«Честь и долг прежде всего! Если я хочу Анне добра, то должен держаться подальше. Я знаю это. Вокруг довольно женщин, чтобы забыться. Анна же… Анна еще дитя, длинноногое дерзкое дитя с мальчишескими повадками… и страстным взором. О, в этих изумрудных очах поистине адское пламя. Удивительная девушка! Не будь она дочерью Уорвика, я бы решил, что всему виною колдовские чары, ибо чем, если не колдовством, можно объяснить то, что я не могу отвести взгляда от ее лица, способен думать лишь о ней, а ее стриженая головка и веснушки снятся мне из ночи в ночь и даже во сне я упиваюсь поцелуем, соединившим нас во время бури».

Анна что-то пробормотала во сне. Филип снова оглянулся.

«Лучше бы она не делала этого, клянусь мессой!»

Он осторожно коснулся сомкнутых на его груди рук девушки. Ему хотелось сжать их, причинить боль и в то же время покрыть поцелуями. Сердце билось тяжелыми редкими ударами, а по жилам словно струился расплавленный свинец.

«Святые угодники! Что со мною?!»

Он яростно пришпорил коня. Кумир обиженно заржал и рванулся в сторону. Анна спросонок изо всех сил обхватила грудь рыцаря.

– Я, кажется, спала?..

Филип не отвечал, посылая вперед Кумира. Ему хотелось бежать от нее, от себя, от всего на свете. Конь летел, словно за ними гнался сам сатана.

Анна едва перевела дух, когда он наконец натянул поводья и конь перешел на шаг, тяжело вздымая потемневшие от пота бока.

– Что случилось? – спросила Анна.

Майсгрейв молчал. Скачка отрезвила его. К тому же пустынные пески ланд, где лишь пофыркивание Кумира да стрекотание цикад нарушали тишину, остались позади. В тех местах словно сам Люцифер нашептывал ему отбросить прочь здравый смысл и воспользоваться минутой.

Анна выпрямилась, изумленно глядя по сторонам. Она заснула среди бесплодных песков под мерное покачивание седла и стрекотание цикад. Теперь же перед нею расстилалась совсем иная земля. Это был подлинный юг Франции, золотая Аквитания, земля, за которую триста лет боролись англичане и французы, будучи не в силах отказаться от столь лакомого куска. Это был край вина, солнца и поэзии, край, который прекрасная Элеонора Аквитанская отдала Англии вместе со своей любовью к Генриху Плантагенету и который лишь недавно вернулся под сень французской короны после кровопролитной войны.

Заходящее солнце заливало янтарным светом все вокруг. Привыкшая к туманному климату Альбиона, Анна никогда еще не видела столь глубокого голубого неба, никогда ее не слепило столь яркое солнце. Повсюду на холмах курчавились виноградники, цвели фруктовые деревья. Щебет птиц, заросли маслин и смоковниц вдоль дороги. Здесь и там возносились ввысь зубчатые башни замков, увитые жимолостью и розами. Поднимая пыль, по дороге брело стадо свиней. Смуглые девушки с обнаженными плечами, грациозно покачиваясь, несли на головах корзины с поклажей, сворачивая к белым домикам с островерхими крышами. Гостеприимные аквитанцы приглашали путников спешиться и отведать душистого кларета. Их певучий говор звучал по-особому – это был звучный гиеньский диалект. В воздухе витал дух вина, чеснока и мяты. У пруда дети в широкополых соломенных шляпах пасли гусей, наигрывая на свирели. Они были смуглые и темноглазые, их смех звенел в воздухе.

После размытых дорог Англии, где за каждым кустом подкарауливала опасность, где трупная вонь щекотала обоняние на каждом перекрестке, путники оказались в ином мире. Здесь никто никого не боялся, путники не спешили убраться с дороги, едва завидев вооруженного всадника, а дозорные на башнях не торопились схватиться за оружие. Крестьяне в холщовых одеждах трудились в виноградниках, подрезая лозы, или шли по пашням за плугом, влекомым тучными белыми волами. Пришедшие с кувшинами к придорожному источнику молодые поселянки при их приближении приветливо заулыбались, а близ выбеленных известью монастырских стен толстые розовощекие монахи благословили путников, вовсе не торопясь захлопнуть ворота обители.

Все это казалось необычным и удивительным. Анна пребывала в восторге.

– Поистине небо благоволит к этому краю!

– Здесь больше пятнадцати лет не знают войн, – заметил Майсгрейв.

– А разве в этом дело? Нет, мир стал бы скучен без звона оружия. Все зависит от Божьего благословения, ниспосланного на эту землю. Святая Дева, как глупы были Ланкастеры, упустив этот край!

