— А уж я, на то пошло, любого из этих двоих козлов возьму на себя, дай только темнота спустится на балку, всяко.

Ховик решил, что у Джо Джека крыша поехала окончательно.

— Ты что, прямо сейчас думаешь?

— Именно так, разрази меня гром. Последний раз зову.

— Все, вопросов нет. — Ховик неспешно выпрямился. Пора ноги в руки, пока не полетело во все стороны дерьмо! — Господин исправительный офицер, сэр! — выкрикнул он. — Заключенный просит разрешения обоссаться!

Капрал, не повернув головы, кивнул. Всадив топор в дерево — чего доброго, решат, что специально прихватил для сопротивления; и без того уже немалый риск — конвойный для порядку возьмет и пальнет, с испуга или со зла. Ховик как можно дальше отошел от работающего наряда, в направлении, противоположном тому, которое указал Джо Джек — Бешеный Бык. Цепким взором лагерного ветерана он вкруговую оглядел крутой скос балки, конвойных, остальных лагерников, расстегнул на ширинке неудобную пуговку и, поднатужась, оросил скос убедительной струей.

Сигнал он проглядел, хотя тот был наверняка: те двое пришли в движение почти одновременно. Уже и ожидая, и стараясь не упустить начала, то, что дело двинулось, Ховик понял лишь тогда, когда оба лагерника уже неслись.

У Джо Джека, более быстрого на ногу и находившегося ближе к изгибу балки, все вышло в считанные секунды; скорострельные пули-маломерки частыми фонтанчиками взрыли за ним грязь — секунда, и беглец исчез за изгибом. Молодой конвоир, взглядом знатока отметил Ховик, сделал типичную ошибку: вместо того, чтобы вести бегущего на мушке и, дав забежать в перекрестье прицела, срезать, начал беспорядочно садить вслед из автоматического оружия.

У старшего ума и сноровки было больше, так что Фредди Берду не повезло. Проигнорировав висевшую через плечо М-16, капрал гладким, отработанным движением скользнул за пистолетом, из чего Ховик сразу сделал вывод, что Фредди — Отпадному королю фанка — не светит. Ствол внушительного автоматического пистолета, зависнув, два раза подряд громко пальнул. С третьим хлопком Фредди, схватившись за левое бедро, вдруг запутался в собственных руках и ногах. Он не верещал, не разменивался на шум — лишь звучно крякнул, грохнувшись со всего маху о землю — лицо разом посерело, губы страдальчески округлились колечком.

Не так уж и метко, отметил Ховик. Из эдакого-то доброго оружия. Капрал, можно поспорить, целился явно не в ногу.

Капрал махнул свободной рукой, и молодой засуетился, сгоняя в кучу остальных лагерников.

— Ну-ка, ты там, — ствол угрожающе уставился на Ховика. — Туда, к откосу! И остальные тоже! — Голос был неровный, готовый сорваться на крик. — Кто шелохнется, всем конец!

Старший конвоир, по-прежнему не выпуская из правой руки пистолета, уже бежал по откосу в ту сторону, куда скрылся Джо Джек, левой на ходу высвобождая винтовку. Сгребаясь по откосу вниз, кинул напарнику:

— Кончай черножопого!

Ховик вместе с остальными смотрел, как тонкий аккуратный ствол, чуть качнувшись, накренился вниз, целя во Фредди Берда. Короткие вспышки напряженного огня, на секунду прибив сухопарую темнокожую фигуру к откосу, обратили ее в неподвижный куль, грузно осевший на землю.

У Ховика холодом свело внутренности. Цепенея с поднятыми руками, он вдруг обнаружил, что так и не застегнул ширинку. Еще веселее: член свешивается наружу. Теперь так вот и стой до самого конца! Двигаться ведь запрещено.

Несколько секунд спустя все явственно расслышали из-за изгиба глухой, полый удар — тяжелый! Не иначе, топор грохнул по черепу.

Молодой, обернувшись вполоборота, метнулся было на звук, но тут же остановился. Не очень удачная мысль гнаться в одиночку за беглым — особенно за таким, у кого, судя по всему, оказалась в распоряжении заряженная М-16 — и когда четверо остальных лагерников остаются без надзора. На соседних базах имеются спецотряды с вертолетами, профессиональными филерами и егерями; пусть они и возятся с этим индейцем!

