Наджибулла во время мятежа находился в бункере президентского дворца вместе с охраной. Понимая, что обречен, он с помощью преданных ему охранников отправил в аэропорт жену, дочерей и сестру, и им удалось вылететь в Индию. С ним остались брат Ахмадзай, начальник управления охраны МГБ, начальник секретариата Тухи и телохранитель Джафсар. Они сумели убедить его тоже покинуть Афганистан, чтобы сохранить себя как легитимного главу государства и политическую фигуру. Но было уже поздно. Автомобиль Наджи-буллы был остановлен у кабульского аэропорта, блокированного частями дустумовского генерала Омара Ака, его охрана разоружена, и он был вынужден вернуться в город. Попыток его ареста не было. С этого дня началось его восхождение на Голгофу.

26 апреля свергнутому президенту было предоставлено политическое убежище в миссии ООН в Кабуле. Утверждали, что Генсек ООН Бутрос Гали гарантировал ему личную безопасность. Наджибулла мог поддерживать телефонную связь с семьей, соратниками за пределами Афганистана. Он был в курсе событий в стране и за рубежом, знакомился с прессой. К России за помощью Наджибулла не обращался, а Москва в этом вопросе инициативы не проявляла.

Новое афганское правительство во главе с Б. Раббани оказалось не готовым к управлению страной. Экономика пришла в полный упадок, царили разруха и голод, с новой силой разгорелись межэтнические конфликты, успокоения в обществе не наступило, Кабул не контролировал положение в провинциях. Начались голодные демонстрации, манифестанты требовали вернуть Наджибуллу к власти, выкрикивали здравицы в его честь, а некоторые даже призывали к возвращению в Афганистан советских войск. Несмотря на все это, правительство Б. Раббани неоднократно требовало от ООН выдачи Наджибуллы, но получало твердый отказ. Бутрос Гали держал свое слово.

Между тем отряды талибов, захватив восточные районы страны и укрепившись в них, приближались к Кабулу и угрожали захватом власти. К 1996 году Б. Раббани фактически утратил контроль за развитием обстановки. 27 сентября того же года отряды талибов ворвались в столицу и овладели ею практически без боя. В считанные часы войска А.Ш. Масуда, Г. Хекматияра и хезарейские отряды оставили Кабул. Фактически это было беспорядочное бегство. Были сведения, что в последний момент А.Ш. Масуд предложил Наджибулле покинуть столицу вместе с его войсками, но тот отказался и решил остаться в Кабуле до конца. Впрочем, в миссии ООН его никто не удерживал, и в наступившей суматохе он мог легко затеряться в толпе отступавших и бегущих из столицы людей, но он этого не сделал. Он только настоял, чтобы бывшие с ним рядом все эти годы преданные ему Тухи и Джафсар ушли из миссии и постарались добраться до Индии, что они и сделали. С Наджибуллой остался только брат Ахмадзай. Кто знает, может быть, Наджибулла все еще надеялся на гарантии, данные ему Бутросом Гали, и на экстерриториальность миссии ООН, которую талибы не посмеют нарушить. Однако экстремисты-фанатики почти сразу же ворвались в миссию, схватили Наджибуллу и его брата, устроили в здании погром.

По рассказам сторонников А.Ш. Масуда, оставшихся в Кабуле, Наджибулла в последние часы своей жизни вел себя мужественно, отверг провокационные предложения талибов, даже применил против своих мучителей свою недюжинную физическую силу. Своей честью он не поступился. Его подвергли истязаниям и пыткам, полуживого привязали веревкой к автомашине и волокли по улицам Кабула, а потом повесили рядом с братом у ворот резиденции афганских правителей в центре города. Афганский историк Губар сказал: «Жизнь и гибель Наджибуллы сломали преграду к вечному впадению реки его бытия в поток истории Афганистана». Очевидно, что Наджибул-ла как государственный и политический деятель рос буквально на глазах, и кто знает, как повернулась бы судьба Афганистана, не случись того, что произошло 27 сентября 1996 года.

Но история не знает сослагательного наклонения. Лишь по прошествии многих лет она позволяет в сравнении увидеть истинный масштаб таких деятелей, как Наджибулла, и оценить его мужество и преданность интересам афганского народа.

