— Как что? Здесь никогда не жили люди. Это культовое сооружение.

— Молодец, Тоник, пять. Что ты предлагаешь? Свернуть экспедицию? Мы археологи, или кто?

— Да, Катюш, расскажи, почему ты пошла учиться на археолога?

— Дура потому что. Романтика. Как же, каждый год новая планета, новые впечатления, новые друзья.

— Как, новые друзья? На следующий год мы уже не будем вместе?

— Не знаю. Скорее всего нет. В нашей группе психологическая несовместимость. Ругаемся, дерёмся.

Скорее всего разобьют.

— А пары, Кать, пары? Если мы захотим опять вместе?

— Кто же с тобой захочет в пару? Вася бы захотела, но ей нельзя, она воспитатель.

— А ты, Катя?

— Я? — с удивлением посмотрела на меня моя напарница, — Мы с тобой терпеть друг друга не могли. Я тебя убить была готова за… за одно дело, а ты меня в упор не видел, сидел со своими черепками. Не знаю, что теперь случилось с твоими больными мозгами.

— Ты мне нравишься, — сказал я, — ты надёжный товарищ.

— И только? — я почувствовал, что краснею, и опустил голову.

— После клинической смерти все мальчишки меняются? — спросила меня Катя, — я кивнул, а Кате стало смешно.

— Откуда ты знаешь? — спросила она, улыбаясь.

— Я побывал на Земле, немного там пожил, что-то понял, — решил объяснить я, несколько туманно.

— Заговорились мы с тобой, ребята уже собираются на ужин, — сказала Катя, — давай столы накрывать.

На ужин была гречневая каша со свиной поджаркой, бутерброды с красной рыбой, масло в маслёнке, тостики, чай, сок на выбор. На столы мы поставили вазочки с конфетами.

— Катя, может, поставить цветы, для девочек? Какие ты любишь?

— Орхидеи с Немезиды.

— Как они выглядят?

— Забудь. Придумай что-нибудь своё.

Я придумал. По букетику полевых цветов. Что вспомнил. Чтобы без резкого запаха. А то поставишь ромашки, красиво, но запах… Или лилии. У меня от них голова болит.

— Красиво, — одобрила Катя, — для меня что-нибудь придумаешь, по своему вкусу?

— Придумаю, Катюш, когда все разойдутся, — Катя кивнула, с улыбкой.

— Не забудь сегодня разобраться с Мишкой. — Настроение скатилось к точке замерзания.

— Ты должен! Из-за тебя и я страдаю! Или больше никогда не буду твоей парой…

Тут ввалились ребята, опять взвыли, кинувшись к окну, послышались восхищённые возгласы.

— Где ты это видел, Тоник? — спросил меня Ростик.

— Когда я умер, мне снились волшебные сны… — начал я.

— Тонька, прекрати свои бредни! — прикрикнула Василиса, — иначе опять запру в изолятор!

— Запирай, — вздохнул я, — там спокойно.

— Ребята, ужинать! — переключила своё внимание на галдящих детей Василиса, — Сегодня последний раз вы здесь едите. Завтра будет всё по-прежнему.

Мальчишки и девчонки побежали переодеваться.

— Кать, а мы почему не переодеваемся? Не во что?

— Мы дежурные, нам не положено. А с завтрашнего дня будет уже никому нельзя, только в своих каютах.

— Жалко, — вздохнул я, — всё детство в скафандрах…

— Да, Тоник, у меня есть замечательное платье, а поносить так и не пришлось. Иди, отдохни часик, потом я.

— Куда… идти? — сглотнув, спросил я.

— В свою каюту.

— Комнаты отдыха для дежурных не предусмотрено? — насколько было бы всё проще, подумал я: напросился в вечные дежурные, всё одно ничего в археологии не понимаю. Нет, ничего бы не получилось, сомневаюсь, что Катя согласилась бы со мной сидеть.

— Такие комнаты есть на больших станциях, так что, перестань мечтать, и иди к себе.

Я поплёлся в свою каюту. Отодвинул входную дверь, заглянул, там никого не было. Быстро сняв комбинезон, собирался уже лечь на верхнюю полку, как открылась дверь санузла, и оттуда вышел Мишка.

Увидев меня, он оторопел:

— Тебе что сказали, заморыш? Брысь в чулан!

— Что я тебе сделал?! — заныл я, думая разжалобить Мишку.

— Сам знаешь!

— Ничего я не знаю! Не помню!