Воцарилась длинная пауза. Ховик, обливаясь потом, следил за неуверенно блуждающим дулом М-16: лишь бы сопляку не стукнуло в голову взять и перестрелять их тут всех, чтоб самому потом пуститься за Джо Джеком. Он уже напряженно подумывал о безвыходном бегстве, но тут конвойный вскинул винтовку стволом вверх, махнув лагерникам, чтоб те выбирались из балки.

— Застегнись ты, ради Бога! — фыркнул он на Ховика.

Когда они стояли у дороги, дожидаясь, пока конвойный сообщит по портативной рации о побеге, Ховик на миг огорчился, что не присоединился к Джо Джеку. Правда, лишь на миг; понятно, что у Джо Джека все вышло лишь чудом. Но заноза-таки засела, и к тому времени, когда из лагеря подоспела охрана и кто-то, взяв на себя команду, велел им топать обратно в лагерь, Ховик вполне серьезно решил, что и сам когда-нибудь сделает ноги.

Лагерь представлял собой большой прямоугольник с серединой, приходящейся на старые ключи Пайют; отсюда и название местности — Блэктэйл Спрингс (Спрингс — букв, ключи). Ключи эти были единственным источником воды в этом районе пустынного плоскогорья до самых отрогов. Это, а также жесткий учет лагерной комендатурой любых емкостей, годных для переноски воды, помогали сдерживать число побегов. Еще в лагере имелся маленький, довольно убогого вида садик, с почвой, состоящей в основном из компоста содержимого отхожих мест и помета из пещер в отрогах, где обитают летучие мыши. Взойти в садике еще ничего не успело — весна только началась.

Имелась также проволочная загородка, где ютились несколько тощих курят. У коменданта в кабинете на стене висела карикатура — произведение одного из талантливых заключенных: двое политических смотрят на цыплят. Один говорит: «Приятно видеть хоть кого-то за колючкой толще чем наша». Карикатурист этот прошлой зимой повесился в душевой, но комендант рисунка не выбросил: веселит.

В лагере были шесть двухэтажных бараков — три с одной стороны строевого плаца, три — с другой, и еще один для охраны, стоявший в дальнем конце огороженной площади. Командный состав размещался в строениях поменьше, сам комендант квартировался в большом трейлере; помимо этого, вдоль лагеря тянулось еще длинное здание столовой, и штаб с узлом связи и оружейной — на запоре, под усиленной охраной. Все здания были сложены из кирпича; с деревом нынче по всей стране было туго, а уж в этих местах и вообще немыслимо. На каждом углу, а также посередине каждой из сторон этого гигантского прямоугольника возвышались сварные вышки с двумя дежурными, телефоном, прожектором и пулеметом тридцатого калибра.

Сам по себе это был совершенно обычный, ничем не примечательный тюремный лагерь устоявшегося образца, почти не изменившегося с начала столетия — изобретение той же природы, что велосипед или револьвер: схема настолько практичная, что нет смысла и дорабатывать, разве что в деталях. Этот антураж сразу бы узнал любой ветеран ГУЛАГа. Равно как и японец, сидевший в Калифорнии в сороковые, или военнопленный любой из воюющих сторон Первой или Второй Мировой. Узнал бы, если уж на то пошло, и любой переживший Бухенвальд или Дахау, за одним существенным исключением: не считая застреленных при попытке к бегству или редких публичных казней (скажем, за нападение на охранника или владение оружием), в Блэктэйл Спрингс никого не убивали. Безвестное кладбище сразу за колючей проволокой было довольно-таки большим — в Блэктэйл Спрингс количество мертвых нынче превосходило число живых — но лежали там в основном самоубийцы да те, кто умер от болезней, холода, жары или просто от отчаяния.

Восемь тридцать, полчаса до первой вечерней поверки. Светло как днем: все огороженное пространство залито светом стационарных фонарей, да еще и подвижные лучи прожекторов бойко утюжат темные места, проникая в незанавешенные окна, чтобы лишний раз напомнить заключенным, где те находятся. В городах оно пусть и темновато, и тускловато, и энергия нормирована, в этих же местах электричества хоть залейся. До ближайшей плотины Большого Каньона меньше двухсот миль, а исправительные учреждения, даже такие второразрядные, как это, всегда на первом счету после Вооруженных Сил. Даже когда заключенные спали, въедливые лучи прожекторов бегло скользили по отключенным умам, навязчиво оставляя в пригасшем сознании свой след. Поговаривали, что политические, отбывшие свое и выпущенные на волю, долго еще не могут заснуть без какого-нибудь, хотя бы и побочного, освещения.