— Да ну, Фрэнк, то ли ты мой выпендреж не знаешь! Ну чего я, скажи ты мне, смыслю в политике! Это для монашек занятие, а не для таких парней, как мы. Накатить желаешь?

— Спасибо. Бурбон имеется?

— Ты как в воду глядишь, — Паучина подал трехсотграммовый бутылек. — Натуральный, сволочь, не эрзац! У меня нынче куча хороших связей.

За разговором бутылек перекочевывал из рук в руки. Ховик почувствовал пробуждающийся голод.

— Жратва на кухне, — указал Паучина. — Сооруди себе сэндвич, или чего еще.

Спустя некоторое время Ховик, набив живот хлебом, консервированными бобами и эрзац-сыром, растянулся на тахте и сытно отрыгнул. Интересно, что нужно этому Паучине? Он знал его достаточно хороню и понимал, что все это гостеприимство неспроста; у Паучины дня в жизни не было без корысти. Разве что так, повыпендриваться. Вот ведь прыщ, считает, что и в самом деле заматерел, выбился из грязи в князи!

Электронный таймер на музыкальном центре показывал 3:30, когда Паучина поднялся и сказал:

— Слушай, Фрэнк, мне тут надо отлучиться на службу, подписать кое-какие бумажонки. Ты ничего, без меня тут справишься?

— Само собой. Мне больше идти некуда.

— Тут попозже, наверно, подвалит кое-кто из мужиков, с тобой переговорить. Глядишь, за что-нибудь и ухватишься.

Возле самой двери Паучина неожиданно обернулся, не снимая ладони с дверной ручки, и поглядел на Ховика странно так, с крысиной алчностью. — Я уж сразу за все. Если захочешь помять Мэри Джейн… — Ховик смешливо фыркнул. — Нет, ты не подумай, — спохватился Паучина. — Она мне не подруга, так что ничего такого…

Когда дверь за Паучиной закрылась, Ховик, поразглядывав с минуту стены, разразился неистовым хохотом. Прыщ он и есть прыщ, куда ни ткни!

Без особых мыслей в голове Ховик прошелся по первому этажу. Обнаружив по пути блок сигарет, пару пачек вынул и рассовал по карманам. Без труда вычислил, где Паучина прячет оружие: пару не новых пистолетов 38-го калибра, 12-зарядный обрез и заржавленную «Узи». С любопытством полистал подборку порнографии, изрядно ориентированную на лесбиянство, совокупления через зад и групповые сцены (старый добрый Паучина всегда выделялся высоким эстетическим вкусом).

Возвратись в гостиную, Ховик прошелся по фонотеке. Много кантри-энд-вестерна, до которого ему дела нет, и куча рок-групп, все на одно лицо. Удивительно (учитывая отношение Паучины к «негритосам»), что в коллекции оказалось с полдюжины альбомов Фредди Берда. Ховик зарядил все шесть, воскрешая в памяти тот день, когда не стало Фредди, и как гибель его косвенно послужила началом тому, что происходит нынче с самим Ховиком. И тут по лестнице спустилась Мэри Джейн. Она вняла требованию Паучины что-нибудь надеть, правда, чисто символически: коротенький красный с белым халатик, это, понятно, уже кое-что, но девица не позаботилась его застегнуть. Широкая прогалина по всей длине спереди, помимо молочной кожи, открывала взору лишь прозрачно-голубые трусики. Выбившись наружу, вольно колыхалась одна большая увесистая грудь, чиркая по воздуху соском размером с шар для гольфа. По крайней мере, так оно показалось Ховику.

Мэри Джейн, очевидно, по-прежнему пребывала в тумане. Точно: в одной руке незажженная самокрутка, другой придерживается за перила, так и сяк покачиваясь и разглядывая при этом Ховика.

— Оп-па, а я и не знала, что здесь кто-то еще есть… В телик пялилась наверху… — голос пригас. — Эй, парень, огонек есть?

Ховик нашарил на акустической системе спичечный коробок и кинул девице. Та, по-обезьяньи крутанувшись у перилец, шлепнулась перед Ховиком на пол с дурашливым смешком.

