Вот так, а всего две недели назад уже у нас, в России, во время рейса по Куйбышевскому водохранилищу затонул теплоход – погибло более ста человек. Проходящие мимо суда помощи не оказывали – снимали тонущих на мобильники, выкладывали видео в интернет. А чуть раньше произошел взрыв на военном складе в Удмуртии, погибли тоже – девяносто пять человек. А еще раньше, в апреле, кажется, или в марте, прогремел террористический акт в минском метро – взрыв бомбы на одной из центральных станций.

Непонятно, что с этим делать. Мир сходит с ума, и никто данный факт не воспринимает всерьез. Политики непрерывно болбочут об экономическом кризисе, звезды кино и эстрады устраивают грандиозные фестивальные шоу, возводится под Москвой какой-то «инновационный центр», прошли в Харбине первые Олимпийские игры андроидов. Все вроде нормально. Шизофреник ведь не догадывается, что его пожирает болезнь. Он забавляется как ребенок, странствуя по искаженной реальности: радостно перекладывает с места на место фантики от конфет, удивляется, что из порезанных вен хлещет кровь, веселится, глядя на причудливые осколки зеркала, рухнувшего со стены. И, конечно, не чувствует, в принципе не в состоянии осознать, что откуда-то из неземной темноты оценивающе, как на жертву, взирают на него голодные волчьи глаза.

Я встряхиваюсь и выключаю радио. Мне следует избегать этих мыслей, иначе я действительно не засну. Возможно, болен не мир, а я сам, и там, где другие легко и беззаботно живут, я вздрагиваю и шарахаюсь, видя призраки прошлого, встающие из-под земли. Это, кстати, замечала еще Нинель. Ты как будто откуда-то не отсюда, в минуты раздражения говорила она. Ты живешь тем, что было, а не тем, что происходит сейчас. Ты дышишь воздухом гробниц и могил. Настоящее для тебя – это только скучный петит, примечания, сноски к тексту, написанному рукой мертвых веков. Ты вообще не способен жить в настоящем. Мир тебя отторгает, потому что ты сам отторгаешь его. Ты – вне времени, у тебя даже телевизора нет. Спроси тебя, какой сейчас год, и ты надолго задумаешься…

В ее словах наличествует определенная правота. Телевизора у меня действительно нет, и я не собираюсь его покупать. Даже в бытность нашу с Нинель, когда гармония отношений еще не трансформировалась в диссонанс, меня раздражали назойливо лезущие из него голоса – то истеричные, то вкрадчиво-благожелательные, то приторно-искренние, обволакивающие, как болотный дурман. Просачивался в меня внешний мир – то убаюкивая, то убеждая, то требуя чего-то такого, что нужно только ему. Я чувствовал, что меня непрерывно зомбируют. Никакие кирпичные стены не помогали.

А вот сама Нинель, кстати, смотрела, слушала – хоть бы что.

Какое зомбирование?

Стекало с нее как вода.

По-видимому, природный иммунитет.

И только я вспоминаю Нинель, как тут же звуковыми разливами оживает сотовый телефон. И прежде чем взять его в руки, я уже знаю, что это звонит она.

Кто еще будет добиваться меня после одиннадцати часов?

С некоторой неприязнью взираю я на ядовито-желтый дисплей, где и в самом деле высвечивается ее нынешняя фамилия. Телефон – это такой же враг в доме, как телевизор, как всепроникающий интернет, как радио, как почтовый ящик, до упора забитый рекламой, как приветливые девичьи интонации в трубке: наша фирма проводит акцию по установке потолков, окон, дверей; как внезапные звонки в ту же дверь, на которые я уже устал открывать. Мой дом – больше не моя крепость. Это хижина, жалкий тростниковый шатер, бунгало, открытое всем ветрам. Мир с легкостью запускает в него свои щупальца: опутывает ими, спеленывает, гнетет – сладострастно, как кровь, высасывает силы и жизнь. Человек победил пещерных медведей, саблезубых тигров, волков, львов, пантер, он победил холеру, сифилис, тиф, дизентерию, чуму. Однако пришли новые хищники, обгладывающие его до костей. Он создал их сам – от них спасения нет.