С 80-х годов в советской внешней разведке под псевдонимом «Уго» начал работать американский гражданин Соутер Гленн Майкл, военноморской разведчик, 1957 года рождения, уроженец города Хаммонда (штат Индиана). С 1977 по 1982 год он проходил службу в разведывательных подразделениях 6-го американского флота, базировавшегося в Италии, и одновременно являлся доверенным лицом по связям с общественностью и личным фотографом адмирала, командовавшего этим соединением. С фотокарточки на удостоверении личности самого Соутера тех лет на нас смотрит старшина ВМС США в традиционной белой флотской форме, у него открытый доброжелательный взгляд, на губах — улыбка. В нем нет ничего напоминающего бывалого «морского волка».

С 1983 года до середины 1986 года он проходил обучение на соискание офицерского звания на военном факультете при университете «Олд Доминион» в Норфолке (штат Вирджиния) и одновременно служил в качестве резервиста на крупнейшей базе ВМС США в том же Норфолке, где занимался обработкой секретных материалов космической разведки. Еще задолго до службы на флоте у него проявилась склонность к размышлениям над смыслом жизни, к анализу положения дел в мире, к поиску истины и осознанию окружающей действительности и выработался свой взгляд на мир, в основе которого лежали «общечеловеческие ценности»: справедливость, равенство, вселенская общность людей и превосходство коллективизма над индивидуализмом. Такое мировосприятие и стало фундаментом формирования личности Соутера и его убеждений.

В начале 80-х годов он посетил одно из советских загранучреждений в Риме. Его встретил и побеседовал с ним опытный резидент советской внешней разведки. Соутер не просил политического убежища, ничего не говорил о каких-либо преследованиях его американскими властями, он просто сказал, что хочет жить в СССР и попросил ходатайствовать о принятии его в советское гражданство. Впоследствии, вспоминая ту беседу, наш разведчик рассказывал, что «американцу тогда и в голову не пришло предложить нам секретные документы в обмен на наш паспорт… Нет, он не вынашивал решения изменить родине — ему хотелось обрести новую. В этом смысле не могло быть даже речи о каком-то вульгарном предательстве. Например, об обмене по нехитрой схеме: товар — деньги, деньги — товар». Более того, он сказал тогда: «А у меня нет ничего, никаких секретов». Этим заявлением он не пытался ввести нас в заблуждение, он добросовестно заблуждался сам, не придавая значения своим возможностям. На самом же деле все обстояло совершенно иначе: уже сам факт его службы на авианосце «Нимиц», на других американских боевых и особенно штабных кораблях, несомненно, представлял интерес для нашей разведки, но важнее было другое — через его руки проходили документы строгой секретности.

Уже первый контакт с Соутером оставил о нем благоприятное впечатление — было видно, что он не играет, ведет себя искренне, откровенно симпатизирует нашей стране и желает быть ей полезным. Интуиция не подвела нашего разведчика: вскоре Соутер стал одним из результативных источников документальной информации, которая зачастую ценилась буквально на вес золота. Он согласился помогать нашей разведке исключительно из своих убеждений, от материального вознаграждения категорически отказывался. По сути дела, он скорее был нашим добровольным помощником, чем классическим агентом, ибо по своей воле избрал этот путь, по собственной инициативе установил конфиденциальные отношения с разведкой и в агентурной работе проявлял большую трудоспособность, творческий подход, смекалку и конспирацию.

Соутер видел в сотрудничестве с нами прежде всего борьбу против угрозы атомной войны. Служба на флоте окончательно сформировала его мировоззрение, укрепила его в правоте понимания им действительного смысла происходивших в мире событий.

В начале 80-х годов наметилось новое резкое обострение международной напряженности, холодная война набирала обороты, наступательная военная доктрина, принятая в США, фактически ставила мир на грань всеобщей ядерной катастрофы. Соутер по роду службы понимал масштабы опасности, нависшей над миром, видел ее олицетворение в действиях авианосца «Нимиц», набитого вплоть до верхней палубы ядерными боеприпасами. Он хорошо знал, что такое «ядерная зима» и чем она грозит нашей планете. В 1981 году 6-й американский флот был приведен в полную боевую готовность, и это обстоятельство буквально потрясло его воображение. У Соутера созрела решимость активно противодействовать возможности реализации планов ядерных ударов, и он воплотил ее в конкретные дела. Для Соутера началась жизнь, полная тревог, опасностей, большого напряжения. Позднее он признавался, как трудно, а порой почти невыносимо, находясь на боевом посту, ему было переносить в одиночку огромное нервное напряжение, необходимость вести скрытный образ жизни, постоянно быть настороже, не иметь возможности поделиться с кем-либо, даже с матерью, которую он очень любил и уважал, обуревавшими его мыслями и чувствами.