И он выложил перед Филипом наряд из серого дамаска с серебряными застежками, вышивкой и фестонами, а для его людей штаны и куртки из фландрского сукна и замши.

– Лорд весьма и весьма благоволит к вам, господа, – заметил дворецкий, после чего с поклоном удалился.

Когда он прикрывал дверь, Филип невольно отметил, как она прочна и надежна: дубовая, в ладонь толщиной и вдобавок окована железом. Затем он повернулся к своим людям:

– Что скажете?

– Чудные дела, – расшнуровывая поножи, ответил Гарри. – Если бы раньше знать, как гостеприимен лорд Фокенберг, не стоило бы нам, голодным, мокрым и измученным, весь день носиться по лесу. Клянусь слитком сарацинского золота, мне здесь так же хорошо, как если бы я оказался в Нейуорте.

Казалось, с этим были согласны все, и лишь Филип, не находя разумного объяснения, отчего им оказан такой прием, испытывал сомнения и тревогу. Он не верил Фокенбергу, поскольку не раз слышал о хитрости и коварстве этого вельможи. И хотя из-за своего удальства и бесстрашия тот был весьма популярен, все же поговаривали, что Фокенбергу недостает доброй толики благородства прямых потомков Невилей.

Филип осмотрел разложенную перед ним одежду. Все явно было приготовлено загодя и подогнано по размерам. Мало того, в глубине покоя виднелось широкое, покрытое роскошной шкурой черного медведя ложе, предназначавшееся, по всей видимости, для него, а немного в стороне – четыре удобные лежанки для его спутников.

К Майсгрейву приблизился Оливер.

– Сэр, нас явно ожидали. О нас знали все и подготовились.

– Вижу. Но не нахожу объяснения.

– Не может же быть, чтобы это было делом рук Алана.

– Мне кажется довольно странным, что до сих пор мы не встретили здесь мальчишку. К тому же, что означает смех его отца, когда я заговорил с ним о сыне. Что, собственно, столь смешного я сказал? Да, Оливер, слишком много вопросов…

Он взглянул на юношу, который уже успел натянуть новый камзол и выглядел весьма довольным. Остальные же, вволю наплескавшись у бадьи, примеряли одежду, дивились, что все пришлось впору, и торопили Филипа отправляться к столу. Имя Алана было у всех на устах.

Когда все были готовы, Филип пристегнул к поясу меч.

– О, сэр, разве мы не в гостях? – изумился Гарри Гонд.

Остальные тоже были немало озадачены. После бесконечных опасностей и тревог они впервые почувствовали себя легко и позабыли о привычной бдительности. Филип лишь мельком окинул спутников взглядом, и все молча взялись за оружие.

Когда они ступили в коридор, тут же явились двое слуг с факелами, чтобы сопровождать их. И снова их встречали приветливыми улыбками и почтительными возгласами. Челядь словно специально сбегалась поглядеть на них.

Но вот, распахнув очередную створчатую дверь, слуги с поклоном пропустили гостей вперед. Здесь царила тишина. Оглядевшись, гости невольно замерли, пораженные окружавшим их богатством и великолепием.

Зал, куда их ввели, был почти необъятен. Изящные колонны, увенчанные затейливыми капителями, поддерживали тонкие нервюры свода. Стены сверху донизу покрывали роскошные гобелены, искусно затканные золотой нитью. Стрельчатые арки громадных, ажурно переплетенных окон сияли чистыми красками витражей. Пол был выложен отполированными до глянца гранитными плитами. Причудливая резная мебель, статуэтки из слоновой кости, картины-складни – все это убранство ослепляло и радовало глаз. Множество факелов в бронзовых подставках освещало этот обширный покой, слепило пламя возвышавшегося в глубине готического камина из светлого ланийского мрамора, выступавшего из стены на добрых десять футов. Под его сводом поверх горы раскаленных углей пылала целая сосна, и отблески пламени падали на раззолоченный герб графа Уорвика, украшавший это монументальное сооружение.

Филип и его ратники какое-то время стояли, дивясь всему этому великолепию, и не сразу заметили человека, сидевшего неподалеку от камина в кресле под пышным балдахином. Лишь когда тот встал и сделал шаг вперед, они узнали его и поклонились.

