В душе Филипа происходила жесточайшая борьба. Человеку, для которого верность королю была свята, как вера в Бога, пойти на измену было столь же немыслимо, как и отречься от религии отцов. Но и предать девушку, к которой искренне привязался и которая сделала все, чтобы спасти их из плена, рискуя при этом своим добрым именем, он тоже не мог.

Филип думал об Анне. Она не похожа на других женщин. Филип знал, что женщину Бог создал слабой, вручив опеку над ней мужчине, и с тех пор она должна подчиняться его воле. И уж если сам король и его брат решили за нее, а отец Анны далеко, благоразумнее всего было бы смириться. Но откуда в ней это упрямство, эта несгибаемая решимость? Неужели она настолько глупа, чтобы противостоять обстоятельствам? Скорее наоборот, она достаточно умна, чтобы понять, что Йорки неспроста именно сейчас так заинтересованы в том, чтобы породниться с ней. Им нужен Уорвик, об этом знает вся Англия. Какую же преданность и любовь нужно питать к отцу, чтобы решиться бежать именно сейчас! Удивительная девушка…

Филип поежился от сырости. Туман сгущался, заволакивая все вокруг непроницаемой белесой пеленой. Казалось, они с Анной отрезаны от всего мира.

– Вы отдадите меня Ричарду Глостеру? – неожиданно спросила Анна.

Майсгрейв молчал. «Лучше всего было бы, если бы она вернулась в Уорвик-Кастл. Там ей по крайней мере ничего бы не угрожало». Но он не осмеливался сказать об этом вслух. Ведь Анна прошла весь путь вместе с ними, и отослать ее обратно значило бы нанести девушке глубокое оскорбление. К тому же Филип понимал, что гордая дочь Делателя Королей никогда не вернулась бы под кров человека, который повел себя столь бесчестно.

Рыцарь поднялся. Стараясь не смотреть на Анну, сказал:

– Я схожу к Деббичу. Что-то его не слышно.

Сэр Хьюго лежал неподвижно. Его руки были безжизненно простерты вдоль тела. Филип решил было, что сквайр уже отошел в мир иной, и склонился над ним. Дыхание его еще не пресеклось. Глаза умирающего были широко открыты, взгляд блуждал, однако он узнал Майсгрейва, разлепил спекшиеся губы, словно пытаясь что-то сказать. Тонкая струйка крови побежала из уголка его рта, глаза закатились, и Хьюго Деббич испустил дух.

Осенив себя крестным знамением, Филип молча закрыл ему глаза. Затем взял из разжавшихся пальцев ковчежец. Из тумана донесся голос Гарри:

– Ай да лошадки! Ну и скакуны! И эти кони теперь наши? О, миледи, за одно это я готов…

Майсгрейв пошел на голос и увидел самого Гарри, ласково похлопывающего по крутой шее высокого мышастого жеребца. Оливер стоял подле Анны, и даже Фрэнк суетился рядом, посматривая на девушку с таким благоговением, какого Филип еще ни разу не видел у него на лице.

– Сэр Хьюго скончался, – сказал рыцарь, приблизившись.

Все молча обнажили головы. Анна опустилась на колени и стала читать отходную. Фрэнк надел каску и негромко сказал:

– Хотя он и был предателем, но все же христианин. Надо похоронить его как полагается.

Филип вздрогнул.

«Они даже и мысли не допускают, что я почти готов отдать Анну герцогу. Они приняли ее как свою и готовы постоять за нее. Кем же я окажусь, ежели поступлю так, как намеревался Деббич?»

Земля в лесу была рыхлой, и вырыть могилу не составило труда. Филип копал молча, не поднимая глаз на своих ратников. «Они уверены, что я не предам Анну. Но что они знают о рыцарской вассальной присяге, которой я связан с Йорками?!»

Когда все было закончено и они садились в седла, Филип снова с теплотой подумал об Анне. Она позаботилась, чтобы сохранить ему Кумира. Рыцарь снова взглянул на девушку. Она сидела на своей рыжей кобыле. Длинный плащ скрывал ее фигуру до самых шпор. Филип кожей чувствовал, как она напряжена.

«Волей-неволей она подчинится мне, – подумал он. – Подчинится, даже если я отвезу ее к Глостеру. Эта упрямица, которая осмелилась пойти наперекор воле короля, скрыться от герцога Глостера, перечить разъяренному Фокенбергу, беспрекословно подчинится мне, простому рыцарю, с которым лишь случайно свела ее судьба!» И словно откуда-то издалека вновь услышал: «Мне хорошо с вами, сэр Филип!»

