Охранник, сунув резинку в рот, скомкал фантик.

— Расписывайся хоть за свою задницу, мне-то что, — веселым голосом сказал он. — Я служу в районном штабе. Еще б я твою жопу прикрывал. — Сказал, и направился к двери.

Капрал за прилавком побагровел.

— Ты не имеешь права его здесь оставлять, пока я не поставлю за него роспись. По уставу…

— Да ну его в шахту, устав этот, — охранник был уже на выходе, — и тебя тоже.

Пущенный через плечо бумажный шарик отскочил от сетки.

— Ох, только прийди мне сюда хотя бы раз, потс ты эдакий! — проорал капрал, но дверь уже закрылась. — По жопе ему… — Несколько минут он вполголоса бормотал что-то ругательное. Только после этого он обратил внимание на Дэвида:

— Ну давай, давай, чего там торчишь, снимай одежду, нах!

Когда Дэвид снял и передал из рук в руки серый комбинезон, полученный после допроса, капрал, сделав пометку на листке, выкрикнул:

— Марвин!

За соседней прорехой возник мужичонка с заостренной, будто у крысенка, физиономией и подтолкнул что-то через прореху Дэвиду. На самом крысенке был темно-синий комбинезон с большими буквами «П» на груди и на плечах — Дэвиду показалось, нанесенными белой краской.

— На-ка, — прошамкал он; у него, оказывается, не было зубов. — Один размер на всех. Возврата, сдачи нет. Одна штука на предъявителя.

— Заткнись, Марвин, — оборвал капрал. Дэвид принял объемистый сверток оранжевой ткани, внутри ощущалось еще что-то твердое.

— Не разворачивать, и ничего не делать, если нет на то приказа, — велел капрал Дэвиду громким и монотонным голосом. — Все, начинается глубокая обработка. Будешь все время делать в точности то, что тебе говорят. Сам по себе без указания ничего не делаешь. Ничего не говоришь, кроме ответов на прямые вопросы. Ни при каких обстоятельствах без охраны никуда не ходить, пока не закончится обработка.

Сняв телефонную трубку, он что-то быстро в нее произнес. Через несколько минут из двери на том конце помещения вышел охранник в форме Управления и взял папку. — Идем, — буркнул тот и, видя нерешительность Дэвида, добавил: — Иди-иди, прямо вот так. Достоянием своим никого не удивишь: тут всякое видали.

Первым пунктом в Обработке оказалась небольшая парикмахерская с единственным сиденьем, где пожилой негр, также в синем комбинезоне с трафаретными «П», наголо обрил Дэвиду голову, отчего в темени сразу начало зудить и покалывать. Сбрил он и поросль усов, пробивавшуюся со времени побега.

— Теперь надевай вот это, — указал охранник на сверток.

Сверток оказался длинной свободной ярко-оранжевой мантией, из которой выпали резиновые шлепанцы, вроде пляжных, на поверку хлябающие при ходьбе. Ощущение такое, будто приобщился к какому-нибудь восточному культу. Смысл, видимо, в том, чтобы заключенных можно было сразу же различать и чтобы усложнить им побег.

Из парикмахерской его провели через длинную череду небольших комнаток — звеньев в общей цепи процесса обработки, целью которого было досконально изучить тело Дэвида Грина. У него взяли отпечатки, прозондировали, сделали рентгеновский снимок груди, осмотрели зубы, провели компьютерную томографию, измерили пульс до и после пробежки на месте. Велели помочиться в колбочку и положить кал в коробочку; посветили в глаза и уши ярким светом; молодой, вдохновенного вида лаборант сунул ему в анальное отверстие палец. Многие из приборов, через которые его протащили, были Дэвиду вообще неизвестны. Из руки взяли существенное количество крови, а человек с необыкновенно холодными руками велел Дэвиду кашлянуть. Женщина средних лет перечислила длинный перечень всевозможных болезней, о многих из которых Дэвид слышал впервые. Среди перечня значились травмы, аллергии, подверженность обморокам и головокружения, употребление наркотиков, включая алкоголь и табак, выезд за пределы Соединенных Штатов, гомосексуальные контакты.

Процедура протекла совершенно отстраненно и буднично; никто не проявлял ни враждебности, ни дружелюбия, лишь различную степень скуки. Вскоре почувствовалось, что Дэвида здесь воспринимают не как человека, а просто как подопытного. Ощущение — не сказать, чтобы новое; ни дать, ни взять — школьные годы.