— Так иди, вспоминай! — Мишка схватил меня за майку, и потащил к выходу. Сопротивляясь, я ударил его коленкой в пах, и Мишка согнулся. Тут я совершил ошибку. Вместо того, чтобы добить противника, я ждал, когда он выпрямится, боль пройдёт.

Когда Мишка смог выпрямиться, он буквально озверел. Я ничего не успел понять, как начал с грохотом летать по всей каюте. Мишка не разбирался, чем бьёт, и обо что бьёт. Почему — то все края здесь были твёрдыми, не так, как в изоляторе. Мишка загнал меня в угол, свалил на пол, и продолжал пинать ногами. Хорошо хоть, был босиком.

Наверно, на шум, в каюту забежали ребята с Василисой.

— Миша, прекрати! — Миша последний раз, примерившись, хотел ударить меня в живот, попал по рукам, постарался попасть по лицу.

— Миша, я же тебя просила, не бить его по лицу! — воскликнула Василиса.

— Он меня ударил сюда! — воскликнул в ответ Мишка, показывая куда я его ударил.

— У-у-у, запретный улар! — разочарованно загудели ребята. Я лежал, не в силах пошевелиться, изо рта что-то текло.

— Вставай, идём со мной, — сказала мне Вася. Я пошевелился, но встать, даже на четвереньки, сил не было.

— Помогите ему, ведите в мой кабинет, — услышал я голос Василисы. Меня, не очень бережно, подняли с пола, дотащили до стула в Васиной каюте, посадили и вышли.

Вася начала обрабатывать мои раны чем — то шипучим, и щиплющимся. Я терпел.

— Зачем ты ударил Мишу? — спросила она меня.

— Он выкидывал меня из каюты. Это что, не моё место? — с трудом шевелил я разбитыми губами.

— Твоё, тебе надо было мне сказать.

— Ты не знала?

— Знала, но не думала, что дойдёт до драки. Ты всегда уходил.

— И где я спал?

— В кают-компании. Пока ты её не переделал, там стоял замечательный диван. Ты там коротал время с дежурными.

— И что, я не вылезал из комбинезона?

— Вылезал, когда переодевался в скафандр.

— Но это неправильно!

— Я пыталась вмешаться, но ты не разрешил, сказал, что так тебе лучше, общался с дежурными. Когда ребята дежурят, им скучно, и они охотно болтали с тобой о всякой ерунде, — Василиса взяла шприц-пистолет и вколола что-то мне в плечо.

— Вставай. Сможешь? Давай, помогу, — Василиса подняла меня, отвела в нашу каюту, уложила на нижнюю кровать.

— Пойдём, Миша, посмотрим твои повреждения, — сказала она Мишке, — Сегодня тебе дежурить вместо Антона.

— С Катей? — спросил Мишка.

— С Настей. Завтра осмотрю Тоника, если сможет, заменит тебя.

— Ну, Тонька! — прошипел Мишка, наклоняясь ко мне, — Пожалеешь ещё! — Я съёжился под одеялом.

Наверно, Вася вколола мне снотворное, потому что я не заметил, как пришло утро.

— Кать…

— Пошёл вон!

— Ну, Кать…

— Ты ещё здесь? Мало тебе всыпали? Ещё хочешь?

— Не, не хочу. Я же говорил, не справлюсь я с Мишкой…

— Зачем тогда его бил? Запрещённым ударом?

— Мне ничего не оставалось…

— Не подходи ко мне, пока не успокоюсь! — Я отошёл, радуясь, что она не сказала «не подходи ко мне больше никогда». Всё тело ныло от побоев. Я надеялся, что детское тело быстро придёт в порядок, чудодейственные лекарства будущего излечат все раны. Я сильно ошибался. Раны у меня были, по мнению нашей фельдшерицы, пустяковыми, так что средства ко мне применили обычные: ватка-йод.

Утром я с трудом поднялся с кровати, когда прозвенел сигнал побудки. Постель была заляпана кровавыми пятнами, особенно наволочка. Зашла Василиса, показала в ванной комнате небольшой шкафчик. Внизу — утилизатор, вверху — свежее бельё.

Свалив всё, включая нательное бельё, в утилизатор, я помылся в душе и надел чистое. Василиса ещё раз смазала мои боевые раны и спросила, готов ли я на дежурство, или пойду на раскопки.

— Как Катя, так и я, — проговорил я, с трудом двигая языком.

— Тебе надо одеться в скафандр, он тебя немного оживит, — решила Вася.

Завтракали мы уже в кают-компании фрегата, а не в моей столовой.