Если так установить, то земли на всех хватило бы, – хватило бы потому, что те, кто теперь владеют землями и сами не работают, живо отказались бы от своих земель, потому что не в силах бы были, не работая на них, платить за них ренту. А взяли бы эти земли те, кто работает на земле.

Деньги же эти, собираемые с земли, должны идти в общую пользу. Дохода этого получалось бы так много, что он заменил бы все прочие налоги и сборы. В России рента с земель раза в два или в три больше того, что собирается теперь в разных налогах. В одной Москве ее собиралось бы около двадцати миллионов рублей. Будь заведен такой порядок, то не только рабочим на земле было бы хорошо, потому что земли было бы достаточно и не надо было бы платить никаких пошлин и податей, но и городским людям, мастеровым, фабричным жизнь была бы хорошая: народ разошелся бы по деревням, и фабричного, заводского народа стало бы не так, как теперь, много лишнего, такого, что сбивает цены на работу; рабочие бы тогда ставили цены, а не хозяева, и продовольствие стало бы все много дешевле, потому что не было бы ни податей, ни пошлин на товары.

При таком устройстве люди получали бы от земли то, что им определено получать от нее самим Богом, все ровно. Не было бы так, как при крепостном праве и рабстве, что одним все, а другим ничего, и как это есть и теперь оттого, что одни люди могут захватывать землю себе и владеть ею как собственностью, отнимая ее у тех, кто хочет работать на ней.

Справедливость осуществляется не стремлением к справедливости, а любовью.

Как для того, чтобы попасть в цель, нужно бить дальше ее, так и для того, чтобы быть справедливым, надо быть самоотверженным, т. е. несправедливым к себе. Если же будешь желать быть только справедливым, то будешь пристрастен к себе и несправедлив к другим.

Ни один человек не может быть вполне справедливым во всех своих делах. Но справедливый человек отличается от несправедливого своим усилием быть справедливым, как правдивый от лживого – своим усилием говорить только истину.

Есть нечто худшее, чем несправедливость: это лицемерие добродетели, любви и служения Богу, так часто встречающееся в лжехристианском мире. Люди, воображая или притворяясь, что они исполняют закон любви, освобождают себя от требований справедливости и доводят свою несправедливость до самодовольного злодейства. Люди жертвуют на церкви, на бедных, занимаются благотворительностью, тогда как то, что они отдают, – цена слез и крови их братьев.

Судья может руководствоваться справедливостью, рассматривая только одну сторону вопроса; в жизни же всякий вопрос имеет много одинаково справедливых, но различных решений, смотря по тому, с какой стороны рассматривается вопрос.

Ты страдаешь от несправедливостей – утешься: истинно несчастны не те, кто терпит от них, а те, кто поступает несправедливо.

Точно справедливым нельзя быть. Не доделаешь или переделаешь. Чтобы не согрешить против справедливости – одно средство: всегда переделывать.

Самый нужный и важный для каждого человека предмет изучения – это он сам, его духовное существо.

Человек, знающий все науки, но не знающий самого себя, – жалкий невежда. Человек же, ничего не знающий, кроме самого себя, своего духовного я, – человек вполне просвещенный.

У человека есть всегда место спасения от всех бедствий; место это – его душа.

Если бы только человек понимал, кто он такой, как ничтожны бы ему показались его огорчения.

Вера определяет жизнь.

Религиозное сознание есть то, на котором зиждется всякое другое. И оттого оно предшествует всякому пониманию.

Чтобы понять то, что люди все равны, что человеку лучше отдать свою жизнь для служения другим, чем заставлять других людей служить себе, нужно определить свое отношение к миру, а такое определение отношения человека к миру дает только религия.

Попытки основать нравственность помимо религии подобны тому, что делают дети, которые, желая пересадить нравящееся им растение, отрывают от него не нравящийся им и кажущийся им лишним корень и без корня втыкают растение в землю. Без религиозной основы не может быть никакой настоящей, непритворной нравственности, точно так же как без корня не может быть настоящего растения.

Доброму, живущему хорошей жизнью крестьянину священник задал на духу обычный вопрос: верует ли он в Бога?

«Грешен, не верю», – отвечал мужик.

«Как? не веришь в Бога?»

«Не верю, батюшка. Если бы верил, разве я бы жил так? Сам только о себе думаешь: ешь, пьешь, а Бога и братьев забываешь».

Что бы было, если бы все понимали веру, как этот крестьянин, и верили бы в закон Христа?

Есть две веры: вера доверия к тому, что говорят люди, – это вера в человека или в людей, и таких вер много различных; и вера в свою зависимость от Того, Кто послал меня в мир. Это вера в Бога, и такая вера одна для всех людей.

Вера есть неизбежное свойство души.

Человек неизбежно верит во что-нибудь. Он неизбежно верит, потому что кроме тех предметов, которые он знает, он еще входит в отношение с тем, чего он не может знать, а вместе с тем знает, что это есть. Отношение к этому непостижимому и есть вера.

Всякий человек всегда чувствует одинаково ничтожество всего того, что понятно, так же как и величие чего-то непонятного и важнейшего.

В каком бы ни находился человек положении, всегда достаточно идеала, данного Христом в Его учении, для того чтобы получить самое верное указание тех поступков, которые должно и которых не должно совершать. Но надо верить этому учению вполне, этому одному учению, и перестать верить во все другие, точно так же как мореходу надо верить в компас и перестать приглядываться и руководиться тем, что видишь по сторонам.