— Нерон, иди за Тьеполи, а мы пока угостим её кнутом.

Теперь допрос стал мучительным. От первого удара, пришедшегося мне по ягодицам, я просто взвыла от боли. От второго, задевшего плечи и спину — заорала как резаная. Третий и последующие слились в единую симфонию боли, где свист кнута, его шлепки о кожу и мои крики были единой мелодией. Я толком не помню, что делала в то время: плакала ли, кричала, умоляла отпустить меня или проклинала… Помню только чистую боль, захватившую и тело, и разум. А потом всё прекратилось.

— Пошли отсюда. Тьеполи скоро придёт, она отсюда никуда не денется.

Мучители ушли, деловито обсуждая по дороге, что надо чаще практиковаться работать с кнутом, и заказать ещё парочку новых, а то этот совсем обтрепался. А я осталась в полумраке, с ужасом ожидая, когда придёт таинственный Марио Тьеполи.

Они пришли очень тихо: о том, что я в комнате больше не одна, я узнала только тогда, когда надтреснутый старческий голос произнёс:

— Джованна, зажги факелы.

И женщина в длинном платье и капюшоне двинулась вдоль стен, зажигая от лучины висящие в кольцах факелы. В этой комнате что, магия вообще не ощущается? Интересно.

— Так-так-так. Джованна, ты это тоже видишь?

— Да, мастер. Сходить за Фредерике?

— Обязательно. Я подожду тебя здесь.

Звук шагов Джованны ещё не стих, когда моего тела коснулись сухие, шершавые пальцы. Они пробежались по ноге, брезгливо прикоснулись к следу от кнута, вызвав у меня сдавленное шипение, нагло исследовали мои интимные места. Я замерла, стараясь не то, что не шевелиться — не дышать лишний раз. И это принесло плоды: пальцы быстро оставили меня в покое.

— Ну что ты лежишь, словно труп? Никакого интереса.

Я упорно молчала.

— Если Фредерике считает, что это честная сделка, то он идиот.

Шаги, скрип кресла. Отлично, можно поздравить себя с маленькой победой. Старик не желает насиловать бесчувственное тело.

— Что тебя не устраивает, Марио?

— Холодная рыбина вместо горячей земной женщины. Я читал дневники моего прадеда, он писал, что жена-землянка разожгла огонь его магии. Что, позволь спросить, может разжечь в мужчине привязанная к дыбе женщина, не реагирующая на прикосновения ни страстью, ни злостью? И что за уродливые рубцы? Мне плевать, хочет ли она близости со мной, но я хочу, чтобы она была отвязана и нормально выглядела. И реагировала на меня, слышишь, Фредерике?

— Я понял тебя, Марио. — Интересно, чем аукнется мне это недовольство в голосе дожа? Хотя, судя по тому, что он не сказал ни слова этому старику, ничем особо болезненным.

— Я вернусь через два дня. Идём, Джованна.

— Как же с тобой тяжело, Светлана. Роскоши не захотела, утопления избежала, теперь почти отправила к демонам мой договор со скуолой алхимиков. Воистину в несчастный час тебя прислали сюда.

Некоторое время дож ходил по комнате, затем шаги стихли: кажется, он стоял рядом с дыбой, не попадая в узкую полосу видимого мне мира.

— Удавить тебя, что ли, прямо сейчас? Но тогда старые идиоты вроде Тьеполи взбунтуются. А в их руках скуолы, и кто знает, не заплачу ли я за твою смерть слишком высокую цену? И всё-таки интересно, неужели секс с пришельцами с Земли действительно может повысить чувствительность к магии?

Я упорно молчала, стараясь даже дышать потише. Дож постоял ещё немного, и ушёл.

Я думала, что в воспитательных целях меня оставят здесь на ночь. Но нет: с момента ухода дожа прошло совсем немного времени, когда в зал «Правды» ввалилась целая куча народа. Меня быстренько обработали какой-то остро пахнущей мазью, обмотали полосками белой ткани, напоили бульоном, нарядили в длинную синюю рубаху и бережно отвели наверх, в ту же комнату, в которой я спала до этого. Понятно: дож решил не ссориться с влиятельными людьми Новой Венеции.

Некоторое время я наслаждалась отсутствием боли, затем заснула.

Утро началось с появление в комнате вчерашней толпы. Меня оттащили в ванну, бережно помыли, затем снова намазали, обернули и одели, и оставили наедине с завтраком и дожем.

