Элизабет стояла, спрятав лицо в ладони. Ей было до боли стыдно: ее щеки, уши, даже шея горели огнем. И, самое главное, она знала, что Филип Майсгрейв безусловно прав. Но вместе с тем ей было до боли жаль отца.

Сэр Ричард задыхался от гнева.

– Я велел тебе немедленно покинуть мой дом. Наглец! Я прикажу слугам отделать тебя, как паршивого щенка!

– Болтовня, – спокойно сказал Филип. – Вы на это не пойдете. Ведь вы думаете, что я стану мстить. Итак, прощайте, малодушный сэр. И да убережет Господь ваших детей стать похожими на вас!

Он повернулся и двинулся прочь. Его шаги гулко отдавались в высоких пустых переходах. Сталь кольчуги позвякивала при каждом его движении.

Сэр Ричард Вудвиль какое-то время глядел ему вслед, а затем со стоном рухнул в кресло.

Элизабет не выдержала и бросилась к нему:

– Отец! Отец!..

Она ничего не могла прибавить, ее душили слезы.

Рыцарь отшатнулся от дочери:

– Боже правый! Лиз, ты все слышала?

Элизабет молчала. Внезапно сэр Ричард оттолкнул ее от себя:

– Прочь! Уходи! Не смей показываться мне на глаза, низкая шпионка!

Девушка, рыдая, взбежала наверх.

После этого случая их отношения стали ровными и холодными. А потом нагрянул жених – нарядный, шумливый лорд Грэй, и сэр Ричард увивался вокруг своего будущего зятя. Он явно торопил его со свадьбой, но Элизабет уже гораздо меньше нравился этот крепкий, пышущий здоровьем человек с громовым голосом и роскошной волнистой бородой. Не отдавая себе в том отчета, она непрестанно думала о Филипе Майсгрейве.

В один из серых туманных дней в начале зимы лорд Грэй с Элизабет и ее отцом отправились в местную церковь к обедне. Лорд весьма гордился красотой юной невесты и старался как можно чаще появляться с ней в людных местах. Элизабет помнила, что в тот раз ехала на крупном буланом жеребце, в высоком дамском седле со спинкой и подлокотниками. На ней был плащ светло-лилового сукна, подбитый дорогим мехом, а ее светлые мягкие волосы были перевиты жемчужными нитями. Элизабет знала, как она хороша, и гордилась собой. В церкви она величественно прошла сквозь толпу и опустилась на колени между отцом и женихом, чувствуя на себе множество взглядов. Ей было трудно сосредоточиться на молитве, и она повернула голову. Неподалеку, опершись плечом о колонну, стоял Филип Майсгрейв.

Элизабет побледнела, но не могла отвести от него глаз. На хорах затянули новый псалом, и девушка попыталась погрузиться в молитву, но не могла. Взгляд Филипа преследовал и жег ее.

Позже, когда по окончании службы лорд Грэй собрался было подать невесте святую воду, молодой Майсгрейв опередил его и, зачерпнув из чаши, с вежливым поклоном подал ее Элизабет. Страшась поднять глаза, девушка лишь слегка коснулась его крупной красивой руки с длинными пальцами.

На выходе из церкви она услышала, как жених спросил у ее отца, кто сей невежда, предложивший святую воду его невесте.

– Это и в самом деле невежда и дикарь, – отвечал Вудвиль. – Но лучше держаться от него подальше.

Лорд Грэй принялся возбужденно шуметь, что проучит любого, кто станет увиваться вокруг его невесты, однако на том дело и кончилось.

Между тем приготовления к свадьбе шли полным ходом. Был назначен день, для невесты шилось роскошное подвенечное платье из нежно-розовой парчи, отделанное жемчугом и беличьими животиками. Немало воску изводили ночами мастерицы, унизывая крохотными жемчужинками длинный шлейф. А Элизабет сидела рядом и, глядя на все это великолепие, думала совсем о другом.

И все-таки ее ждала встреча с Филипом. Когда это было? Да, за два дня до свадьбы, во время охоты, которую устроил ее отец, чтобы развлечь родовитого зятя и его друзей.

Элизабет отбилась от кавалькады и не спеша ехала по лесной тропинке. Конь бесшумно ступал по мокрой, усыпанной листьями земле. За ветви оголенных деревьев клочьями цеплялся серый плотный туман. Шум охоты стих где-то вдали. Внезапно она услышала:

– Элизабет!