Сэр Томас Фокенберг, незаконнорожденный сын лорда Уильяма Невиля, дяди Уорвика, после смерти своего престарелого отца стал наместником графства. Внешне он отличался от рослых и жилистых Невилей тем, что был коренаст, плотен и ширококостен. И все же это был воин – настоящий воин, с длинными ловкими руками, да и ширину его груди вряд ли можно было счесть за тучность. Его круглая голова крепко сидела на могучей шее, подбородок резко выдавался вперед, нос был короток и мясист, кожа нечиста. Но глаза, как и у всех Невилей, были ярко-зеленые, чуть скошенные к вискам, с живым, проницательным и властным взглядом. Одет Фокенберг был богато, как для пира или приема важных гостей, – в голубой, рубчатого бархата камзол, опушенный мехом и расшитый золотыми птицами. Рукава камзола, разрезанные от плеча, ниспадали до земли, открывая узкие шелковые рукава нижнего камзола, застегнутые до локтя на множество мелких рубиновых пуговиц. Голову лорда покрывала изысканная французская шляпа – шапо-де-флер.

– Рад приветствовать в Уорвик-Кастл столь прославленного рыцаря, – провозгласил Фокенберг.

Филип учтиво поклонился. Он не спешил поддержать разговор и был настороже. Фокенберг отметил это и слегка улыбнулся.

– Сейчас в Англии неспокойные времена, – сказал он. – Вновь возобновляются распри, и каждому приходится решать, какой партии отдать свой меч. Но в вас-то, сэр, Эдуард Йорк может быть уверен. Более преданного воина ему не сыскать. Видимо, поэтому он и выбрал вас, дабы отправить с тайным посланием к графу Уорвику за Ла-Манш.

«Откуда ему это ведомо?» – изумился Майсгрейв, невольно потянувшись к письму в футляре, с которым никогда не расставался. Оно и сейчас было при нем, прикрытое широким поясом, и рука его скользнула мимо, сжав рукоять меча. От Фокенберга это не укрылось.

– Вам незачем подозревать в нас врагов, сэр. Более того, после той неоценимой услуги, которую вы оказали Невилям, в Уорвик-Кастл вы всегда пребудете самым желанным гостем.

– Буду весьма признателен, если ваша милость напомнит, о какой услуге идет речь.

– О, об этом вы узнаете в свое время! Сейчас же, я думаю, настала пора отужинать. Ведь со вчерашнего вечера, насколько мне известно, вы не имели возможности подкрепиться, а путь проделали немалый. Прошу к столу, благородные господа.

Он указал на длинный, ломящийся от яств стол. Изголодавшиеся путники давно поглядывали на него и теперь с удовольствием приняли приглашение, даже Майсгрейв на какой-то миг отбросил свою настороженность и с наслаждением осушил кубок за здоровье лорда Фокенберга.

В Уорвик-Кастл не слишком строго соблюдались требования поста: огромный жареный каплун с золотистой корочкой, тушенная с гвоздикой, перцем и миндальными зернами говядина, пышный пирог с начинкой из гусиной печенки, зажаренная на вертеле мелкая дичь, черный кровяной пудинг и бычий хвост под пряным соусом украшали стол. В высоких кувшинах плескались тонкие вина всевозможных сортов и выдержки, которые расторопные виночерпии то и дело наливали в золоченые кубки и бокалы из зеленоватого венецианского стекла. На десерт подавали печенье, орехи и засахаренные зимние груши.

Изголодавшиеся люди с завидным аппетитом поглощали все эти блюда. Лорд Фокенберг также не отставал от них. Жир обильной пищи стекал у пирующих по пальцам, а острый вкус яств заставлял все чаще припадать к бокалам с вином.

Воины Майсгрейва сидели по одну сторону стола, а Фокенберг и Филип – напротив. Время от времени высокородный бастард склонялся к соседу и дружески его потчевал:

– Отведайте этого поросенка, сэр. Он вскормлен одними желудями, и мясо его так и тает во рту. К тому же наши повара сдобрили его перцем, шафраном и имбирем, что придает мясу поистине отменный вкус. Попробуйте и вот этого вина – полиньи. Его привозят с юга Франции, оно отлично утоляет жажду, но не дает тяжелого похмелья.

Филип медленно выпил бокал розового вина, смакуя его восхитительный вкус. Едва он поставил бокал на стол, как его вновь наполнили до краев. Филип покосился на Фокенберга. Тот хоть и ел наравне с гостями, но пил умеренно, лишь порой пригубляя вино, в остальное же время с самым благодушным видом любовался его цветом.