А кроме того, мне вовсе не хочется общаться с Нинель. Я хорошо представляю, зачем она мне звонит, тем более в такое неподходящее время. Наверное, опять собирается в Петербург, жаждет увидеться, продемонстрировать, как здорово у нее все складывается – похвастаться очередными своими успехами, новым статусом, вероятно, благами, которые он дает, глянув на меня, убедиться, что правильно сделала, когда отправилась в свой московский полет, жаждет посмотреть сверху вниз, снисходительно поинтересоваться: а что нового у тебя?.. Все это было уже тысячу раз.

В общем, я жду, пока телефон замолчит. А потом нажимаю на кнопку и отключаю его. Заодно я выдергивая вилку у стационарного аппарата – всё, если я нужен кому-то, пусть звонят завтра с утра.

В квартире наступает блаженная тишина. Только шорохами, обесцвеченными тенями всплывает неразборчивая музыка из галереи внизу. Мафусаил все никак не может закончить свою презентацию.

Мне, впрочем, это ничуть не мешает.

Это – призрачный фон жизни, показывающий, что она еще где-то течет.

Несмотря ни на что я по-прежнему чувствую себя окрыленным. Как бы там ни было, а мы все-таки обнаружили что-то, имеющее, по-видимому, содержательный смысл. Некий указательный знак. Некий полузабытый проселок, почти уже заросший травой. Конечно, может еще оказаться, что это непроходимый тупик. Может так статься, что двигаясь по этой дороге, мы все равно придем в никуда. И все же блеснула среди песчаной породы редкая золотинка – руды еще нет, но дрожь в пальцах подсказывает, что она где-то недалеко. Надо только не лениться, копать. Надо только идти вперед, не обращая внимания ни на что. Бей свой шурф, что-нибудь да найдешь.

Я смотрю в узкий двор, стиснутый громадами стен. Небо уже погасло, но все-таки угадываются в темноте лиственные движения тополей. Ниже них, как заколдованная вода, покоится тьма. Я почти счастлив – ради подобных минут, вероятно, и стоит жить.

Так заканчивается этот июньский день. Я еще не знаю, что это последний безмятежный день в моей жизни, что я волей судьбы уже ступил на опасный спуск, на склон кратера, который открывается в бездонный провал, что уже поднимается оттуда серный туман, что ползут камни, что растрескивается голая твердь, что уже все за меня решено и что возврата к прежнему уже никогда не будет…

Дневник священника Ивана Костикова (даты приведены по старому стилю).

22 октября 1917 г. В Сером Холме (город неподалеку от Осовца) разместили артиллерийский полк. Солдаты в тот же день разгромили там винный склад, а после этого начались погромы лавок и магазинов в поисках золота. Брали, как сказал приехавший оттуда крестьянин, «все, что блестит». Часть солдат двинулась потом к Осовцу, их остановили вызванные казаки с пулеметной командой.

23 октября 1917 г. Производится выдача ржаной муки по 5 фунтов на человека в месяц, а также 4 фунта белой муки и по 1 фунту отрубей. Общественная городская лавка одна, людей много, возникло ужасное столпотворение. Когда вечером лавку закрыли, недовольные заволновались и избили кассиршу. Ходят слухи о готовящихся погромах всех магазинов и частных домов, наподобие того, что было вчера в Сером Холме. На Введенской площади вечером изнасилована 14-летняя девочка, вывернуты руки, избита, доставлена в больницу в бессознательном состоянии.

26 октября 1917 г. Разнесся слух, что Временное правительство свергнуто. Керенский застрелился, вся власть перешла к Совету солдатских и рабочих депутатов.

27 октября 1917 г. Получены известия, что Керенский не убит, а уехал в Ставку, где призвал всех граждан республики к подавлению мятежа. Сейчас во главе нескольких верных ему частей он идет к Петрограду, они уже в Гатчине, которую взяли практически без боев.

29 октября 1917 г. Из газеты «Дело народа» стало известно, что министр-председатель в новом правительстве – Ульянов (Ленин), военный министр – Троцкий, министр просвещения – Луначарский. В Москве, по слухам от приезжающих, кровавая бешеная резня. Осажден Кремль, где засели большевики, его обстреливают из орудий. Генерал Корнилов бежал из тюрьмы на Дон, генерал Каледин предписал казакам исполнять только его команды.