Он тряхнул головой. «Нет, уж лучше пусть меня четвертуют!»

Майсгрейв подъехал к Анне.

– Нам надо спешить, миледи. Ночь и туман – наши надежные союзники. Помните ли вы дорогу через Арденский лес? Сможете ли провести нас в сторону Вустершира?

О, как засияли глаза Анны! Как счастливо она рассмеялась!

– Конечно, сэр! Ведь это же моя земля!

Она развернула лошадь, и Филип последовал за ней, ощущая на сердце такое облегчение, какого не испытывал уже давно.

Анна проснулась и перекатилась на бок. Усталые мышцы заныли. Девушка поморщилась и приподнялась на локте. Она лежала на разостланной шкуре под темной, поросшей мхом стеной. Верх стены был окрашен лучами заходящего солнца. Анна огляделась. Неподалеку от нее, полулежа на выступе скалы, спал Майсгрейв. Нога его была согнута в колене, кисть руки устало лежала на ней. Анна бесшумно поднялась и приблизилась к Филипу. Рыцарь спал безмятежно, голова его слегка склонилась к плечу. На кожаной подкольчужнице в нескольких местах были видны следы крови. Легкий ветер шевелил кудри рыцаря. У Анны снова возникло жгучее желание запустить в них пальцы, почувствовать их мягкую шелковистость. Едва дыша, девушка приподняла руку.

– Не будите его, леди. Пусть поспит.

Анна вздрогнула. Фрэнк Гонд, сгорбившийся у костра, глядел на нее через плечо. Ближе к стреноженным лошадям, свернувшись калачиком, спал Гарри.

Девушка приблизилась, до нее донесся запах жареного мяса. На самодельном вертеле Фрэнк поворачивал подрумяненную тушку утки, поливая ее растопленным жиром.

– О, откуда это?

– Оливер подстрелил.

Девушка огляделась.

– А где он сам?

– Спустился в селение к аббатству.

– Не стоило привлекать к себе внимание, – нахмурилась Анна.

– О, Оливер осторожен, как дикая кошка. Он все разузнает так, что никто ничего не заподозрит.

Анна прихватила кусок овчины, на котором спала, и, расстелив ее поближе к огню, села, обхватив колени.

Она вспомнила, как утомителен был их путь, подивилась, какое расстояние они преодолели. Они ехали весь остаток ночи в густом тумане по лесу, пока наконец заросли не кончились и они не пересекли рубеж ее владений. Свежий утренний ветер разогнал покрывало тумана. Перед путниками простирались покрытые золотистым дроком и лиловым вереском пустоши. Протоптанные овцами тропы тянулись вдоль оврага к реке. Вдали виднелось похожее на крепость старинное аббатство, оттуда долетал колокольный звон.

– Вустершир!

Анна облегченно вздохнула:

– Теперь мы вне опасности.

Филип покачал головой:

– Наоборот. Только теперь все и начинается. Мы снова на землях, где крепка власть Йорков, и герцогу Глостеру не составит большого труда схватить нас.

Он посмотрел на своих спутников.

– У нас лишь один выход – как можно скорее добраться до моря. Пока еще Ричард не знает, что побег удался, и ждет нас в месте, назначенном Деббичем. Но едва только ему станет известно, что нас больше нет в Уорвикшире, он без промедления разошлет ищеек по всем дорогам. Спасение лишь в том, чтобы как можно скорее покинуть Англию.

Они ехали по течению Северна, не показываясь на мощеной дороге, чтобы не привлекать к себе внимания. Порой в селениях Филип расспрашивал жителей, называя вымышленный город или крепость, куда они якобы направлялись, но, отъехав, немедленно сворачивал и, держась Северна, вел свой маленький отряд совсем в другую сторону.

Анна скакала рядом с Майсгрейвом. Сжимая коленями бока лошади, она пускала ее крупной рысью по мягкой после дождя земле, вдыхая запах травяной сырости и конского пота. В ушах отдавался равномерный топот копыт и позвякиванье подков, изредка ударявшихся друг о друга. Девушка чувствовала себя легко уже оттого, что вновь оказалась на свободе, ощутила дыхание ветра, радость быстрой езды. А главное, Филип Майсгрейв, как и прежде, был рядом с ней, и порой она ловила на себе его внимательный взгляд. Ее буквально пьянила мысль, что ради нее он пошел наперекор воле Ричарда Глостера, ради нее он, преданный слуга Йорков, стал изгоем, нарушив клятву верности Белой Розе. Выходит, она кое-что значит для него и, возможно, немало, если он решился на такой шаг.