– А по завершении поединков, – читал далее глашатай, – победитель из рук самой королевы получит чистого золота нагрудный ковчежец, в котором хранится бесценная частица животворящего Креста, на котором был распят сам Спаситель!
После этого герольды вереницей покинули арену. Разъехались и рыцари, причем бургундцы направились в северные ворота ристалища, а англичане – в южные. Зрители оживленно шумели, многие заключали пари.
И вот раздался глас трубы, призвавший к тишине. С северной стороны на арену легкой рысью выехал бургундец и остановился, призывно трубя в рог и бросая вызов любому из англичан сразиться с ним. Глашатаи прокричали имя первого бойца:
– Барон Пенсиль де Ривьер!
Зрители, затаив дыхание, следили, кто же откликнется на вызов.
Герцог Глостер, вокруг которого толпилась знать, любезно пояснил:
– Этот сэр Пенсиль неплохой боец. Он ярый враг французского короля и вынужден был бежать из Франции и просить защиты и покровительства у герцога Карла. Однако взгляните, вот и его противник!
В противоположном конце арены появился рыцарь на мускулистом рыжем коне, покрытом ярко вышитой попоной. Блистали богатые доспехи, развевался пышный плюмаж. Горделиво прогарцевав, он занял позицию напротив бургундца.
– Сэр Уильям, благородный граф Стемплтон, воитель под знаком Пеликана. Девиз его…
Но последних слов уже нельзя было разобрать из-за рева толпы. Ведь это был северянин, их земляк, родовитый и грозный феодал.
– Да пошлет небо удачу тебе, наш добрый северный граф!
– Куда бургундцу до нашего лорда!
– Ура! Да здравствует благородный Стемплтон!
Рыцари опустили забрала и по второму звуку трубы взяли копья наперевес. С третьим они дали шпоры коням и бешеным аллюром понеслись навстречу друг другу.
Несколько мгновений над ристалищем зависла напряженная тишина. Гулкий удар – и возглас возмущения потряс трибуны. От удара бургундца граф Стемплтон вылетел из седла и, громыхая доспехами, покатился по земле. Его конь с неистовым ржанием продолжал скакать до конца арены. Отныне он принадлежал Пенсилю де Ривьеру. Победитель, выдержавший могучий удар, с высоко поднятым копьем пронесся вдоль трибун. Ему аплодировали, однако большинство зрителей досадовали из-за поражения своего земляка, которого уносили с поля оруженосцы.
Однако их ждало еще большее разочарование, когда за первым поединком последовали еще три и все они завершились поражением англичан. Турнир едва успел начаться – и такой разгром! Поэтому все взгляды с надеждой устремлялись на каждого нового бойца, появлявшегося на ристалище: уж сейчас-то удача улыбнется англичанину. Однако эти черные бургундцы вновь и вновь, словно шутя, выбивали из седла тех, кого Англия сочла достойнейшими ратными мужами.
Пятым из числа бургундцев выступил на поле гордый граф Кревкер.
– О, этот одолеет любого! – воскликнул герцог Глостер. – Я даже не знаю, найдется ли в Англии воин, который может на равных схватиться с ним.
На этот раз рыцари-англичане долго совещались, пока наконец не выставили бойца. Им оказался Энтони Вудвиль, граф Риверс – родной брат королевы Элизабет. Получив титул только благодаря браку старшей сестры, он вскоре освоился при дворе, вел себя дерзко и надменно, однако был предан дому Йорков и слепо повиновался королю. Сейчас граф восседал на белоснежном коне и, горяча его, приветствовал зрителей. Доспехи миланской работы с золоченым, сверкавшим на солнце шлемом, увенчанным плюмажем из белоснежных страусовых перьев, слепили глаза.
Однако Ричард-горбун только выругался, завидев его:
– Нашли, кого выставить против Кревкера! Хотя, пожалуй, этот дурень напросился сам. Клянусь Распятием, родичи королевы слишком высокого мнения о себе! Впрочем, скоро мы увидим, как славный Энтони Вудвиль вылетит из седла и позволит нам полюбоваться, как его поволокут с поля оруженосцы.
