Сейчас, услышав о германском вторжении, Алексей Данилович вновь почувствовал себя солдатом. Ему потребовался собеседник, и он его нашел в лице Виталия Сурьина, который появился в школе первым. Сейчас ветеран рассказывал старосте о преимуществе германских частей перед австро-венгерскими.
— Если супротив тебя будет стоять австрияк, то, почитай, все в порядке, — поучал сторож Виталия. — Когда под Перемышлем генерал Брусилов пошел в наступление, то австрияк побежал без оглядки, пока не подоспели германские войска. А германец — солдат сурьезный, почти что как наш.
Сторожу наконец-таки удалось открутить пуговицу на Виталькиной рубашке, и он сконфузился.
Во дворе показались два Артема — Саркисов и Абрамов, жили они за школьным забором и были неразлучной парой. Чтобы не было путаницы, первого мы называли Артемом, второго — Артюшкой, хотя Артюшка был на голову выше Артема и вдвое шире в плечах. Родившись в сухопутном Ашхабаде, он с детства бредил морем, ушел добровольцем на флот и, отслужив на Балтике двадцать пять лет, вышел в отставку в чине капитана первого ранга. Тут же прикатили на велосипедах Вова Куклин и Рубен Каспаров, будущий командир стрелковой роты, погибший на Курской дуге. Прибежали наши девчонки: Мила Нечаева, Клава Колесова, Тося Леонова, Бэла Иомина.
— Ребята, и мы с вами…
— Ну вот, я вижу, все в сборе, — услышали мы за спиной голос нашего классного руководителя Владимира Григорьевича.
Преподаватель истории Спиридонов приехал в Ашхабад четыре года назад, первое время снимал угол, потом женился на библиотекарше Тамаре. Им дали комнату при школе. Спиридонов был нашим любимым учителем, своим предметом он мог увлечь. Его память хранила сотни и сотни дат, фактов, имен. Он не просто излагал материал, он как бы переносился в прошлое и брал нас с собой. Внешность Владимира Григорьевича была интеллигентнейшей: высокий, выпуклый лоб, острые глаза, орлиный нос. Одет он был всегда безупречно. Каково же было наше удивление, когда из очерка в газете «Комсомолец Туркменистана» узнали, что Спиридонов был беспризорником, ночевал на вокзалах, бродяжничал, проехал под вагонами от Смоленска до Иркутска, и лишь к пятнадцати годам, в исправительной колонии, научился читать и писать!
— Вы что, друзья, договорились встретиться? — подходя к дам, спросил Владимир Григорьевич.
— Нет, не договаривались, — ответил за всех Рубен Каспаров. — Но куда же нам сейчас идти, как не в школу?
— Да, да, конечно, — согласился учитель. — Давайте где-нибудь присядем, потолкуем. Алексей Данилович, — обратился он к сторожу, — откройте, пожалуйста, нам двери.
Сторож крикнул своей жене, и Пелагея Семеновна, наша уборщица, вышла со связкой ключей.
Мы прошли в конец коридора, поднялись по лестнице в свой класс. Пелагея Семеновна еще не успела прибраться здесь после последнего экзамена, и на доске рукою Виталия Сурьина были по-туркменски написаны названия падежей: «Баш душум», «Йонелиш душум»… Под лесенкой строк показывал растопыренную пятерню от своего носа хвостатый чертик, исполненный мелом.
Не сговариваясь, мы сели каждый за свою парту.
— Уж и не думал, что мы соберемся в нашем классе еще раз, — сказал Артюшка. Он был очень серьезен.
— Может, нам и не доведется больше встретиться всем вместе, — тихо промолвил Рубен.
— А давайте проведем комсомольское собрание, — вдруг предложил Колька Алферов, — Тут одни комсомольцы.
Любивший во всем пунктуальность, Вовка Куклин вздохнул:
— У нас нет кворума.
— Неужто тебе требуется кворум? — пожал плечами Артем.
Спиридонов поднялся с задней парты, подошел к столу, взял с доски указку, положил ее назад.
— Полагаю, что формальности тут ни при чем. Не время теперь для формальностей. А если сейчас в роте, принявшей первый бой, осталась горстка комсомольцев, то там и собрания уже не проведешь, поскольку кворум погиб в контратаке? Предлагаю собрание открыть. Вношу предложение: в президиум избрать Алферова и Куклина.