Фредерике Моста был бледен и откровенно вымотан. Это бросалось в глаза даже при том, что ни утром, ни вечером прошло дня я его не рассматривала. Что-то произошло ночью? Но что?

— Ешь и слушай. У меня не так много времени.

Я не заставила себя упрашивать: кто знает, когда покормят в следующий раз. Дож, вопреки собственным намерениям, не спешил говорить. Он сидел в кресле напротив меня и нервно сжимал и разжимал пальцы на стеклянном бокале.

— Твоя вчерашняя проникновенная речь очень взволновала и вдохновила народ. Вечером возле дворца Советов собралась чернь, требующая отпустить тебя и попытаться вернуть с твоей помощью магию. И ладно бы чернь: утром к ним присоединились некоторые аристократы. — Фредерике брезгливо сморщился. — Поэтому я предлагаю тебе договор: ты выходишь к народу и сообщаешь о том, что все твои слова о возможном возрождении магии — ложь и бред. Причём делаешь это добровольно. Я, в свою очередь, обязуюсь содержать тебя до самой твоей смерти в довольстве и неге, и не допускать к тебе таких, как Марио Тьеполи. Согласна?

Прелестно. Дож всё-таки уверен, что я наивная идиотка. Ну и замечательно, пусть продолжает так думать. Но пару вопросов я всё-таки задам.

— А почему ты не хочешь попробовать мой вариант? Ну, отправить корабль за пределы планеты, посмотреть своими глазами, что там с Солнцем происходит? Ты же сам прекрасно понимаешь, что, если магия закончится, вам не выжить.

Ничего себе. Дож так сжал пальцы на кубке, что аж костяшки побелели. А лицо вроде бы спокойно. Да что за история с этим кораблём? Там что, десант вуки прилетал?

— За пределами планеты нет ничего нужного людям! Только смерть и демоны! Отвратительные насекомообразные демоны! — Всё-таки жукеры, а не вуки. — Хорошо, я расскажу тебе правду о том, как эта мерзкая труба появилась во дворце Совета.

Это случилось летом, пятого либерте 223 года Террины. Мой прадед, Винченце Моста, был тогда дожем только третий год. В тот день он сидел в одиночестве в своём рабочем кабинете, разбирал бумаги и ждал, когда настанет время обеда и можно будет на законных основаниях оторваться от бумаг. Был полдень, до обеда оставался ещё час. Внезапно прямо перед его окном, разрушив левый флигель, в котором находилось стойло для принадлежащих Совету поркавалло, опустилось нечто. Оно было огромно и больше всего походило на нестерпимо сияющую трубу. Магии тогда было много, и прадед своей волей запечатал все двери и окна кроме своего собственного. Затем он открыл окно, и вылетел наружу, к трубе. Его уже ждали.

Дож ещё сильнее сжал стакан, и я поняла, что его трясёт. Да что же там такое прилетело?

— Оно стояло возле трубы, и было похоже на огромного мохнатого паука. Стоя на всех восьми лапах оно превосходило моего прадеда не меньше, чем на три децима.[2]Все его восемь глаз горели адским огнём.

Прадед был храбрым человеком, к тому же, понимал, что некоторые живые и разумные существа могут выглядеть непривычно для человеческого взора — жизнь на Террине быстро научила этому наших предков. Он продолжал приближаться, вытянув вперёд руки в жесте мира. Тогда чудовище встало на шесть лап, подняло в воздух передние, покрытые шевелящейся чёрной шерстью, и бросилось на прадеда. Что он мог сделать? Только ударить тварь самым сильным огненным образом, который знал. Тварь попыталась спрятаться в своей трубе, но не успела, и сгорела прямо на пороге, издавая ужасающие звуки. Теперь ты понимаешь?

— Понимаю.

— И согласишься выступить перед народом?

— Я могу подумать?

— Не больше одного дня.

— Это меня устраивает. Как мне сообщить о готовности?

— Тебе принесут обед и ужин. Скажешь слугам, что хочешь увидеть меня. Они передадут.

Дож поднялся с кресла, и я невольно восхитилась тому, как быстро он смог взять себя в руки.

Оставшись в одиночестве, я улеглась на кровать и крепко задумалась. План спасения у меня уже появился, так что смело можно было обдумывать новую информацию, полученную от Фредерике Моста. Значит, арахноиды… Плохо, плохо.