Ричард говорил все это с улыбкой, обращаясь к дамам и вельможам, однако слова его были предназначены исключительно для ушей Элизабет. При дворе знали о скрытой, непримиримой вражде между супругой короля и его братом. Ричард не мог простить ей влияния на Эдуарда, ее неустанного стремления заполнить двор своими родственниками, ее внезапного возвышения из самых низов. И хотя он оставался всегда предупредителен и любезен, Элизабет ни на миг не сомневалась, что Ричард ее ненавидит. Так и сейчас – казалось, она не расслышала слов Ричарда, но вспыхнувший румянец невольно выдал ее гнев. Заметив это, Эдуард решил вступиться за молодого Риверса:
– Ты не прав, Дик. Благородный Риверс, будучи почти ребенком, уже сражался за нашу победу и, несмотря на возраст, говорят, явил чудеса отваги. Поэтому я надеюсь, что он покажет себя сейчас достойным противником.
– Дай-то Бог, братец. Однако о боевых заслугах славного Энтони заговорили лишь тогда, когда он стал графом Риверсом. А раньше до меня доходили только безусловно ложные слухи о его посредственности и неудачливости в ратных делах. Но я не верю этой гнусной клевете, хотя постараюсь не принять близко к сердцу новое поражение соотечественников.
И Ричард глубоко вздохнул, разведя руками.
Он оказался прав. Кревкер с удивительной легкостью вышиб из седла брата королевы. К тому же несчастный Риверс зацепился новомодной гнутой шпорой за стремя, и конь волок его через всю арену, пока оруженосцы не поймали его в самом конце ристалища.
– Бедный, бедный Энтони, – грустно заметил Глостер, но глаза его удовлетворенно блестели. – Может быть, он и не так глуп, как мне казалось. Пасть от удара рыцарственного канцлера де Кревкера почетно даже для брата королевы.
Элизабет резко обернулась.
– Милорд Глостер, а отчего это вы, такой прославленный боец, не решились выступить в состязании, в котором рискнул постоять за честь английского оружия даже столь скромный воин, как Энтони Вудвиль?
Ричард мягко улыбнулся в ответ:
– Мне слишком дорога честь английского оружия, чтобы пятнать ее ради забавы, как поступает некий хвастливый граф на этом турнире.
Ричард имел право говорить так. Слава о нем, как о непревзойденном мастере конного боя, шла далеко.
Королева пожала плечами и повернулась к супругу:
– Боюсь, ваш брат, государь, злится на Риверса по другой причине. И воинская слава тут ни при чем. Добрый Дик просто не может простить Энтони то, что именно ему отдала предпочтение красавица Элеонора Скелс.
Это было прямое оскорбление. О неудачном сватовстве Глостера к юной Элеоноре осмеливались говорить только шепотом. Придворные испуганно примолкли. Но никто никогда не видел Ричарда в гневе.
– Что поделаешь, моя королева, – грустно улыбнулся он. – Не все женщины под небесами веселой Англии настолько благоразумны, чтобы отказываться от любви ради королевской крови.
После этих слов водворилась тишина. При дворе опасно было даже намекать на былые отношения между королем и леди Элизабет. Эдуард при этом впадал в бешенство и мог учинить любую жестокость. И хотя его прежний соперник Филип Майсгрейв находился при дворе, и хотя королева сама сосватала ему богатую наследницу из рода Перси, – все равно Эдуард ревновал, ревновал бешено, как истеричный ребенок, а любое напоминание о старом звучало для него оскорблением, равносильным пощечине. И сейчас эта пощечина была нанесена ему младшим братом. Лицо Эдуарда стало белее горностаевого меха на его плечах. Он медленно повернулся к Глостеру. Никто не ведал, что сейчас может произойти, и никто уже не следил за ристалищем, на котором ожидал своего соперника бургундец Людовик де Бов.
И тут глашатай выкрикнул имя, от которого вздрогнули все, кто в этот момент находился под королевским навесом.
– Благородный сэр Филип Майсгрейв, воитель под знаком Бурого Орла. Девиз рыцаря – «Сильный в полете».
Зрители приветствовали сэра Филипа. Он был шестым из англичан, выезжавших сегодня на траву ристалища. Пятеро потерпели поражение.
Едва сэр Майсгрейв появился на поле, внимание короля, королевы, Глостера и толпы окружавшей их знати оказалось прикованным к нему. Рыцарь не спеша ехал вдоль трибун. Под ним медленно, почти лениво, выступал высокий гнедой жеребец, укрытый длинной попоной, отделанной серебристыми кистями. Латы рыцаря отличались благородной простотой, но были прекрасной работы. Опущенное забрало скрывало его лицо, а шлем венчали темно-коричневые длинные перья.
