Отец кивает:

— Да, конечно.

Члены Комитета пробыли недолго. Они приехали, трое мужчин и три женщины, в длинных белых халатах и кое-что привезли с собой. Костюм для дедушки, в котором он будет на банкете; оборудование для консервации тканей; микрокарту с его биографией, чтобы он мог просмотреть ее на порте.

За исключением разве что микрокарты, мне кажется, наши подарки понравятся дедушке больше.

Через несколько минут дед появляется в своем банкетном костюме. В общем-то, это та же будничная одежда — простые брюки, рубашка и носки, но она сделана из ткани лучшего качества, и цвет дедушке разрешили выбрать самому.

Я почувствовала комок в горле, когда увидела, что он выбрал светло-зеленый. Мы так во многом похожи с ним! Интересно, приходило ли ему в голову, когда я родилась, что как близки оказались дни нашего рождения, так же близки будут и дни нашей смерти?

Мы все чинно сидим на своих местах — дедушка на кровати, остальные на стульях, в то время как члены Комитета завершают свое участие в церемонии.

— Мистер Рейес, разрешите преподнести вам микрокарту с видеозаписями и фотографиями из вашей жизни. Их скомпилировал в вашу честь один из лучших наших историков.

— Благодарю вас, — отвечает дед, взяв в руки коробочку.

Она очень похожа на коробочки, полученные нами на Банкете обручения, только золотая. Микрокарта, вложенная внутрь, содержит изображения дедушки, когда он был маленьким мальчиком, подростком, взрослым мужчиной. Он не видел некоторые из них много лет. Представляю, как он будет волноваться, посмотрев на них вновь! Там есть и описание его жизни, составленное историком. Дедушка поворачивает в руках золотую коробочку точно такими же движениями, какими я поворачивала совсем недавно свою серебряную на Банкете обручения. Сейчас «его жизнь в его руках», как тогда моя была — в моих.

Затем выступает одна из женщин. Она кажется добрее остальных членов Комитета, возможно, потому, что она моложе и меньше их ростом.

— Мистер Рейес, какому лицу вы намерены доверить хранение вашей микрокарты после того, как сегодняшний день закончится?

— Моему сыну Эбрану, — отвечает дедушка.

Чиновница достает устройство для консервации тканей организма. В качестве последнего знака уважения к старикам Общество разрешает взять образец в кругу семьи, в приватной обстановке.

— И мы рады официально объявить вам: ваши данные указывают на то, что вы имеете право на консервацию. Как вы знаете, не каждый удостаивается такого права. И это еще один знак отличия, который вы можете прибавить к уже имеющемуся длинному списку ваших достижений.

Дедушка берет из ее рук устройство и снова благодарит. Предупреждая ее вопрос о том, кому он доверит хранение образца, дед говорит:

— Мой сын Эбран позаботится и о нем тоже.

Женщина кивает.

— Просто протрите щеку изнутри и поместите образец сюда, — показывает она. — Затем запечатайте. В течение двадцати четырех часов необходимо доставить образец в Департамент биологической консервации. В противном случае мы не можем гарантировать эффективность консервации.

Я рада, что дедушке разрешено оставить замороженный образец ткани организма. Теперь для него не обязательно все закончится со смертью. Когда-нибудь Общество найдет путь возвращения умершего. Нам ничего не обещают, но все мы знаем, что когда-нибудь это произойдет. Разве может Общество не преуспеть в достижении поставленной цели?

Теперь говорит мужчина рядом с женщиной.

— Угощение для ваших гостей и ваш собственный прощальный обед доставят в течение часа. — Он вкладывает деду в руку отпечатанное меню. — Может быть, вы хотите внести в меню какие-нибудь изменения?

Дедушка просматривает меню и отрицательно качает головой:

— Как будто все в порядке.

— Тогда пусть ваш Прощальный банкет порадует вас, — говорит мужчина, складывая карту.

— Благодарю вас. — При этих словах легкая судорога сводит рот дедушки, будто он знает то, что им пока недоступно.

Перед уходом все члены Комитета пожимают дедушке руку и произносят:

— Поздравляем.

Могу поклясться, что читаю дедушкины мысли, когда он встречает их взгляды своим пронзительным взглядом.