– Вольно ж вам так говорить, миледи! Или вы забыли, что ваш отец держит руку Ланкастера?

– Я помню. И когда отец избавит Англию от Йорков, я уверена, он захочет вернуть короне золотую Аквитанию!

– Для начала ему придется схлестнуться с Йорками, – нахмурился Майсгрейв. – Они сильны, и Англия признала их.

– Так уж и признала, – язвительно заметила Анна. – А непокорные земли Уорвикшира и Оксфорда? Вспомните Лондонский мост, сэр. И зачем, казалось бы, Йоркам заигрывать с Уорвиком, посылая ему письмо? Не оттого ли, что трон их непрочен и они спешат переманить на свою сторону Делателя Королей?

– Что в этом письме, мне неизвестно, – сухо сказал Майсгрейв, и Анна невольно прикусила язык. – Но я знаю твердо, что, если Йорки кинут в Англии боевой клич, немало найдется честных сердец, которые станут с оружием на сторону государя.

– Законный государь томится в Тауэре! – выпалила Анна.

– Куда, если не ошибаюсь, его упрятал ваш отец, и о котором ни он, ни вы и не вспоминали, пока король не вступил в брак с Элизабет Грэй.

Оба рассерженно замолчали. Сумрачная тень войны Роз преследовала их и в этом благодатном краю. Они принадлежали к разным партиям и сейчас одновременно вспомнили, что судьба, так неожиданно соединившая их, скоро вновь предъявит свои права и разведет их по разные стороны крепостных стен. Им стало грустно.

В роще одиноко куковала кукушка. Над головой свешивались цветущие плети вьющихся растений. Они миновали оливковую рощу на холме, и впереди сверкнула величественная Гаронна, в зеленых водах которой отражались шпили замков и тополя. Прямо перед ними прекрасный, как мираж, среди тучных полей и виноградников высился Бордо – столица края.

Анна сразу же забыла о мимолетной размолвке и восхищенно присвистнула. Город отчетливо вырисовывался на фоне ясного неба, его башни, аккуратные шпили церквей и многочисленные строения полумесяцем разворачивались вдоль берега реки. Черепичные крыши казались в лучах заходящего солнца охваченными пламенем. В воздухе плыл мелодичный звон множества колоколов и легкий аромат печного дыма.

Когда расстояние до Бордо сократилось, стало ясно, что в городе праздник. Толпы хмельного народа весело шумели близ древнего крепостного вала. Тут же происходили петушиные бои, а украшенные цветами девушки, распевая, водили на лугу хороводы.

Филип и Анна подъехали к городским воротам, и подвыпившие стражники лишь дружелюбно помахали им. Одного из них Майсгрейв спросил, что означает все это веселье.

– Вы, сударь, видно, прибыли издалека, – ответствовал тот, – иначе, клянусь святым Андре – добрым покровителем преславного Бордо – вы бы знали, что сегодня в городе празднество в честь прибытия сюда нашего герцога Карла!

– Вашего герцога?

– Да-да! Мы жили и под англичанами, и под королем Людовиком, но теперь, когда его брат Карл Французский приобрел титул герцога Гиеньского и получил наши земли в удел… О, теперь у нас есть господин, который всегда будет с нами, который будет вникать во все наши нужды и чаяния. Недаром отцы города устроили в его честь такой праздник! Вы прибыли слишком поздно и не видели, как встречал Бордо Карла Гиеньского!

Он начал было толковать о роскошной мистерии,[79] в которой участвовало едва ли не полгорода, о тысячах голубей, которые при въезде герцога в город были выпущены с колокольни собора Святого Андре, и еще о чем-то, ибо изрядно выпил и готов был болтать без умолку, но Филип не стал дальше слушать, и они въехали в город.

На улицах царила невероятная толчея, и, хотя заходящее солнце освещало лишь коньки крыш, было светло как днем от многочисленных факелов, пестрых фонариков и костров на перекрестках и площадях, вокруг которых под звуки тамбуринов и кастаньет веселились полчища гуляк. Город еще не прибрали, и улицы были усыпаны увядающими цветами. Повсюду развевались знамена и вымпелы, расшитые лилиями и гербами Бордо. С балконов и из окон свешивались гобелены и ковры. Отовсюду неслись мелодичные звуки лютни и скрипок, звон бубнов, в темных дворах ржали кони.

вернуться

79

Мистерии – сценические, обычно стихотворные действа на библейские сюжеты, разыгрывавшиеся в праздничные дни на площадях.