— Идем, симпатяга, присядем, кому надо щемиться тут стоя?

Девица повела Ховика к тахте. По пути она ткнула клавишу проигрывателя и, опустившись под первые звуки на тахту, аккуратно раскурила самокрутку.

— Не трава, а просто динамит какой-то. На-ка, приложись разок.

Голос у девицы был высокий и звонкий, как у школьницы. Ховика это не особо привлекало, но были в ней достоинства, с лихвой покрывающие этот недостаток. Ховик принял самокрутку двумя пальцами и затянулся, сознавая, что очевидно, зря это делает. Но «травка» и женщина — ох, как давно это было! Может, при теперешнем раскладе, никогда больше и не доведется. Дымок был славный, ядреный; Ховик затянулся еще раз — глубоко, шумно, и задержал дыхание. Девица наблюдала.

— Здорово, а? Это Трек принес, в воскресенье. Или в понедельник? Слушай, какой вообще день сегодня?

Ховик наконец выдохнул, совсем почти без дыма: легкие впитали все.

— Глубоко взял, — с уважением отметила девица.

Ховик затянулся еще раз, и по голове словно садануло мягким резиновым молотом. Девица спросила:

— За тобой след, что ли? Паучина велел забыть, что я тебя видела. Да ты еще и упакованный.

Протянув руку, она коснулась твердого выступа под курткой, где у Ховика был пистолет.

— Вынь, — девица хихикнула. — Да нет, я про пистолет!

Ховик вытащил «Кольт» и положил на пол неподалеку, чтобы легко было дотянуться. Тут девица налегла на Ховика и, клоня на истертые подушки, стала вкрадчивыми движениями расстегивать на нем рубашку.

— Ого, да ты здоровый!

Цветастый халатик был теперь широко распахнут, и обе груди — большие, податливые — чиркали Ховика по груди твердеющими сосками. — Ну-ка, давай, стягивай!

Ховик позволил снять с себя рубашку, чувствуя, как пальцы девицы медленно, отстраненно соскальзывают ему по плечам. «Травка» зацепила, все пошло чуть в замедленном темпе. Голос Фредди Берда вытягивал фразы «Слонового блюза», кто-то свирепел на барабанах.

Девица ненадолго привстала сбросить на пол халатик, и сноровистым движением освободилась от прозрачно-голубых трусиков. Под ее настойчивыми пальцами джинсы на Ховике расстегнулись и сползли; сам он тем временем затянулся еще раз, остальное погасив о коврик Паучины. Когда девица, оседлав Ховика, взялась рукой, он успел обратить внимание, что ботинки у него тоже сняты — интересно, когда успел? Зря, конечно, столько раз затянулся… И тут мысли его оставили: девица слегка приподнялась, и дух зашелся от обжигающе сладостного ощущения; Ховик, глухо рыкнув, ухватил девку за широкую мягкую задницу.

Девица наездницей размеренно на нем подпрыгивала. Движения постепенно ускорялись, перерастая в короткие, кроличьи, скачки. В такт колыхался увесистый бюст, в то время как Ховик обеими ладонями поддавал ей по заду. В наивысший момент он наддал вверх так, что едва не скинул наездницу; та, сипло визгнув, повалилась на него и еще несколько минут прерывисто дрожала.

Ховик тотчас взялся натягивать одежду; девица лежала, задумчиво его созерцая.

— Зачем тебе все эти лоскуты? — требовательно спросила она. — Ты мне и без них нравишься.

— Паучина сказал, кое-кто может подойти. — Ховик вынул сигарету, закурил. — Хочешь?

— Не надо, вред здоровью. Насчет мужиков нынче не переживай, симпатяга. Я ни с кем не буду дрючиться, только с тобой. — Одеваться она, похоже, не собиралась. — Там наверху есть комната, для своих Паучина дает ее в полное распоряжение. Если хочешь, я тебе буду постоянной подругой и все такое.

Тревожно выла гитара, бас вторил, и растекался голос Фредди Берда:

Сидя на тахте возле девицы, Ховик зашнуровал ботинки. За окнами стемнело. Пройдясь по комнате и включив свет, Ховик вернулся на тахту и сказал: — Расскажи о себе.