Чёрная сфера. Отсюда готовится восстать выпестованный, вскормленный людьми древний Зверь, чтобы закрыть небо покровом ужаса и тьмы, загнать жизнь ещё глубже в норы, испепелить тянущиеся ввысь ростки кислотным ливнем.
Чёрная сфера. Придётся войти в неё...
...и что дальше? что надо сделать?
Что может один человек, выходя против Зверя?
«Подними на него свою руку и помни – ты бьёшься в последний раз».
Ответ прост – в сферу можно только войти. Выйти не придётся. Лишь взлететь, освободившись от тела.
Форт был против такого решения. Рассудок громко протестовал, кричал и стучал кулаком, приводил множество доводов в пользу того, чтобы сладить дельце с Папой, получить плату имперскими деньгами... а затем стать при Папе советником! или капитаном боевого корабля, почему нет? Зачем противиться естественному желанию жить и процветать? Надо пожать лапу Зверю, поцеловать его в зад и со смехом радости принять печать на физиономию! жизнь наладится! ничего страшного! Главное – уговорить Папу подать тебя на TV в виде туанской анимационной оцифровки, с искажением, чтобы Джомар даже случайно не опознал своего пропащего пилота. В новую пору жизни нужно войти с перекошенным лицом, и никак иначе. По-другому в мир Зверя не принимают.
Но откуда-то сочился скрипучий, донельзя циничный голос первосвященника Каиафы: «Лучше, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб».
И этот вражеский скрип, как ни странно, отрезвлял сознание, начинавшее клониться на зов бездны.
Надо идти. Даже понимая, что ничего не изменишь. Почти ничего. И не зная, как сообщить в град, что Диск существует. Кто не решал в уме таких проблем, не выбирал между «быть» и «не быть» – не ведает, каковы адские муки. Чаша полна, надо вылить – или выпить.
Нет, только выпить.
Это узел решений и наводил Форта на мысли о скорой и геройской смерти.
В далёкий понедельник 30 ноября принимать её было легче. Она пришла нежданно. Всплеск криков и движение людей в салоне, похожее на порыв ветра в тростниковых зарослях. Грохот автоматных очередей, удары пуль в грудь и живот, гулкая темнота. Робкие проблески неясных видений. Затем – серый свет в глазах, оказавшихся видеокамерами...
В отличие от того сырого вечера сегодня была возможность подготовиться к уходу, взвесить все «за» и «против». Против – страх. За – долг.
«Кому я должен?..»
Гнетущее чувство – как окружающий тебя тёплый туман, что плывёт следом, не выпуская из оболочки молочной пелены. Люди отдаляются, становятся расплывчатыми силуэтами без лиц, зато туман всё осязаемее, всё плотней, в нём вьются, сплетаясь из колеблющихся струй, голоса, что-то шепчущие, на чём-то настаивающие, зовущие и молящие... В конце концов начинаешь сознавать, что все, кто был тебе близок, – здесь; они смотрят и ждут.
Тими, малявка Медеро, карапуз Бун, толпы в коридорах Эрке – их много, молчаливых свидетелей.
Какой-то пожилой землянин с широким, округлым лицом, в длинной тёмно-зелёной одежде.
«А, Учитель Кэн, привет! Что скажешь?»
«Ничего, Албан. Разве нужно что-то говорить?»
«Обидно, что я пойду туда один. Лучше бы в компании. Много спутников я не прошу; идти бы с кем-нибудь на пару – и достаточно. „Гармония достижима лишь вдвоём". Правда, это о супружестве...»
Дверь открылась, вошёл Маджух. Он спал с лица, осунулся и потускнел.
– Эксперт, полночь зашла за середину. Чтобы выступать, ты должен хорошо выглядеть. Если в чём-то не разобрался, оставь на утро. Ясно? Ложись спать. У тебя плохой вид.
«А ты хотел, чтобы я сиял здоровьем? По вашей милости я который день не вижу своей пищи. Подкармливаюсь одной водой и давлюсь органической массой, которую вы называете едой. Спросил бы, каково мне выгадывать моменты и тошнить в парашу. Поднёс бы стакан спирта – я хоть перестану рыгать гнильём...»
– Ты на себя погляди. Можно подумать, танцевал три часа кряду.
– Все мы отдохнём в обратном мире. – Маджух опустился на свободную плетёнку. Между пальцев у него скользили по кольцевой нити кораллово-красные чётки, грани которых покрывала тонкая резьба, выделенная золотом. – У тебя есть вопросы?