«С чем вы меня поздравляете, с жизнью или смертью?»

— Давайте покончим с этим, — говорит дедушка, глядя на устройство для отбора образцов тканей. В глазах его пляшут огоньки, и мы невольно смеемся над его интонацией. Он берет образец ткани со щеки, опускает его в прозрачную стеклянную пробирку и запечатывает ее. С уходом членов Комитета некая торжественность обстановки улетучивается.

— Все идет нормально, — замечает дедушка, протягивая пробирку отцу. — У меня идеальная смерть.

При этих словах отец вздрагивает, и судорога боли пробегает по его лицу. Я знаю: он, как и я, предпочел бы, чтобы дед не употреблял этого слова, но все мы понимаем, что сегодня деда поправлять нельзя. Выражение боли делает лицо отца моложе, на мгновение оно кажется почти детским. Возможно, он вспоминает сейчас смерть своей матери, такую невозможную для нашего времени, так не похожую на сегодняшний Прощальный банкет.

С завтрашнего дня он перестанет быть чьим-то ребенком.

Невольно мне приходит на ум смерть убитого сына Макхэмов. Без торжественной обстановки. Без консервации тканей. Без прощания. «Это вряд ли повторится когда-нибудь, — напоминаю я себе. — Вероятность того, что это случится, — одна на миллион».

— Мы приготовили для тебя подарки, — говорит Брэм дедушке. — Можно вручить их тебе сейчас?

— Брэм, — говорит папа укоризненно. — Может быть, дедушка захочет сначала, перед приходом гостей, просмотреть микрокарту.

— Да, я хочу этого, — замечает дедушка. — Хочу, чтобы моя жизнь прошла у меня перед глазами. И я хочу есть.

— А что ты выбрал? — жадно спрашивает Брэм. И дедушке, и его гостям подают одни и те же блюда, но существует нерушимое правило: все мы едим со своих подносов, а он ест только то, что лежит на его тарелке. Делиться едой нельзя.

— Все десерты, — говорит дед с усмешкой, — торты, пудинг, печенье. И что-то еще. Но прежде, Брэм, покажи мне свой подарок.

Брэм сияет:

— Закрой глаза.

Дед повинуется и протягивает руку. Брэм осторожно кладет камень на его ладонь. Несколько темных кусочков земли падают на одеяло. Мама делает движение, чтобы стряхнуть их, но в последнюю секунду убирает руку и улыбается — дед не считает землю грязью.

— Камень, — говорит дедушка, открывая глаза и улыбаясь Брэму. — Мне кажется, я знаю, где ты его нашел. Дедушка ощупывает камень. — Кто следующий? — спрашивает он почти весело.

— Я хотел бы отдать свой подарок позднее, когда мы будем прощаться, — спокойно говорит отец.

— Тогда у меня будет слишком мало времени, чтобы порадоваться ему, — поддразнивает его дедушка.

Внезапно вспоминаю про свое письмо — не хочу, чтобы он читал его вслух, — и говорю:

— Я тоже потом.

Раздается стук в дверь. Это кто-то из дедушкиных друзей. Через минуту они все соберутся здесь, и тогда появится персонал с любимыми дедушкиными десертами — его последней едой, — а потом с подносами, уставленными закусками, для его гостей.

Дед приподнимает салфетку со своей тарелки, и божественный запах запеченных фруктов наполняет комнату.

— Я вспомнил, что тебе тоже нравится пай, — произносит дедушка, глядя на меня. Он имеет в виду мое вчерашнее посещение. Я улыбаюсь ему. По его знаку я поднимаю салфетки с подносов для гостей, и мы все принимаемся за еду. Сначала я кладу кушанье всем на тарелки, потом беру и себе кусок слоеного пая: теплый, душистый, с множеством фруктов. Подношу вилку ко рту.

Неужели смерть всегда такая вкусная?

Гости кладут вилки, вздыхают с выражением чувства полного насыщения и вступают в беседу с дедушкой, который теперь лежит, откинувшись на гору мягких белых подушек. А Брэм продолжает есть, запихивая в рот по куску от всех кушаний, лежащих на подносах. Дедушка, изумленно улыбаясь, следит за ним с другого конца комнаты.