Гарри Гонд весело покосился на Майсгрейва:

– Простите, сэр, но, ей-богу, эти дамы высказываются о вас отнюдь не лестно.

– Ты бы поменьше развешивал уши, а поискал бы на мосту таверну «Золотая Чаша».

Фрэнк слегка тронул Майсгрейва за локоть:

– По-моему, это она, сэр.

И он указал на видневшуюся над входом в большой деревянный дом вывеску в виде чаши, покрытой церковной позолотой.

Путники спешились. Оборванный мальчик-слуга принял у них лошадей и отвел их в конюшню, а сами они, пригнувшись, вступили в полутемное обширное помещение, сотрясавшееся от буйных возгласов и смеха. В воздухе витал запах жареного мяса, пол был обильно усыпан опилками. Вдоль грубо выбеленных стен чадили светильники, отбрасывая красноватые отблески на лица пировавших за длинными столами. Здесь были корабельщики и торговцы, наемники в кольчугах и портовые грузчики, подмастерья в кожаных передниках и нищенствующие монахи. Все они ели и пили из глиняной посуды. Две служанки в мятых юбках прислуживали им, порой плюхаясь к кому-нибудь на колени и любезничая. Под почерневшим от копоти потолком на блоках висели кольца колбас и связки лука. Хозяин, краснолицый круглый человечек, поспешил навстречу вновь прибывшим.

– Что угодно господам?

– Говорят, здесь можно встретить капитана Джефриса по прозвищу Пес…

– Капитана Джефриса? Да, он наш завсегдатай. Однако, добрые господа, боюсь, сегодня он появится здесь только к вечеру. Моряки увели его лишь недавно: он отяжелел от вина и должен проспаться.

На лице Майсгрейва отразилось разочарование, и хозяин, заметив это, угодливо предложил:

– Вы можете подождать его здесь. У меня есть комната для отдыха, в котором, судя по вашей запыленной одежде, вы изрядно нуждаетесь. Вам подадут весьма неплохое жаркое: я добрый христианин и чту пост, однако постояльцы обычно предпочитают мясо рыбе. А кухарка у меня такая, что даже знатные лорды не брезгуют «Золотой Чашей». Клянусь Святым Марком и Святой Гризельдой, всякий скажет, что мое заведение лучшее на Лондонском мосту!

Майсгрейв не возражал, и они расположились за одним из столов подальше от чадящего очага. Рыцарь сбросил вязаный капюшон, плотно облегавший голову, встряхнул кудрями, и Анна увидела, как растрепанная молодая служанка улыбнулась ему, а когда неспешно удалялась, покачивая бедрами, послала призывный взгляд рыцарю. Анну взбесила такая фамильярность, но, заметив, что Филип наблюдает за ней, предпочла промолчать. Жаркое, что им подали, действительно оказалось превосходным. Анна принялась было за еду, но неожиданно остановилась, прислушиваясь к разговору за соседним столом.

– В Лондоне при Йорках куда как худо, – толковал высокий крепкий мужчина с живыми темными глазами и перебитым носом. – Народ стал недоверчив, каждый готов вцепиться в любого. А все потому, что нелегко прожить. Королевские поборы давят все тяжелее, да еще неурожай и холодная зима сделали свое дело. Цены взлетели, подвоз стал плох. Без твердой королевской руки развелось столько разбойников, что никто не решается ехать с товаром в Лондон. А ведь еще недавно, когда всем заправлял славный граф Уорвик, мы ухитрялись жить по-божески. Сам я каменщик и за день получал в те времена до десяти пенсов. Тогда никто не кричал о войне, горожане строились, и работы хватало. Однажды великий Делатель Королей, когда мы работали в Вестминстере, даже похвалил меня за усердие и сунул несколько тяжелых ноблей. Увы, кто бы мог подумать, что Ричард Невиль станет первым врагом Эдуарда Йорка! Ставлю голову против двадцати пенни, что, когда он ступит на мостовую Лондона, его примут здесь словно нового мессию, ибо никогда здесь не жили так хорошо, как при нем.

– Клянусь Бахусом, ты прав, друг Перкен! – заметил, оторвавшись от кружки с элем, молодой клерк с прилизанными волосами, спускавшимися до бровей. – Я помню те пиры, которые он закатывал во дворце Савой. Столы ломились от яств, и кое-что перепадало и нам – бедному люду. А кто подобно мне имел знакомства в его доме, получал там столько мяса, сколько мог унести на длинном кинжале.