Один раз он как-то несколько минут простоял совсем голый посреди людного помещения, дожидаясь, пока смотровик отыщет какой-то бланк; в это время за соседними столами две привлекательных молодых женщины лениво рассуждали о прическах. На Дэвида ни одна даже не глянула.

В самом конце один из санитаров со щелчком замкнул на левом запястье Дэвида пластиковый браслет. В пластик была запаяна плоская табличка со штрихами различной толщины.

Электронный код, — пояснил санитар, — как в супермаркете. Гляди! — Взяв Дэвида за руку, он провел браслетом по вмурованному в стену окошечку. По соседству тотчас же ожил миниатюрный экран, помаргивая часто меняющимися цифрами и буквами. Санитар нажал на кнопку, и экран снова померк.

— Раньше были татуировки, — пояснил он, — но все-таки, прогресс, так ведь?

— Так, — откликнулся за Дэвида стоящий сзади охранник. — Игрушками своими когда-нибудь тогда балуй, когда у меня время есть, ладно? Сюда, — указал он Дэвиду. — С тобой кое-кто хочет поговорить.

На двери значилось: «К-Н БРЭДШОУ, НАЧАЛЬНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ». В кабинете Дэвида остановили перед большим столом (порядок на нем был безупречный), за которым бумаги Грина просматривал худой рыжеволосый человек лет тридцати, играя время от времени на клавиатуре компьютера, где разворачивалось содержимое файлов. «Специально тянет, показывает, кто такой он и кто такой я», — устало подумал Дэвид. — Где же предел унылой банальности этих людей?

Наконец капитан повернулся к Дэвиду лицом.

— Грин, — произнес он, глядя ему примерно в середину груди. — Обычно я не разговариваю с вновь прибывшими лично, — заметил он, постукивая по столу тыльным кончиком карандаша, — но документы свидетельствуют, что за вами уже числится побег, совсем недавно, а также что во время него погибли двое офицеров исправительной службы и экипаж вертолета.

— Я… — открыл рот Дэвид. Внезапная резкая боль, вспыхнув в левом плече, пронзила все тело. Дэвид, резко втянув воздух, чуть покачнулся и, развернувшись невольно вполоборота, увидел, как охранник с деревянно бесстрастной физиономией прячет в футляр на ремне продолговатый металлический цилиндр. Дэвид и раньше замечал это устройство, считая, что это электрический фонарик.

— Вам было сказано, — со злорадной поспешностью напомнил Брэдшоу, — не разговаривать, если только вопрос не задается напрямую. Мне не помнится, чтобы я о чем-то вас спрашивал. Повернуться, смотреть на меня, когда я говорю, и стоять, не двигаться, если не хочется еще! Ничего особенного, просто электрошок, — добавил он в лицо Дэвиду, — наш вариант кнута для скотинки. Просто чудо, как убеждает строптивых.

Брэдшоу отрывистыми движениями взялся катать карандаш, стиснув его между ладонями. — Ну так вот, как я говорил, когда за субъектом значится побег или попытка к бегству, я обычно сам провожу разъяснительную беседу.

Вертящееся кресло повернулось к левой стене, так что на Дэвида капитан уже не смотрел. Спинка у кресла откинулась. Не выпуская карандаша из рук, Брэдшоу продолжал:

— Усвойте вот что: здесь не тюрьма, а научно-исследовательское заведение. Вы здесь для того, чтобы участвовать в определенных экспериментах. Что там делается в комнатах за красными дверями, я не знаю и знать не желаю. Моя работа — держать вас здесь и обеспечивать, чтобы вы вели себя строго по распорядку. Ни один из моих людей не имеет желания оскорблять вас физически. Более того, до назначения сюда они прошли проверку на отсутствие садистских наклонностей. Здешнему руководству вы нужны в хорошей кондиции, не избитые и не покалеченные — у нас бывают огромные неприятности, если по нашей вине кто-то из драгоценных подопытных субъектов выходит из строя. — Качнувшись в кресле, он уставил карандаш на Дэвида. — Слушайтесь персонала, подчиняйтесь распорядку, и моих людей вам опасаться нечего. А вот что-нибудь не так, и… — карандаш уперся в стол, — в действие временами вступает небольшой электрошок, не вредящий научным целям.