео, показаниями свидетелей, вещественными доказательствами. Только фрики верят в теорию заговора, а 99 % граждан убеждены в том, что именно так все и было. И даже евразы не смеют возразить против этого. Отрицать этот факт, еще и в твоем положении — уголовное преступление. Есть еще вопросы?

Я в недоумении покачал головой.

— Так вот, их обман с капитуляцией был раскрыт. Оттого приказ о прекращении огня и не был отдан твоими командирами. Из своего окопа всей войны не увидишь. Потому на службе и принято выполнять команды, а не рассуждать. Но ты счел себя самым умным. Напал на дружественного бойца из эскадрона «Сатана», который дал тебе достойный отпор. Затем вломился в штаб своего подразделения и устроил там побоище. В условиях военного времени твои действия вполне тянули на то, чтобы отдать приказ о твоем уничтожении на месте.

Я изумленно покачал головой.

— И кто же решил, что это было оправдано? Прокуратура? Суд? Протектор? Господь Бог?

— Решили те, у кого есть такие полномочия. И хватит уже задавать дурацкие вопросы!

Штагер тяжело вздохнул и остановил на мне тяжелый взгляд:

— Послушай меня, парень, и заруби себе на носу. Околесица, которую ты нам несешь, не доведет тебя до добра. Если хочешь совсем уж начистоту — пожалуйста. У тебя есть выбор между двумя путями. Первый путь — ты воображаешь себя борцом за справедливость и продолжаешь поносить власти, обвиняя их во всех смертных грехах. В этом случае тебя сгноят в психушке, накачав таким количеством веществ, какое и ты еще не видывал. Эти вещества сожгут твой мозг, как чертов напалм, и превратят в овощ. А еще мы вытащим на свет все те мерзости, что ты успел натворить, находясь в наркотическом угаре. Помнишь, как в 90-ом ты зверски замочил целую семью гражданских, хотя такого приказа ни от кого не поступало? Твое имя будет заклеймено позором навеки. Твои слова станут даже хуже бреда сумасшедшего — они станут бредом маньяка-психопата. Надеюсь, с этим все ясно? Второй путь — ты затыкаешь свой рот, спокойно оканчиваешь курс реабилитации и предстаешь перед медкомиссией, которая благополучно списывает тебя в отставку. Ты получаешь солидное вознаграждение. Страховка полностью покрывает твое медицинское обслуживание, включая и медикаменты. Мы помогаем решить твои проблемы с резиденством в Сиднее. Ты становишься частью замечательного общества, которое построено и сохранено во многом и благодаря твоим стараниям, капитан. Иными словами, счастливый финал. Ну, что скажешь, Димитрис? Какой путь тебе больше по душе?

Пока он говорил, мы дошли до входа в корпус. Остановившись неподалеку, я оперся на костыль и вздохнул от напряжения. Мой лоб покрыла испарина. Кивком головы я ответил на взмах руки Ульрики, которая невдалеке общалась с несколькими коллегами-медсестрами. Затем повернулся в сторону вечернего парка, тоскливо проводив взглядом группу велосипедистов, весело колесящих по дорожке.

Штагер, картинно втянув ноздрями воздух, улыбнулся и шепнул мне на ухо, едва ли не с отеческой теплотой:

— Посмотри вокруг, солдат. Видишь, как набухают почки на ветвях деревьев? Слышишь, как щебечут птицы? Природа радуется приходу весны, восторженно встречает солнечные лучи, стремится к жизни. Вопреки всему. То же самое происходит сейчас и со всем нашим обществом. За нашими спинами — долгая и суровая зима. Чтобы пережить ее, нам приходилось иногда жечь дорогие нам вещи в пламени печи. Но мы сделали это, и выжили. Впереди лежат мир и спокойствие, которые дались дорогой ценой. Многое разрушено, и многое предстоит построить…

— Да ты, мать твою, поэт, Штагер. Может, давай к делу?

— Чего ты добиваешься, пытаясь вытащить на свет скелеты прошедшей войны?

— Эти «скелеты» — живые люди, полковник, — горестно ответил я. — Мы тоже хотим радоваться этой весне. Но наши души обожжены в пламени этой чертовой войны, где нам приходилось делать ужасные вещи. А тела отравлены ядом, которым вы нас накачали. Вы считаете, что это справедливо — выбросить нас всех на помойку?

— Капитан, вас не выбрасывают на помойку, — терпеливо ответил Майлс. — Вы будете обеспечены, фактически, до конца своей жизни, если разумно распорядитесь своим вознаграждением по контракту. Все, что от вас требуется взамен — не совершать действий, которые способны нарушить покой и мир в нашем обществе. Тот самый мир, за который вы так храбро сражались.

— Мир, о котором вы говорите, возведен на фундаменте из миллионов человеческих тел.

— Таков любой, — покачал головой Штагер. — Война — это зло, капитан. На войне свои законы. Мы не хотели этой войны. Она была неизбежна лишь из-за имперских амбиций врага. Вам пришлось пройти через ад. Но теперь все позади. Я прошу вас, просто по-человечески прошу — не портите себе жизнь.

— Посмотрите на меня, — печально улыбнулся я, одаривая весенние деревья горькой усмешкой. — Вы считаете, что мою жизнь еще что-то может испортить?

— Вы — неглупый человек, Димитрис, — поставил точку в разговоре Штагер, хлопая меня по плечу. — Я верю, что вы сделаете правильный выбор. И Роберт тоже в это верит.

Я провожал этих двоих взглядом, пока они не скрылись с глаз долой в дальнем конце парка. По лицу блуждала грустная задумчивая улыбка. Сам не заметил, как ко мне подошла, отделившись от группы медсестер, Ульрика.

— Кто это был, Димитрис? Они — от твоего работодателя?

— Да. Можно сказать и так.

— Мне показалось, или ты чем-то расстроен?

Этот вопрос заставил меня крепко-накрепко задуматься.

— Это не совсем то слово. Скорее — разочарован, — произнес я устало.

— Чем?

— Всем. Жизнью. Миром. Людьми. Таким, как все это оказалось.

Я закусил губу, думая, как выразить свою мысль.

— Знаешь, мои родители учили меня чему-то доброму и хорошему. Но на самом деле… на самом деле есть лишь холод и жестокость, которые правят миром. Что-то изменилось во всех нас. Какая-то системная ошибка. Будто в компьютере. Мы, люди, лишились чего-то очень важного. Может, это случилось в тот день, когда сгорел Старый мир. А может быть, еще раньше. Не знаю.

Ульрика не перебивала меня, и я продолжал.