Трактирщик, топтавшийся все это время подле их стола, опустился на скамью и со вздохом добавил:

– И я благословлял сэра Ричарда, ибо его щедрость не знала границ. Когда он жил в Лондоне, ежедневно к его столу закалывали семь быков, и все таверны были полны их мясом. Граф был великодушен и прост. Он любил прогуляться по Лондону пешком, и горожане приветствовали его почтительнее, нежели короля Генриха или же красавчика Эдуарда Йорка.

Сидевший тут же низкорослый лодочник с круглым безбровым лицом поведал, как однажды он перевозил графа через Темзу и тот беспрестанно торопил его.

– Мой ялик был стар и двигался медленно. Однако, желая угодить Уорвику, я греб изо всех сил. И надо же было такому случиться, что когда я причаливал, то случайно ударил веслом о камни и поломал его. Но граф, выходя из лодки, сказал мне: «Ты постарался ради меня, дружок. А то, что весло сломалось, – не беда. Возьми, купи себе новое». И бросил мне кошель, полный новеньких серебряных шиллингов. С той поры я зажил припеваючи. Какое там весло!.. Я смог починить свой дом, купить жене и детям обновки и даже арендовать в районе Уаплинга клочок земли под огород. И на новую лодку мне хватило, я назвал ее «Ласточка Уорвика». Быстрее ее вы не найдете на всей Темзе.

У каждого было что вспомнить. Говорили о том, как граф любил зайти выпить кружку эля в простецкий кабачок, как он посещал народные гулянья и дрался на кулачках с лучшими бойцами, как однажды, когда на лондонской верфи при нем убило бревном рабочего, он устроил судьбу матери и сестры погибшего. В их словах звучали любовь и преданность.

Анна Невиль, забыв обо всем на свете, жадно вслушивалась в речи этих людей. И хотя они были всего лишь чернью, простыми горожанами, она невольно проникалась гордостью за отца, ибо все эти люди были сама Англия – земля, которая с нетерпением ждала своего любимца.

– Почему вы не едите, миледи? – раздался рядом голос Гарри. – Смотрите, ваше жаркое совсем остыло.

Анна очнулась. Она обнаружила, что ее спутники давно покончили с едой и теперь она одна задерживает их за столом. Девушка принялась торопливо поглощать пищу.

Тем временем Филип поднялся и негромко сказал:

– Пойду взгляну, какой здесь уход за лошадьми.

Он направился к выходу. Но едва он коснулся дверного кольца, как дверь распахнулась и в проеме показались несколько расфранченных вельмож. Филип, памятуя, что он в одежде простого ратника, посторонился, пропуская их. Двое из вновь прибывших прошли мимо, даже не посмотрев в его сторону. Когда же в дверь протиснулся третий, Филип невольно попятился. Анна также узнала вошедшего и похолодела.

Продолговатое пухлое лицо с детской ямочкой на подбородке, самодовольная улыбка, которая немедленно испарилась, едва он разглядел отступившего перед ним ратника. Это был собственной персоной Лайонел Уэстфол – шериф города Ноттингема, которого какие-то дела занесли в Лондон.

– Гром и молния! – вскричал он. – Скорее сюда! Хватайте его! Это…

Он не успел закончить, так как Филип с размаху нанес ему удар кулаком в челюсть. Шериф рухнул, продолжая вопить:

– Держите его! Это преступник! Ведь это же Майс…

Быстрее молнии Филип выхватил из-за пояса кинжал и, прежде чем кто-либо успел опомниться, всадил его в горло шерифа, захлебнувшегося кровью. Уэстфол засучил ногами и затих.

Тотчас явившиеся с шерифом рыцари схватились за мечи.

– Смерть убийце благородного Лайонела Уэстфола! Держите его! – вскричали они, ибо Майсгрейв, переступив через поверженное тело, выбежал из таверны. Оба вельможи бросились за ним. Гарри, перескочив через стол и высвобождая из-под рясы меч, метнулся за ними, следом поспешил Фрэнк. Последней выбежала Анна.

На улице уже звенели, сшибаясь, мечи. Оказалось, что знатные господа, решившие посетить таверну на Лондонском мосту, прибыли в сопровождении вооруженного эскорта, и теперь Майсгрейв и братья Гонды сражались, окруженные со всех сторон закованными в латы ратниками. Раздавались громкие крики: