— Говорит, что по поводу монеты.

«Очевидно начинающий нумизмат. Наверняка притащил какой-нибудь старый

пятак и уверен, что такого ни у кого нет», — подумал Александр Фомич, со вздохом откладывая в сторону тетрадь с переводами саг.

— Ладно, зови, только сам побудь рядом. Вдруг это жулик какой.

Вскоре в дверях кабинета показался невысокий молодой человек с тщательно постриженными тонкими усиками над припухлыми, девичьими губами. Одет гость был по последней моде, в укороченный сюртук с широкими лацканами, с подвязанной вместо галстука шёлковой косынкой.

— Честь имею представиться, Дергунов Николай Осипович, уроженец города Саратова, ныне проживаю в столице, подал прошение о приёме на государственную службу.

Профессор также представился. Предложил гостю сесть. Несмотря на свой ухоженный вид, гость учёному мужу не понравился. Смущала развязная манера движений и разговора, а чересчур живые глаза быстро пробежались по всей обстановке кабинета. Кроме того, от гостя нестерпимо несло одеколоном от Роже, а профессор не любил эти искусственные цветочные ароматы.

— Чем могу служить? — спросил Андриенко, наблюдая за тем, как молодой щёголь пытается на неудобном старинном кресле принять наиболее изящную позу.

— Мне порекомендовали вас как самого известного в столице нумизмата, — начал разговор Дергунов.

— Ну почему же, есть люди куда более известные, например барон Кане или Великий князь Георгий Михайлович. Но я действительно один из соучредителей

Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества, — не без гордости закончил Андриенко.

— К сожалению, ни барона Кане, ни Великого князя в столице сейчас нет, — сказал саратовский гость, а затем перешёл к делу: — Полгода назад здесь, в Санкт-Петербурге, умер мой дядя по материнской линии, Обухов Михаил Львович. В наследство он мне оставил квартиру и кое-какие достаточно скромные сбережения. Среди разного рода имущества имелась и небольшая коллекция монет…

Профессор насторожился. Он знал практически всех коллекционеров столицы.

— Простите, как фамилия вашего дяди? — переспросил он.

— Обухов, Михаил Львович.

— Не припомню такого, — признался Андриенко.

— Ну, это понятно, коллекция небольшая, всего-то монет тридцать. К тому же он последние десять лет жутко болел, практически не выходил из дома. А года за три до смерти совсем лишился речи и движений. Так вот, я значительно поиздержался за время проживания в столице и решил продать эти монеты. Они мне, знаете ли, ни к чему. Почти все я сдал антиквару Генрихту, но эту монету он взять не решился, посоветовал отнести к вам на консультацию.

Андриенко кивнул головой. Он хорошо знал старого Генрихта, Франц мог послать к нему только с очень редкостной монетой, в истинности которой сам старый немец сомневался.

— Дядя мой также выделял эту монету из всей коллекции, даже поместил её в отдельный футляр, — заметил Дергунов, подавая хозяину дома чёрную коробочку.

Пока Александр Фомич искал в ящике стола лупу, молодой человек из внутреннего кармана сюртука достал средних размеров тетрадь в чёрном коленкоровом переплёте и положил её на край стола.

— А тут изложена вся история этой монеты, — пояснил он.

Достав из коробочки монету, профессор несколько секунд разглядывал её, затем изменился в лице и, подойдя к окну, пошире распахнул бархатные портьеры. Пока он при свете дня внимательнейшим образом исследовал раритет, забытый им гость с видимым любопытством наблюдал за поведением старика, при этом словно решая про себя и ещё какую-то сложную математическую задачу.

Наконец Андриенко вернулся за стол, отложил в сторону очки и, огладив рукой свою седую бородку клинышком — знак явного волнения, спросил:

— Откуда это у него?

— Все записано в тетради, я же вам говорил. Можете не сомневаться, монета подлинная.

С полчаса Андриенко внимательно читал тетрадь, затем отложил её в сторону.

— Поучительная история. Если это действительно так, как здесь изложено… Сколько вы хотите получить за монету?

— Пять тысяч рублей серебром.