– Да, например – мощность магнитно-лучевого воздействия Диска в точке прицеливания. В международных единицах. Это не секрет?
– Восьмисотка эг. Нагрузка очень кратковременная, действие обусловлено вторичным излучением и поглощением.
– Для пирата ты прилично смыслишь в технике.
Чётки замерли, пальцы сжались, потом постепенно распрямились.
– Я учился.
– В «чёрной» академии?
– У меня два диплома, – выдавил Маджух, едва шевеля губами. – Межпланетный менеджмент и системный анализ.
– М-м-м, это престижно... а по тебе не скажешь, что ты крупный менеджер и системолог.
– Я здесь родился. Я потомственный Окурок. – Казалось, Маджух что-то доказывает самому себе.
– Да, это заметно.
– Я не хочу с тобой ругаться.
– Куда уж тебе. – Готовность умереть придавала Форту большую смелость. – Без меня ваш аттракцион не состоится.
– Кажется, я мало нахлестал тебе по хребтине. – Маджух встал, тихий голос его зазвучал угрозой. – После телевизионной передачи я подумаю, не стоит ли добавить. Имей это в виду, корноухий.
– Буду иметь, господин межпланетный менеджер. – Неожиданно хам-эксперт улыбнулся, и от этого веселья Маджуху вновь стало не по себе. – Университет гордится вами. Хлыст – лучший инструмент интеллектуала. Возможно, я предъявляю завышенные требования, поскольку знания не влияют на личность и наследственность.
– Хочешь, чтобы я начал сейчас? – Маджух взялся за рукоять у пояса.
– Попробуй. – Эксперт сидел, не изменяя позы. – Папа будет очень расстроен.
– Не бойся, останешься цел.
– А тебе я этого не обещаю. – Эйджи смотрел в глаза Венцу, и взгляд его был словно металлический.
Почему-то Маджух не решился отцепить хлыст от кольца-держателя.
– Есть ещё вопрос – что за обратный мир у вас такой? Я слышал раньше, но не углублялся в тему.
– Это религия, ты не поймёшь.
Маджух покинул боковушку в таком настроении, что, завидев его, встречные не просто расступались, а стремительно исчезали.
«Он провоцирует меня. Он нагло провоцирует... а я?.. Я мог бы разлохматить стрекало о его башку. Прострелить ему колени. Заставить его выть и ползать предо мной. А он не поддаётся! Звезда, я как наяву видел, что он может сделать! Взяться за стрекало, это терпимо, – и рывок. Хват за шею. Хруст. Он тяжелее и сильней. Скажет: «Маджух оскорбил меня, я не сдержался». Папа разорётся, но мелкоглазый нужен как глашатай Диска, а я – нет. Из соображений пияра выступление эйджи намного выгодней; поэтому Гэлп и сделала ставку на Коел. Мои уши... мои ноздри... Один лишь взгляд и вывод: „Удалец из Аламбука!" Как он встретил меня? „Ты на себя погляди". Даже если наклеить дипломы на лоб – уши выдадут. О, что надо выпить, чтобы пришла память обратного мира?! что я натворил на той стороне жизни? за что я осуждён родиться здесь Маджухом? за что расплачиваюсь?! Почему я тот, кто я есть, а не другой, с целыми ушами и ноздрями?»
В какой-то миг он готов был закричать – но как начать всё снова?
Как это происходит? очень странно, непостижимо – душа и тело разделяются в миг перехода через край. Тело мёртвыми глазами видит свою душу, а душа – её глаза белые – видит оболочку, в которой жила. Им больно друг без друга, поэтому они опять сливаются и начинают жить вспять. Сколько годов было дано провести на белом свете, столько длится время на той стороне, и оно обратное, совсем не наше. Вместо похорон там – радость восстания из костей. Склеп отверзается, и милая выходит к тебе, одеваясь плотью, становясь тёплой, и начинает дышать. Что было последним поцелуем, станет первым. Годы польются назад, тело станет молодеть, и любовное знакомство превратится в расставание, память о любви рассыплется пылью. Рост всё ниже, ум всё меньше, забудешь буквы, а потом слова, разучишься ходить, станешь размером с колыбель. Вот прозвучал последний выдох – тут всё перевернётся, и ты, пройдя сквозь муку разделения души и тела, появишься на свет из тьмы материнского чрева. Таков маятник вечности под небесами.