Девушка вздрогнула и оглянулась. Между могучих, черных от сырости стволов старых дубов она увидела всадника на белом коне.

– Я напугал тебя?

Она, не отрываясь, глядела на него. Воздух был пропитан сыростью, от влаги волосы Филипа завились колечками, а меховое оплечье плаща блестело от росы. Немало времени провел он в этом мокром лесу. Майсгрейв приблизился.

– Я давно хотел встретиться с тобой. Ты стала красавицей, Элизабет.

Она улыбнулась и протянула ему руку:

– Я рада тебе, Фил.

Они встретились так, словно не было долгих лет разлуки. Они ехали рядом, мирно беседуя, им было легко и хорошо вместе, и только приблизившийся шум охоты заставил их очнуться. Элизабет почувствовала, что готова расплакаться, но сдержала себя.

– Боже мой, Фил, тебе надо ехать. Отец зол на тебя. К тому же я ведь невеста…

Филип, глядя в сторону, откуда доносился лай гончих, сказал внезапно охрипшим голосом:

– Матушка хотела, чтобы хозяйкой в Нейуорте стала ты. Что ж, она была права: я увлекся, играя в героя. Я не спешил и теперь наказан.

Он взглянул на нее.

– Теперь мы с твоим отцом враги, а ты станешь женой другого. Пора уходить. Прощай, Элизабет. И да хранит тебя Бог!..

Он резко повернул коня и ускакал. А она глядела ему вслед, пока силуэт всадника не растворился в тумане, и такая тоска сжала ее сердце, что она не смогла удержать слез.

Так, заплаканная, она и предстала перед женихом и охотниками. А через два дня Элизабет стояла перед алтарем, бледная и печальная. Она послушно произнесла «да» и позволила надеть себе на палец обручальное кольцо. Отныне она стала леди Грэй.

После свадьбы супруги недолго пробыли в Уорнклифе. Приданое невесты оказалось не так велико, как ожидалось, и это послужило причиной раздора между лордом и старым рыцарем. Забрав молодую красавицу жену, Джон Грэй увез ее к себе в далекий Уэльс, заявив, что нога его больше не ступит во владения тестя. И действительно, Элизабет так и не довелось никогда больше увидеть темных стен старого Уорнклифа.

Зато она стала хозяйкой обширного поместья, богатого, но невероятно запущенного. Элизабет с головой окунулась в новые обязанности. Ей пришлось провести осмотр всех кладовых, проследить, чтобы привели в порядок изрядно чадящие камины, заняться припасами и одеждой, заказать в Лондоне гобелены и непрерывно следить за вороватыми и нерадивыми слугами, которые давно отвыкли от хозяйской руки и были совершенно развращены бездельем. Слава Богу, дел у нее хватало! К тому же у сэра Джона Грэя вечно гостили толпы захудалой родни, разорившихся друзей и просто прихлебателей, Бог весть кем приходившихся хозяину. Поэтому в замке стоял нескончаемый гам, каждая трапеза превращалась в шумный пир, любая верховая прогулка перерастала в травлю или скачки, а перед закопченным камином главного замкового зала вечно заключались пари, велись споры до хрипоты, и нередко дело доходило до того, что спорщики хватались за оружие. Все это было по душе Джону Грэю и страшно утомляло Элизабет, заставляя все реже вспоминать свое девичество и всадника на белом коне, возникшего из тумана. Вскоре Элизабет Грэй поняла, что беременна, и ожидание первенца еще дальше увело ее от прошлого.

Война Алой и Белой Роз не миновала и шумного замка сэра Грэя. В один из дней он явился в покои своей супруги в полном боевом облачении и возвестил, что покидает ее, дабы сражаться за своего законного короля Генриха Ланкастера.

Элизабет в изумлении всплеснула руками:

– Друг мой, что вы говорите? Я ожидаю родов со дня на день, а вы покидаете меня в столь трудное время.

– Долг прежде всего, – отвечал супруг. – Мое присутствие в замке в то время, когда вы разрешитесь от бремени, вовсе не обязательно. В остальном замок хорошо укреплен, вам нечего опасаться за его стенами. К тому же здесь остаются мои троюродные братья – сэр Хью, сэр Джон и сэр Ро, а также мой шурин. Они позаботятся о вас. Я же отправляюсь на войну.

Фиалковые глаза леди Грэй, казавшиеся еще ярче на ее осунувшемся и подурневшем лице, наполнились слезами.