Профессор с удивлением посмотрел на уроженца Саратова.

— Вы не шутите? Это же целое состояние.

— Вот именно поэтому я к вам и пришёл. Вы ведь самый богатый из коллекционеров.

Андриенко коротко глянул на Дергунова, высоко поднял брови и хмыкнул.

«А он не так прост, как кажется».

Да, жирные полтавские черноземы Андриенко удачно соединились с капиталами конезаводчиков Финогеновых, и пять тысяч рублей не составили бы большой суммы для старого учёного.

— А почему вам нужно именно пять тысяч, а не три или десять? — не удержался и полюбопытствовал нумизмат.

— Признаться, я ещё в Саратове пробовал заняться коммерцией, но прогорел, а тут и в карты проигрался, что сами понимаете, долг чести. Так что до вторника мне надо срочно достать деньги.

— Хорошо, я согласен, — откладывая в сторону и тетрадь, и коробочку с монетой, сказал Андриенко. — Но с одним условием. Я все должен хорошенько изучить. Эта монета для нас пока что «терра инкогнита» — земля неизвестная. Мы очень мало знаем о том, как она была создана и почему. Лишь немногие видели существующие экземпляры. К тому же сейчас в доме просто нет таких средств, а в воскресенье банк не работает.

— Да, я знаю. Но вы можете мне дать некий задаток? Хотя бы пятьсот рублей ассигнациями?

Чуть поразмыслив, старый коллекционер решил, что игра стоит свеч. Даже если монета и окажется подделкой, то хорошая подделка тоже стоит таких денег.

— Хорошо, вы их получите.

Он позвонил в колокольчик и сказал вошедшему Мирону:

— Принеси, голубчик, пятьсот рублей и отдай вот этому господину.

Пока слуга ходил за деньгами, Александр Фомич с задумчивым видом листал чёрную тетрадь. Потом он спросил:

— А почему же вы, молодой человек, не оставили своей записи? Должны оставить.

Тут Дергунов, первый раз за беседу, смутился:

— Понимаете, господин профессор, я постеснялся. Почерк у меня, знаете ли, не соответствует красоте предыдущих записей. Не дал мне господь такого дара.

— Здесь не дар нужен, а усидчивость, — вздохнул Андриенко и пододвинул тетрадь к Дергунову.

— Ну хоть автограф оставьте на память потомкам.

— Вот это с удовольствием, — согласился молодой хват и долго, старательно выводил свою подпись в тетради.

Как раз вернулся Мирон, отдал деньги гостю. Тот их быстро пересчитал, сразу повеселел и откланялся.

— До вторника, господин профессор. Расписки о передачи монеты я не требую. О вашей честности по Петербургу и так легенды ходят.

Андриенко смутился. В отношении чести старик действительно был педант, в молодости даже дважды дрался по этому поводу на дуэли.

Проводив молодца до двери кабинета, Алесандр Фомич вернулся за стол, по пути успев поморщиться. В комнате остался стойкий запах цветочного одеколона. Но через минуту профессор уже забыл о нем. Он вытащил из книжного шкафа несколько солидных фолиантов, а из бюро пару планшетов с наградными и памятными медалями, монетами и жетонами Николаевской эпохи. Долго и тщательно Андриенко сравнивал своё новое приобретение с этими своеобразными памятниками старины и все более убеждался в подлинности монеты.

— Без сомнения, рука художника Рейхеля, — бормотал он себе под нос, разглядывая в лупу полученное богатство, — совсем как на портрете императора Александра на памятном жетоне с сельхозвыставки в Хельсинки. Или хотя бы вот эта памятная медаль ко дню рождения императора. Хотя… это может быть даже работа Лялина.

И чем больше профессор утверждался в этой мысли, тем большее его охватывало волнение.

— Монета Шуберта с гладким гуртом, а эта с надписью. Что это значит? Это значит, что монета Шуберта недоделана или даже подделка!

Андриенко больше не мог удержаться. Торопливо написав несколько записок, он звоном колокольчика вызвал к себе заспанного дворецкого.

— Мирон, возьми извозчика и развези записки по этим адресам.