— И Спиридонова, — добавил Рубен.
Клава Колесова тянула руку, видно, хотела предложить кого-то из девчонок, но руководящий орган собрания был уже сформирован. Президиум занял свои места за преподавательским столом. Вовка Куклин нашел листок бумаги и старательно вывел: «Протокол комсомольского собрания ашхабадской средней школы № 15 от 22 июня 1941 года. Повестка дня: 1. О начале войны. 2. Разное».
Алферов откашлялся в кулак и объявил:
— Нашу работу считаю продолженной. Кто за предложенную повестку, прошу голосовать.
Дверь скрипнула, в комнату, волоча свою раненную на войне ногу, вошел сторож Алексей Данилович.
— Дядя Леша, сюда нельзя! — умоляюще посмотрел на него Николай. — Идет комсомольское собрание.
— Почему нельзя? — Старик надул губы и неожиданно пошутил: — А я как беспартийная молодежь поприсутствую. Можно?
— Я думаю, можно, — сказал Спиридонов. — Собрание открытое, никаких секретов у нас нет. Полагаю, что нам, без пяти минут солдатам, будет лестно видеть здесь ветерана боев с германским империализмом, георгиевского кавалера Алексея Даниловича Прохвотилова.
Сторож довольно крякнул, сел к окну и, чтобы лучше слышать, поднес ладонь к уху. Ребята выступали коротко. Это были простые, искренние, идущие от самого сердца слова.
— Готовы хоть сегодня идти в бой…
— Будем смело сражаться с фашистами…
— Разобьем врага на суше, на море и в воздухе…
— С нами великий Сталин! Он приведет народ к победе!..
Только Виталий Сурьин выступил с развернутой речью:
— Современная война — это война моторов. Франция была разбита наголову, потому что ее военная техника оказалась намного хуже немецкой. С нами такого не произойдет. Наши летчики летают выше, дальше и быстрее всех. Броня наших танков крепче. Орудия — дальнобойнее. Судьбы войны решится в первом же столкновении танковых масс, воздушных армад, морских флотов. Война закончится самое большее, через неделю, в крайнем случае — через две…
В ту пору много говорили и писали о «войне моторов», поэтому слова Виталия не вызвали у нас никаких возражений. Лишь «представитель беспартийной молодежи» Алексей Данилович ухмыльнулся и подмигнул оратору:
— Ишь, какой скорый! Две недели положил на войну! Ероплан, понятно, пролетит, танок проедет. А пехота? Скажи на милость, а куды ей деваться? А деваться ей, любезный, некуда. Пехота будет сидеть в окопах и воевать. Наступать и драпать. Нюхать вонючие газы и валяться по лазаретам. В прошлую войну думали, что шапками закидаем германца. Только-то и делов: туды, сюды и обратно. Уря, уря! Славный казак Козьма Крючков нацепит на пику еще дюжину колбасников, и войне конец. А вон сколько отвоевали…
На Алексея Даниловича посмотрели с сожалением. Дескать, дремуч дед, старым багажом живет, мерками тысяча девятьсот шестнадцатого года…
Виталий выждал паузу и продолжал:
— Итак, война закончится скоро. — Учитывая особое мнение георгиевского кавалера, он сроков уже уточнять не стал. — И нам надо делать выводы. Никто не будет ждать, пока мы окончим военные училища. Мы должны сегодня же вступить добровольцами в армию. Кем возьмут: десантниками, разведчиками, диверсантами, бойцами истребительных батальонов. Если, конечно, мы хотим успеть на войну…
Опасения Виталия оказались напрасными: на войну он успел, хотя попал на фронт лишь в сорок третьем. Прошел путь от Днепра до Дуная. Командир саперного взвода лейтенант Сурьин был убит в Словакии, на 1405-й день войны.
Колька Алферов крикнул со своего председательского места:
— А Виталий говорит дело! Предлагаю: прения закрыть, собрание закончить. Все комсомольцы немедленно идут в военкомат и вступают в армию добровольно. С мамами не советоваться, терять время не будем!
— Это правильно, — сказал Спиридонов. Склонившись к столу, он тут же набросал текст коллективного заявления в военкомат:
«Выполняя волю комсомольского собрания, выпускники школы № 15 вместе с классным руководителем считают себя мобилизованными в армию и просят, как добровольцев, направить в район боев».
