Через час мне, как обычно, начинает казаться, что все кончено. Вывод ясен: анамнез и диагноз совпадают до мелочей. Если бог – это любовь, то вполне очевидно, кому принадлежит этот мир. Во всяком случае, не тому, кто воскрес во плоти на третий день после смерти.
У меня опухают веки.
Голова как будто набита дробленым камнем, деревом и стеклом.
Ладно, пусть так.
Я ни о чем не хочу думать сейчас.
У меня уже давно все решено.
Что делать человеку, когда горит Рим? Что делать ему в те страшные дни, когда пылает и гибнет Константинополь? Брать меч и сражаться?
Зачем?
Против кого?
И может ли меч создать то, чего нельзя было бы уничтожить другим мечом?
Я не участник, я только очевидец событий.
Я вижу зарево, но не скликаю воинов на защиту разрушаемых стен.
Я не стремлюсь спасти мир.
У меня нет меча.
Я лишь, по возможности беспристрастно, свидетельствую о том, что вижу вокруг себя.
О том, что было и есть.
О том, что прошло, и о том, что еще только грядет.
Это и называется – обратная перспектива.
Единственное, что я в этом мире могу.
Ибо в начале все-таки было слово, и слово было у бога, и слово само было – бог. И все через него начало быть, и без него ничто не начало быть, что начало быть.
Вот зачем я живу.
А если окажется вдруг, что и слово уже утратило силу.
Если окажется, что оно больше не бог.
Если исчезнет разница между быть и не быть.
Тогда – что же?
Тогда в самом деле – пусть придет тьма…